Фатум. Том третий. Форт Росс
Шрифт:
– Стойте! – Преображенский властно поднял руку.—Я дарую тебе жизнь, Тимофей, если ты сумеешь нам доказать свою правду, и убери ружье! Слово офицера, без моего приказа никто не тронет тебя.
– Нельзя подарить то, что тебе уже принадлежит.—Тараканов с вызовом тряхнул длинными прядями.– Я рожден свободным. А новорусская землица барского батога не знает.
– Я требую ответа! – с жестким спокойствием повторил Преображенский.– Где ты был? Из-за тебя погибли люди! И если бы не провидение, пославшее нам дым…
– Дым, говорите?
На этот раз в голосе зверобоя
– Ты тоже видел его?
– Лучше, чем вы,– Тараканов на индейский манер точным движением бросил тульчанку на сгиб локтя.– Потому что разводил его… я. Вижу, дивует вас это?
Андрей Сергеевич с недоверием посмотрел в глаза проводника. Они мало походили на обычные человеческие: то были два темных пятна, в которых ничего не отражалось и которые всё же таили в себе что-то звериное, дикое.
«У него наверняка есть прошлое, кое он скрывает от нас,– подумал Андрей и тут же ответил себе: – Пожалуй, как и у всякого, кто живет в этих местах… Вот только бы еще знать, какое…»
– Неужто и на сей раз поверите его трепотне, господин капитан? – не спуская глаз с приказчика, сипло обронил Зубарев.– Ни даже вам не пожелаю сего… Черен он душой, прикажите убить.
Слова, сказанные помощником штурмана, прозвучали тихо, больше похожие на свистящее дыхание, но для Тимофея этого было довольно. С мягкостью рыси он отскочил в сторону ельника и снова вскинул ружье.
– Ладно, святоши, сами блюдите чистоту! Лишние догадки невпопад живут, капитан. Как говорят у нас в Ситке: хочешь потерять время – почеши язык. Ежли так, оставайтесь здесь. Я ухожу. А дальше дело диких. Там, у лесины… был малый отряд…
– Ты гляди, как он врет красно! – на мгновение серые глаза Матвея впились в приказчика, но тотчас же скакнули на капитана, точно ища поддержки.– Послушать его, так и впрямь безобидина Божья… Я аж готов поверить…
– Не ради тебя стараюсь,– приглушенным голосом процедил зверобой.– Уходить надо. У нас еще есть надежда добраться до форта, если в пучке будем держаться.
– Он же, собака, предал нас! – взорвался Зубарев. Лицо его варварски налилось кровью.– Под ножи пустил! А мы все тут с ним из блохи голенища кроим.
– Значит, дым ты развел? – не обращая внимания на ярь сахалинца, уточнил капитан.
– А то кто же! Без условного знаку хрен бы они отступили!
От Преображенского не ускользнуло особое напряжение горячих глаз приказчика, наблюдавшего за действиями моряков. «Пока это всё только игра словами,– мельк-нуло в голове.– Но ведь истина! Дикие оставили нас, хотя сил им было не занимать. У этого Јутопленника”, похоже, голова с тремя языками. Всех понимает: и нашего брата, и краснокожих, и зверя». Капитан посмотрел на толпившихся за его спиной.
– Не гневись, Матвей… Помни: не на лицо гляди, а на обычай. Если б не он, лежать нам всем в земле…
– Вы не казались мне дураком,– мрачно прервал его сахалинец, и голос его загудел еще тише, урезонивающе и холоднее. Какая-то особенная сила и уверенность
Глава 11
Янтарный свет угасавшего дня сменился красноватыми сумерками. Легкий бриз с океана, казалось, догонял проплывавшие в вышине розовые облака. Никаких признаков индейцев не было видно, и в душах измотанных беглецов робко пробились ростки надежды, что враги отказались, наконец, от преследования. Желая окончательно увериться в сем, капитан вместе с Таракановым поднялись на высокую скалу.
Достигнув вершины, они увидели совсем рядом могучую Колумбию. Величаво изгибаясь среди фиолетовых гор, она широко и щедро отдавала свои пенные воды пустынному безбрежию океана.
У Андрея захватило дух: высокое небо пугало своей замутившейся синевой. Всю ширь его пронизывали тонкие кроваво-красные жилки – такое оно было багровое, обо-жженное, с металлическими отсветами и переливами. Огромное, похожее на пылающее каретное колесо солнце медленно погружалось в океан, окрашивая горизонт глубокими красками рубина.
Давила сердце и тишина – немая и душная, как будто задумался безысходно кто-то большой, опустив глаза, растеряв в горе слова и мысли.
– Как будто тихо всё,– раздувая ноздри и хватая взглядом каждую мелочь, неуверенно выдохнул Тимофей.
– Я что-то форта не вижу,– оглаживая подзорной трубой противоположный берег, медленно произнес капитан.
– Да где-то там должон быть. Верьте мне, ваше благородие. Уж сколь времени не был тут… Не иголка, отыщем.
– Думай, Тимофей,– Преображенский пристально посмотрел в глаза приказчика.– В другой раз мне их не удержать.
Тараканов упрямо молчал, глядя на острые верхушки елей, что поблескивали в красноватых лучах заката, а потом сказал:
– Не подведу. Я уже дважды… ваш должник.
И когда они подходили к лагерю, тихо добавил:
– Похоже, я лишнего смел говорить прежде. Зубы скалил… забудьте. Но одно зарубите в памяти,– приказчик престранно поглядел из-под бровей на капитана: – Я хочу, чтобы вы огляд имели строжий.
– В чем? – Андрей напряженно воззрился на проводника.
– Во всем. Упырь среди нас…
* * *
Пока ожидали возвращения капитана с приказчиком, Чугин, притулившись к сосне, ловил минуты отдыха; мысленно молился за родных, за товарищей, за себя… Уставшему и запуганному, ему вспоминался теплый огонь его дома, названия соседних деревень, которые какой-то щемящей, особенной, русской болью входили в его душу: Алпатьево, Троицкое, Большая Речка, Порохин Яр, Барсучий Лог, Васильково… Вспомнилась радость рыбалки с тятей, когда в сырой мотне невода, пахнущего тиной и лилиями, приплясывало жирное золото и серебро карасей; припомнился и ночлег на лугу, россыпи звезд, приятели, «молотившие» пужливые байки, и сладкая дрема, что крадется к тебе под овчину вместе с дымком костра… Вспомнился и пьянящий дух молодого сена, молока, душный запах подгоревших на печи семечек и легкие облака сквозь прохудившуюся крышу сеновала…