Фашизофрения

Сысоев Геннадий Борисович

В каждой шутке — лишь доля шутки. Майданный переворот невозможен в США не в последнюю очередь благодаря отсутствию в этой стране организаций, способных тупо и назойливо внушать американским гражданам, что тот из них, кто не возмущается нарушениями избирательного законодательства во Флориде, есть быдло и козел.

Чем президент Ахметов отличался бы от президента Форда?

Существует также наполовину шуточное (а значит, наполовину серьезное?) определение современной демократии. Демократией нынче называется способ государственного и общественного устройства, одобренный госдепом США и внедряемый по всему миру с помощью «гуманитарных бомбардировок» или/и «цветных революций».

Режим

Лукашенко в Беларуси не является диктаторским, во всяком случае по данному параметру он и близко не стоит к режимам Батисты, Сомосы, Дювалье или Пиночета. А ведь все помянутые были для госдепа США «нашими сукиными сынами», а Пиночет ко всему стал идеалом, точнее — идолом некоторой части отечественной «либерально мыслящей» интеллигенции.

Еще в меньшей степени диктатурой был режим Кучмы. Да, во время его первого президентского срока на Украине происходило ползучее ограничение уровня свобод. Именно в 1994–1999 гг. в обиход вошли такие понятия, как покупка голосов, продажные СМИ, чудный неологизм «нахитровать результат»… В этот период само собой разумеющимся стало положение, при котором гражданин без денег, несмотря на принятие «самой демократичной Конституции», не имеет абсолютно никакой возможности, а значит — и фактического права быть избранным в «органы народовластия».

Прежде было не так. В период 1989–1990 гг. мы избирали не из богатых, а просто из людей. Инженеров и таксистов, врачей и учителей, юристов и офицеров, за которыми или у которых (тогда еще) не было больших денег. А вскоре после провозглашения независимости Украины подобное стало невозможным.

Это следствие не столько злой воли конкретных индивидуумов и лично Кучмы, сколько изменения социально-экономической ситуации — обнищания огромного большинства и неадекватного обогащения меньшинства. У большинства почти исчезло свободное время, люди вынуждены крутиться, чтобы прокормиться. У меньшинства появились «быстрые деньги», которые можно было потратить в том числе и на избирательные кампании «как у больших», то есть как на «цивилизованном Западе».

Благодаря этому кандидат без денег превратился в немого — он мог иметь государственный ум и полезнейшие идеи, но утратил возможность рассказать об этом избирателям, в первую очередь благодаря тому, что все СМИ обрели своих хозяев, которым тоже хочется кушать…

Таким образом, вина Кучмы или Ельцина в ограничении свобод во многом вынужденная — они были спровоцированы самим ходом вещей, который использовали в собственных, а не в чьих-то посторонних интересах. В данном случае посторонними были интересы подавляющего большинства граждан Украины и России. Но ведь и это закономерно: в соответствии с либеральной теорией, то, что идет на благо индивидуума (Кучмы или, скажем, Чубайса), одновременно и неизбежно идет на благо всего общества. Но получилось не в соответствии с либеральной теорией, а с точностью до наоборот.

Отметим лишь «в утешение», что таково же положение и в «цивилизованных странах». Возьмем Америку: миллиардер Форд или представитель богатейшего техасского семейства Буш в президентах США — чем это отличается от гипотетической ситуации, при которой у нас президентом стал бы Ахметов или Дерипаска? Только одним — у нас сразу же нашлись бы защитники прав обездоленных, закричавшие о том, что олигархи душат свободу. А в Америке об этом кричать, по-видимому, некому.

Ни в конгрессе, ни в сенате США, ни в европейских парламентах мы не найдем людей, за которыми или у которых не было бы больших денег. Точнее — очень больших. Форма государственного устройства, сегодня называемая демократией, неизбежно предполагает, что к политической власти в обществе приходят люди, или уже имеющие, или пока только служащие очень большим деньгам.Это не детская болезнь, а фундаментальное свойство общества, в котором одновременно действуют современная избирательная процедура и догмат незыблемости частной собственности. Мы теперь смогли убедиться, что это оказалось не выдумкой марксистов — тут они, увы, попали в

точку.

Глава 3. Свобода, ложь и комфорт

Сегодня свобода слова в украинском обществе понимается только как комфортные условия для существования журналистов. Всё. Никак иначе. Любые попытки хоть чуть-чуть расширить рамки понятия наталкиваются либо на возражения по Савику Шустеру — «людям это неинтересно», либо на действительное непонимание, опустошающее взгляд собеседника.

Казалось бы, любой принадлежащий к сообществу журналистов должен отстаивать именно такую трактовку (свобода слова = мой комфорт). Но такая весьма удобная для существованиятрактовка не дает возможности полноценно работать по специальности. Она разрывает разум, нарушая связность мышления, иными словами, заставляет произвести над самим собой операцию по добровольной шизофренизации сознания.

Если понимать свободу только как возможность комфортного существования журналистов, то все в порядке: Майдан действительно даровал обществу свободу. Журналисты стали жить лучше и главное — веселей.

Мы видим тут повторение ситуации конца 80-х — начала 90-х годов. Журналисты тогда тоже получили многое быстро и сразу. Поскольку, понятное дело, они являются общественной группой с наибольшим доступом к широкому вещанию, стало складываться впечатление, что это не мнение журналистов, а мнение общества. Это заблуждение в свою очередь породило оценки, как у Жванецкого: «СССР был разрушен в результате заговора, в котором участвовал весь народ». Люди же, для которых хохма не является профессиональным инструментом, начинали понимать другой афоризм: «Отучаемся говорить за весь народ».

Если люди равноправны, то ни один человек не должен говорить от имени другого человека, тем более группы людей, не имеет права выдавать свои мысли за мысли других или наоборот. Это одно из важных условий настоящей свободы. И это же главное ее отличие от свобод, рожденных на любых майданах.

Оранжевая свобода всегда нуждается в неких гуру, которые объясняют непосвященным, кто из них, извините, есть «быдло» и «лох», а кто — человек будущего. В этом фундаментальное сходство майданного шоу с поведением тоталитарных сект; и неслучайно ведь завершилась «революция» появлением в украинском парламенте своего особенного «белого братства».

Украинское общество расколото по разным параметрам, в том числе и по отношению к событиям зимы 2004/05 г. Идеалы Майдана превратились в идолов, роды свободы на Майдане приняли ироды. Это так для той части общества, которая не приняла оранжизм. И остановить его наступление удалось только оружием самих «оранжистов». Внешне это выразилось в том, что противники носителей помаранчевых ленточек надели бело-голубые, — такой нехитрый прием открыл возможности массовой самоидентификации.

Но это симметричный ответ, а нужен адекватный. Сегодня на Украине много противников оранжевых, но нет, за исключением коммунистов, сторонников антиоранжевых партий. Потому что нет самих таких партий (за исключением коммунистов и, возможно, еще нескольких левых непарламентских). Все остальные — противники оранжевых только на выборах.

И в Беларуси, и в России имеются сильные антиоранжевые проекты, поддерживаемые всей мощью государства. Именно это не нравится оранжевым. Они говорят о свободах, но на самом деле хотят только одного: чтобы общество не противодействовало «цветным революциям». Только такое общество ими (и их покровителями из госдепа США) будет признано истинно свободным и демократичным.

У украинских антиоранжистов есть только негативный проект — не в смысле плохой, а в смысле — основанный не на утверждении своего, а на отрицании чужого. Они знают, чего они не хотят — победы оранжевых, реванша оранжевых. А вот чего хотят — этого пока не знают. В обществе еще не сформирован запрос на лидеров, которые смогли бы структурировать и возглавить антиоранжевое движение. Пока есть только смутное ощущение, что такой запрос был бы желателен.