Фатум. Том второй. Голова Горгоны.
Шрифт:
Старик небрежным кивком головы приветствовал рассевшихся вокруг ветеранов, царапая лицо каждого взглядом, точно желая заглянуть в душу и узнать: почем нынче капитанская смерть. Уж кто-кто, а он знал, что живущему в стеклянном доме не след швыряться камнями. Капитан на корабле от веку слывет Законом с большой буквы, но именно совет ветеранов при желании всегда мог поправить любую строчку в этом неписаном своде. И посему, пряча под скупой улыбкой настороженность, Гелль приветливо сплюнул:
– Рад видеть вас
– Мы что-то не поймем тебя, старина, почему ты стал сторониться нас? Четверть твоих людей отдала жизнь, а ты прячешься в норе, не желая показать нос!
Коллинз вместо ответа выпил залпом кружку рома как холодный чай, выплеснул остатки через плечо в бойницу и протянул сонным и равнодушным тоном:
– Хороший вопрос, Логан.
– Но плохой ответ, капитан!
Все напряглись, увидев побелевшие ногти главаря. Пальцы впились в серебряный набалдашник трости, словно пытаясь раздавить его как гусиное яйцо.
– А может, я боюсь быть зарезанным вами как глупая овца, – насмешливо хохотнул Гелль. – Чем докажете? Ты! Ты! Или ты, Рэй! – трость зло тыкнула в грудь подшкипера «Горгоны». – Что, после того, как я подниму вас всех на ноги и вытру вам сопли, вы не убьете меня?
– А ты хочешь, чтобы мы это сделали до того?
Вместо ответа Коллинз, не сходя с места, наотмашь огрел тростью старого друга по голове. Из-под кожаной косынки по лбу потекла кровь. Рэй, огромный детина, тяжело охнув, слетел с лавки и упал, раскинув руки.
– Дальше двигайте пешками, если среди вас есть хоть один честный плут! Ну, кто следующий?!
Грохнул пистолетный выстрел, и тяжелая испанская пуля, клацнув о каменный пол, прожужжала у ног сидящих. Щеки пиратов залоснились от пота. Нервы натянулись так, что ломило в висках. Старик был стремителен и ловок, как и пятьдесят лет назад! Теперь их мучило одно страстное желание: поскорее убраться из капитанской норы и не досаждать ее хозяину назревшими глупостями.
Однако Гелль, отирая ладонью липкие от рому губы, опередил их рвение.
– Погодите показывать корму! Я что-то не вижу среди вас вашего хваленого Райфла. Или он уже вообразил себя капитаном, что посылает таких ослов вроде вас?!
Бузотеры замялись, не смея оторвать глаз от черных очей трехствольника.
– Молчите?! Так запомните: держитесь подальше от этой бешеной барракуды…72 Или вместе с Кожаным собираетесь поднять бунт? Кто он такой? Дерьмо! Кто будет говорить с этим псом?.. Он еще не нагулял загривок, чтобы иметь голос на общем сходе Берегового братства.
– Нет, сэр, мы не намерены бунтовать, – наконец-то разродился Логан и набожно сплюнул через плечо, чтобы очистить рот от
Это путанное, полулживое объяснение канонира тем не менее легло на душу пирата точно горсть тепла после дол-гой зимы.
– Передайте и ему привет от меня. Я рад, если его мозги с наперсток наконец-то уяснили, что стоящий на нижней лестнице не может рыться в верхних ящиках. Эй, и заберите это. Он опозорил меня, – трость коснулась красной от крови щеки Рэя, затем брезгливо отдернулась прочь и застучала на выход.
Через два дня «Горгона» как волчица отряхнулась от засевшего в ее шкуре свинца, пополнилась людьми и, помахав черным гюйсом тающим в дымке островам Королевы Шарлотты, стремительно двинулась на юг. А еще через день, не доходя до пролива Хуана де Фука, напала на след «Северного Орла».
Глава 3
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!
– Настойчив, гостенек! Чем не татарин под Рязанью?
Взволнованные офицеры пристально вглядывались в силуэт преследующего их уже четвертые сутки зловещего корабля. На палубе взялась тишина ярче дуэльной. За бортом волны продолжали лениво, но мощно бить своей грудью о медь обшивки, и брызги всякий раз взлетали веселым фонтаном, сыпались на палубу шумливо, словно весенний дождь.
Андрей Сергеевич опустил старинную, в медной оправе подзорную трубу. И без того на душе было тесно и гадко, точно необходимо было разорвать какое-то кольцо, сковавшее душу, а теперь… Он распахнул ворот и крепко потер ладонью грудь. Клочья мыслей, обрывки непонятных фраз, лица людей, виденных когда-то, тени и серпантин ситуаций горячечно сплетались в гордиев узел73, вертелись и не выходили из головы. «Дьявольский бриг! – он, конечно, узнал его, но не хотел верить. – Висельник Гелль! Господи, убереги!» И вновь перед глазами закувыркалась кармановская корчма и дом, объятый огнем, и жуткий ночной визитер, хрустящий золой на чердаке. Нужно было принимать решение, но на душе – пустота и хаос. Всё опрокинуто, выжжено под корень, будто чрез душу прошел смерч. «А я-то, глупец, полагал, фрегат – мое надежное укрытие, на коем способно укрыться от окружающего безумия…» – в мозгу застряла стальным обрезком мысль о невозможности изменения рока. Думы продолжали свой ход, и рано было говорить о прозрении, но постепенно зрела идея, наливаясь все явственнее, сплетаясь кольцо за кольцом, точно кольчуга.
– Андрей Сергеевич… – тихо-тихо прозвучало рядом.
Преображенский внутренне вздрогнул. Голос Гергалова долетел до него как незримое острое жало. И тотчас сердце засаднило, как саднит порез осокой.
Конец ознакомительного фрагмента.