Фатум. Сон разума
Шрифт:
Менты уже кого-то волокли, попутно наказывая дубинками за беспокойство.
Ника знобило. Он пришел в себя, сообразил, что сделал, но не удивился и не расстроился. Он знал: так было нужно. Если закроешь глаза, тебя всю жизнь будут преследовать уроды с битами. Им можно безнаказанно убивать и насиловать, а ты сиди утирайся. И кто ты после этого?
Ник заглянул в бездну, и у него закружилась голова. Он коснулся запретного и понял, что его жизнь бесценна, но если он умрет, все только выиграют. Потому что за Ником — невидимый кукловод,
И еще понял, зачем делают «плановый выброс агрессии». Агрессия — ядерный реактор, готовый взорваться в любую минуту, его нужно постоянно охлаждать. Но кто ответит за жертвы?
Зубы отбивали дробь, Ник спросил, тщательно выговаривая каждое слово:
— «Фатум» к этому причастен?
Он знал ответ наперед и хотел проверить только Машину реакцию.
Маша надула губы и не отвечала. Наконец снизошла:
— Не во всем виноват «Фатум». Я не знаю. А вот ты виноват, псих ненормальный!
— Извини. — Ник нахохлился и обхватил себя руками.
Маша продолжила:
— Интересно, все пассионарии — психи? Не знаешь, есть ли тут объезд? А то до ночи проторчим.
Перед входом в цоколь светилась вывеска: «Бюро адвоката Карла Домбровского». Кучерявые малиновые буквы имитировали курсив.
Маша зашла вместе с Ником.
Дверь была не рада посетителям и открылась с трудом. Секретарь, средних лет блондинка в вишневой блузе, стоявшая возле ксерокса, вымученно улыбнулась. Трое хмурых парней, оккупировавших кожаный диван, зыркнули с ненавистью. Ник окинул взглядом приемную: коричневые кожаные диваны с резными ручками, два тронообразных стула, на стенах — дипломы, всячески восхваляющие Домбровского, на единственном кресле под огромным фикусом — неподвижная, похожая на манекен молодая дама.
— Здравствуйте, — проговорил Ник. — Мы к Карлу Григорьевичу, по записи.
— Секунду… — Секретарь вынула распечатки, положила их на стол, заглянула в журнал. — Каверин?
— Никита Викторович. — Ник со ступеньки шагнул на пол, Маша последовала за ним.
«Не уезжает — значит, ей поручено следить», — подумал Ник, снял пальто и повесил рядом с женской дубленкой.
— Подождите, он примет вас, когда освободится, — проговорила блондинка.
Один из хмурых парней цыкнул зубом и уставился на Ника.
Из кабинета директора выскочила пышная женщина с трехэтажной прической и заполнила собой комнату: оттоптала ноги даме-манекену, толкнула Ника, протаранила и прижала к стенке Машу. Надевая дубленку, задела кого-то из парней. Когда начались пререкания, Ник уже здоровался с адвокатом:
— Добрый вечер. Я Каверин, мне назначено.
Адвокат — молодящийся подтянутый мужчина лет пятидесяти, растянул тонкие губы в улыбке, беззастенчиво осмотрел Ника, скользнул взглядом по его обуви, вскинул бровь и указал на стул:
— Присаживайтесь. Излагайте суть проблемы.
Ник сдержал злость, скопировал неестественную улыбку Домбровского,
— Вы меня не узнаёте?
Он с удовольствием отметил, как ухоженные пальцы сжали «паркер» и покраснела морщинистая индюшачья шея, которую не спасли омолаживающие уколы. Продолжил Ник с задором, рассказал все как есть, не давая воли чувствам, словно дело его не касалось, и выжидающе уставился на адвоката.
Из Карла попёр Григорьевич. Он и раньше царил на тронах, на дипломах, развешанных вдоль стен, на резных подлокотниках и золоченых ручках, сейчас же он просто фонтанировал. Домбровский дергал черными (Ник подозревал, выщипанными и окрашенными) бровями, покусывал губу и старался не смотреть в глаза. Изредка он вставлял реплики и давал неожиданно дельные советы.
— Узнаю. Публичная персона. Значит, так, молодой человек. Попытаюсь сделать все возможное, приступлю уже завтра. Возьмите мой телефон, — он протянул визитку. — Позвоните после двенадцати. Устрою вам свидание и все выясню. Так что не волнуйтесь. Единственное, о чем вам придется поволноваться, — деньги. Вы должны будете внести хотя бы тридцать тысяч, то есть половину суммы.
А вот теперь он вперился со злорадством. Не хочется ему этим делом заниматься: беготни много, денег мало.
— Я и так сделал вам скидку. Потому что очень уважаю общественных деятелей, — заявил Домбровский.
— А я уж удивиться собрался — чего так дешево? Спасибо, Карл Григорьевич, что вошли в мое положение! — бодро сказал Ник. — Завтра обязательно позвоню, до свидания.
— До свидания, — кивнул Домбровский и поправил галстук.
Маша вскочила в приемной со стула, увидев Ника, и с крайней степенью озабоченности спросила:
— Ну что?
Он ответил уже на улице:
— Мерзкий тип, но дело знает. Спасибо, что подвезла, теперь мне надо к мелкому в больницу, собрать передачу маме, но прежде — домой. Как думаешь, что надо сделать, чтобы это закончилось?
— Видимо, переродиться. Или умереть. Хотя, если бы смерть что-то решала, вас попросту перебили бы. — Маша вздохнула и добавила с ненавистью: — Садись, я не хочу домой. Мне там пусто и больно, и стены давят. Приходишь туда и понимаешь: ты — ходячий труп. А так не просто кручусь белкой в колесе — помогаю вроде, отвлекаюсь, чувствую себя живой.
Ник решил ей поверить.
Кониченко, вызванный «срочно, прямо сейчас» к Нику домой, жевал бутерброд и хмурился.
— Никита Викторович, — проговорил он с набитым ртом, — я не знаю, кого туда можно того. Это ж надо разбираться. И чтобы по телевизору не показывали. И чтобы не докопались, что от нас, но проверенный человек.
— А ты подумай, — настаивал Ник, — ты работаешь непосредственно с людьми, я «на местах» вообще никого не знаю, да и некогда мне. Только не девушку и не ребенка.