Фасциатус (Ястребиный орел и другие)

Полозов Сергей Александрович

Проводится это определение по целому набору признаков. Их полное перечисле­ние неизбежно утянет нас в тоскливые для непосвященного глубины традиционной зоологии, интересной далеко не всем, поэтому - коротко о главном. Нужно подчас мгновенно (птицу нередко видишь лишь секунду) оценить размер ее тела, пропорции и форму хвоста, крыльев, шеи, головы и клюва; детали окраски; то, как птица сидит или двигается; характер ее криков, позывов и песни. Различия между отдельными видами очевидны и неспециалисту, определение же некоторых из них требует колоссальной дотошно­сти и опыта.

День за днем, месяц за месяцем

вы накапливаете этот опыт, раз за разом сверяя наблюдаемое в бинокль с иллюстрация­ми в определителе, собственными зарисовка­ми, описаниями из разных книг; фотографируете, надиктовывае­те и записываете на­блюдаемое. Позже, уже при известных навыках, вы узнаете птицу по облику - некое­му совокупному обобщению всех этих отдельных деталей, мгновенно высвечи­вающему в вашем сознании либо на­звание вида, либо то непонятное, что мешает его однозначно определить. И если вы работаете в том или ином регионе достаточно долго, то в один прекрасный момент достигаете того заветного рубежа, когда опреде­ление видов как таковое перестает быть камнем преткновения, что предоставляет вам новую степень свободы в работе.

Поэтому в первый момент, увидев двух этих птиц - среднего размера изящных ор­лов, очень чистой и нарядной окраски (шоколадно–коричневый верх и белый, с про­долговатыми пестринами низ), парящих необычно низко (всего метрах в деся­ти) над холмами и словно как-то особо–приглашающе показываясь мне, я ощутил шок от со­знания того, что этого вида ни разу в жизни не встречал.

В следующую секунду в голове моей произошло лихорадочное сопоставление того, что я видел, с тем, что было извест­но про Западный Копетдаг из теории, и уже через мгновение у меня «в зобу дыханье сперло»: сомнений не оставалось, хоть и не верилось собственным глазам, - это была пара ястребиных орлов.

ВОРОН

Едва во­рон их уви­дел, он подлетел к ним и стал ласкатьс­я и ры­дать. Тут пери достал­а волшебн­ый волос­ок, полож­ила его ря­дом с ворон­ом и подожгла. И во­лею Ал­лаха во­рон тот­час при­нял человечес­кий об­лик…

(Хорас­анская сказка)

«17 января…. Просидел целый день в предгорьях, наблюдая пустынных жаворон­ков, а на обратном пути, уже спускаясь ниже в долину Сумбара, увидел, как ворон перелетает за медленно ползущей по опустыненным холмам отарой, присаживаясь недалеко от пасущихся овец.

Сидит себе издали заметной яркой черной кляксой на бледно–зеленом склоне, временами каркает грассирующе- гор­танно, посматривая черным птичьим глазом на идущего к нему от отары алабая. Дождался, пока собака подошла почти вплотную, уже чуть не кинулась на него, и снисходительно–неторопливо взлетел в метре от об­лапошенного собачьего носа.

Воистину у него коэффициент интеллектуальности больше, чем у собаки, все пра­вильно. В это не верится просто пото­му, что мы сами, будучи млекопитающими, не видим этого ума в птице. В собаке видим, так как нам легче общаться с ней: у нее есть мимика, выражение лица. А у ворона привычного нам мимического инструмента общения нет. Мигнет прозрач­ным веком, глядя боком, по–птичьи; наклонит голову, разглядывая; ну, поднимет перья на затылке от удивления или от удовольствия. А ведь в этой птичьей голове далеко не куриные мозги…»

«4 февраля….

Балобан шутя спикировал на сидящего ворона, который взлетел, оказавшись по размеру заметно крупнее самого сокола; классический экземпляр: огромный размах (бывают ведь иногда до 180 см!); ромбовидный хвост; мощный вз­дутый клюв и косматая борода на горле; такого с вороной не спутаешь… Балобан еще разок налетел на него, но ворон не особенно реагирует, понимает, что это игра.

Особенность ворона как вида ощущается постоянно. Огромный, мощный; самый умный из всей пернатой братии (из всех птиц самые умные и в целом прогрессивные - воробьиные, из всех воробьиных - врановые, из всех врановых - ворон); рас­пространен по всем континентам и во всех ландшафтах от тундры до пустынь. Не случайно у половины народов мира он - символ мудрости и рока. «…Крикнул ворон: «Невер мор!..»

И как играют! Вот что значит интеллект. В лабораториях, где жизнь комфорта­бельная и оставляет время для досуга, резвятся вовсю. Чего только не вытворяют: и с разлета садятся на скользкий пол, проезжая по нему, как на лыжах; и «сол­нышко» крутят на веревке, раз за разом кувыркаясь через нее вниз головой, и многое другое. В природе игру труднее на­блюдать; только когда в воздухе, на огромной высоте, пи­лотажем развлекаются и видны издалека.

А иногда летит и вдруг издаст особенный, странный звук - как пробуемая при на­стройке виолончельная струна.

Когда вижу ворона или слышу его курлыкающее карканье над скалами в горах, или в пустыне, или в дремучей, безжиз­ненной тайге, всегда испытываю приподнятое вол­нение. Особая птица».

ВСТРЕЧА С ЮННАТАМИ

Оставив по­зади много пу­тей и до­рог, до­стиг он во­рот сада, вы­пил шер­бет из чаши, поданной ему справа, и в саду том на него налетели две птицы и выклевали ему глаз.

(Хорас­анская сказка)

«12 февраля…. Правильно, ребята!..

Ну, а ты что опаздываешь?.. Понимаю… Да, конечно, животных покормить - это уважительная причина… Проходи, са­дись.

Так вот, если ворон даже и в городе - интеллигентный индивидуалист и молчун (как исключение, собирается иногда до ста - ста пятидесяти птиц в особых местах: на свалках и т. д.), то вот серая ворона - со–о-овсем другое дело…

Сразу должен признаться, что я ворон люблю и уважаю. Во–первых, потому, что их большинство людей, плохо зная, не любит или даже ненавидит. Во–вторых, - за ум и смекалку. После воронов они - самые умные птицы. И любознатель­ные.

Ну, а гражданам недолюбливать ворон есть, конечно, за что. Потому как, если со­берется каркающей братии на ночевку хотя бы тысяч десять (а бывает - и пятьде­сят тысяч, и почти сто!), то мало не покажется. Не только обкакают сплошняком весь Александровский сад, «стены вечные Кремля» и даже (!..) Дворец Съездов, но и за­каркают всех насмерть в окрест­ных домах. Одно утешение - вплотную к Красной площади не очень-то много граждан обитается.

И не шутки это все. Когда совсем уж поплохело, совсем не стало житья от ворон, правительство приподняло бровь (в том смысле, что уж если и терпим орнитологию как науку, то вот он, тот самый момент, когда пора эту орнитологию ис­пользовать): а ну-ка убрать всех ворон из Кремля!