Фасолевый лес
Шрифт:
Дальше в ряд стояли еще несколько мотелей, которые через стеклянные фасадные окна, похожие на телеэкраны, заливали светом обочину шоссе. В некоторых из них на ресепшене никого не было, а вот в «Сломанной стреле» за стойкой стояла седоволосая женщина. Бинго!
Я припарковалась под неоновым изображением стрелы, которая то ломалась, то снова становилась целехонькой, и вошла в вестибюль.
– Здравствуйте! – сказала я. – Хорошего вам вечера. Холодновато сегодня, верно?
Женщина оказалась старше, чем выглядела снаружи. Руки у нее дрожали, когда она оторвала их от стойки, а голова покачивалась – так, словно
Но там, понятно, никого не было. Это просто возраст, поняла я. Женщина улыбнулась.
– Зима идет, – сказала она. – Куда деваться?
– Согласна.
– Долго ехали?
– Слишком долго, – кивнула я. – У вас симпатичное местечко. Радует глаз. Вы хозяйка?
– Мой сын – хозяин, – сказала она, покачивая головой. – Я здесь сижу по ночам.
– Семейный бизнес? Понятно.
– Да, что-то вроде этого. Мы тут с невесткой занимаемся уборкой, а дела ведет сын. Он работает на мясокомбинате в Понка-Сити. Мотель у него – приработок.
– Надеюсь, вы сегодня не забиты под завязку! – пошутила я.
Женщина рассмеялась.
– Такого не было со времен президента Трумэна.
Она медленно перевернула несколько страниц регистрационной книги.
– И что – здесь и впрямь останавливался президент Трумэн? – спросила я.
Женщина подняла на меня взгляд. Ее большие глаза плавали в озерцах толстых очков, словно огромные головастики.
– Не думаю, детка. Я бы такое запомнила.
– Мне кажется, вы очень добрая женщина, – сказала я. – Поэтому не буду ходить вокруг да около. У меня нет денег, чтобы заплатить за комнату, и я бы не стала вас тревожить, если бы в машине у меня не сидел ребенок. Он мокрый, он замерз, и может схватить воспаление легких, если я не найду для него теплой постели.
Женщина посмотрела туда, где стояла моя машина, и покачала головой, но я, конечно, не поняла, что у нее на уме. Потом она произнесла:
– Даже не знаю, что и сказать, детка.
– Мне многого не нужно, и утром я все за собой уберу. А еще могу перестелить все постели в мотеле. И, вообще, сделаю все, что вы скажете. Мне только на одну ночь.
– Даже и не знаю…
– Позвольте, я принесу ребенка. Пусть он хотя бы погреется, пока вы решаете, как мне быть.
Самым удивительным в этом малыше была его цепкость. С того самого момента, как я извлекла его из мокрого одеяла, в котором он сидел как в гнездышке, он прильнул ко мне и вцепился руками – так дерево вцепляется корнями в сухую землю. Думаю, мне было бы проще оторваться от собственных волос, чем от него.
Ну что ж, вышло даже удачно. Я была так измотана, что ничего не соображала, и запросто могла бы его где-нибудь забыть, пока возилась с машиной и перетаскивала свой нехитрый скарб в дальнюю комнату «Сломанной стрелы». А так я просто носила ребенка на себе – взад и вперед, и это было очень похоже на то, что я делала в больнице; там главное было – не сбиться с маршрута. Похоже, таскать кровь и мочу – моя судьба.
Как только мы устроились, я сразу же развесила одеяло на кресле, чтобы просохло, и, закрыв отверстие в ванне, налила туда на несколько дюймов теплой воды.
– Первым делом, – сказала я ребенку, – нужно тебя помыть. С остальным разберемся завтра утром.
Мне вспомнилось, как
– А если бы он был твой? – спросила она. – Как бы ты себя чувствовала, если бы он пропал?
И я написала: найден щенок, коричневые пятна, возле Флойдз-Милл-роуд. Как мне не хотелось писать название улицы тремя словами – это же целый доллар, да еще и пять центов! Теперь я подумала: чтобы вернуть эту свою находку ее законному владельцу, я не поскупилась бы и на сто пять долларов. Но какое объявление нужно написать в этом случае? Найден индейский ребенок?
Вся одежда была ему великовата – рукава подвернуты, а полы рубашки обмотаны вокруг тела. Все было мокрое, будто рабочие сапоги, пропитанные грязью, и так же трудно снималось. На внутренней стороне предплечья у ребенка обнаружился синяк размером с долларовую монету. Мокрая рубашка отправилась отмокать в раковину. Пока я проделывала все это, ребенок цепко держался за мой палец.
– Ах ты, козявка, – сказала я, потряхивая пальцем, зажатым в маленький кулачок. – Прямо как иловая черепашка. Если кого укусит, своего уже не отпустит, хоть плачь!
Но, как только я освободила палец, маленькие руки вцепились мне в рукава и волосы. Сняв с ребенка штаны и подгузник, я увидела еще синяки.
Синяки и кое-что похуже.
Ребенок оказался девочкой. Бедняжка! Это уже успело наложить на ее коротенькую жизнь ужасный отпечаток. Я-то думала, что знаю все о гнусностях и подлостях, которые люди делают друг другу, но и подумать не могла, что кто-то может совершить такое с ребенком.
Девочка спокойно сидела в ванне и смотрела на меня, а я молила Господа, чтобы у нее хватило сил не упасть и не захлебнуться, потому что мне пришлось отпустить ее руку – я скрючилась на полу возле унитаза, борясь с тошнотой. Пол был из линолеума с рисунком, напоминающим кирпичную кладку. Ничто, даже вид мертвого Ньюта Хардбина, еще не вызывало во мне такой горечи.
Девочка плескалась в теплой воде, словно лягушонок. Ладошками она хлопала по поверхности воды, словно пытаясь что-то поймать.
– А ну-ка, возьми! – сказала я и протянула ей тряпочную мочалку, на которой несмываемым маркером было написано «Сломанная стрела». Девочка ухватилась за мочалку и улыбнулась. Господи, помилуй!
Вымыв и вытерев девочку, я уложила ее в постель в футболке, которую одна из маминых приятельниц привезла как-то с озера Кентукки. Футболка на мне сидела в обтяжку, и на ней было написано «Я супер»! Я стройная, и у меня совсем небольшая грудь, как у модели, так что, скажу без ложной скромности, смотрелась она на мне отлично. Бирюзовая, с красными буквами, она оказалась малышке гораздо ниже колен.
– Смотри, какие красивые цвета, – сказала я, натягивая футболку на ее сонную качающуюся головку. – Настоящие индейские цвета.
Наконец маленькие ладошки ослабели и перестали цепляться за меня. Девочка уснула.
Я вынула из своей сумки привезенные из дома марки, завернутые в вощеную бумагу, лизнула одну и прилепила к почтовой открытке, которую купила в баре. Потом перевернула открытку и к уже написанному тексту про индейцев чероки добавила:
– Я нашла свой подушный надел, мама. И он едет со мной.