Фау-2. Сверхоружие Третьего Рейха
Шрифт:
Время у меня было. В очередной раз "минута Пенемюнде" длилась вот уже одиннадцать минут. Похоже, что-то не ладилось. Инженеры в наблюдательном бункере откладывали включение стартового комплекса. Но наконец все было готово. Сработал предварительный этап малой тяги. Три или четыре секунды огненный вихрь сметал облака пыли с бетонного стола отрыва, и они разлетались во все стороны. Затем начался главный этап. Кабели вылетели из разъемов и упали. Ракета снялась со старта.
Но проделывала она это медленно, очень медленно. Тяжелая ракета весом 12,5 тонны со своим символом удачи, нарисованным между стабилизаторами, поднялась над стартовым столом всего на 4,5 метра. И застыла!
Зрелище было просто невероятным. В любой момент ракета могла завалиться или рухнуть и взорваться. Я невольно отступил назад, чтобы обрести хоть какое-то укрытие за толстой железной опорой испытательного стенда. Но, приникнув к окулярам бинокля, я продолжал следить за ракетой. Она продолжала висеть на той же высоте над стартовой площадкой.
Должно быть, произошла осечка в работе парогенератора турбонасоса, который обеспечивал подачу горючего. И насос не работал с полной отдачей. Он поставлял в камеру сгорания горючего лишь столько, чтобы тяга уравновешивала вес ракеты.
Кинооператор Кюн стоял у стенки испытательного стенда лицом ко мне. Должно быть, у него была хорошая нервная система. Ракета висела в воздухе всего в 90 метрах от него. Нимало не беспокоясь, он навел на нее свою кинокамеру. Кюн прекрасно понимал, что, если ракета рухнет назад, он окажется в смертельной опасности, но продолжал вращать ручку. Обращаться к нему было бессмысленно. Могучий рев двигателя заглушал все другие звуки.
Но наши газовые рули управления сработали просто потрясающе. Ракета, прямая, как шомпол, без всякой поддержки продолжала висеть в воздухе.
Прошло всего четыре секунды, но казалось, что они тянулись бесконечно долго. Теперь ракета была обязана опрокинуться. Сработает автоматика наклона. Ракета должна упасть.
Тяга оставалась постоянной. Из-за расхода топлива ракета становилась все легче. Почти незаметно, метр за метром, она начала подниматься. Постепенно носовая часть наклонялась к востоку. На высоте 10-12 метров, сохраняя вертикальное положение, она все же чуть качнулась в сторону оператора, но тот не оторвался от камеры.
Я затаил дыхание. Если наклон увеличится всего на пару градусов, ракета конечно же рухнет и снесет все пространство вокруг испытательного стенда.
Поравнявшись с отважным оператором, она приподнялась еще немного. Теперь от земли ее отделяло 18 – 20 метров, и было заметно, что она зависла в воздухе под углом.
Теперь она висела над стеной. Кюн, опустившись на колени, направил камеру почти вертикально вверх. Должен был получиться тот еще фильм!
Полный возбуждения, я выбрался из-под прикрытия металлической колонны. Я собирался кинуться вперед и оттащить Кюна с открытого места. Ракета могла рухнуть в любой момент.
Я понимал, что сейчас может произойти, и не спускал глаз с оператора. Я видел, как он неторопливо поднялся, продолжая вращать ручку камеры, и повел ее по диагонали вниз – с самого верха стены до земли. Бах!
Это было невероятное зрелище! Должно быть, я заорал во все горло! Дым, пламя! Клочья листового железа, ветви и тучи песка взлетели в воздух. Ракета рухнула на песчаный холм в 40 метрах от стены и взорвалась.
Оператор продолжал снимать. С трудом переведя дыхание, я опустил бинокль. Сердце билось с такой силой, что я ощущал боль в груди. Но я был преисполнен огромной гордости. Только так, только с такими людьми мы сможем успешно завершить работу.
Глава 14. Черный день
В среду 17 августа 1943 года за длинным столом моего кабинета
Обращенные к западу широкие окна, прикрытые яркими портьерами со стилизованными изображениями красных грифонов и северогерманских соборов, были открытыми. Приглушенный свет подчеркивал четкие очертания и мягкую цветовую гамму помещения, украшенного красивой удобной мебелью, обилием цветов, коврами и картинами.
Обитые кожей двери, которые вели в соседнее помещение, были закрыты. Телефонные звонки принимал мой адъютант. Мы собрались на закрытое совещание.
Вот уже несколько дней солнце палило сухую песчаную почву острова Узедом. Мы мечтали о прохладе, о дожде с ветром. Но эта душная атмосфера не мешала дискуссии, которая шла вот уже несколько часов. Столкновение взглядов и мнений было жестким и неуступчивым. Причиной этой войны были растущие противоречия между отделами конструирования и производства.
Инженер Шталькнехт в очередной раз стал возмущенно сетовать, что конструкторы с задержками поставляют производственные чертежи, а это, в свою очередь, серьезно сказывается на графике выпуска "А-4". Фон Браун, Тиль и Реес отказывались принять на себя ответственность, ссылаясь на отсутствие опытных сотрудников в отделах планирования, конструирования и опытного производства. Итог подвел Шталькнехт:
– Я должен еще раз подчеркнуть – и в данном случае мы все придерживаемся единого мнения, – что график Дегенколба, предусматривающий с января 1944 года ежемесячный выпуск девятисот изделий, нереален. Тем более, что чертежи поступят ко мне только в первых числах октября. Самое узкое место – это опытное производство, которое катастрофически запаздывает со своей продукцией. Им надо самым решительным образом перестроиться, ибо в противном случае невозможно…
Его прервал профессор фон Браун, возбужденно вскочивший с места:
– Если уж мы начали критиковать друг друга, то я хотел бы вернуть этот критический выпад к своим истокам. Мне нет необходимости говорить вам, генерал, что созданный в январе специальный комитет по выпуску "А-4" под руководством Дегенколба отнюдь не облегчил нам работу. Наоборот – он тормозил нашу основную задачу, каковой является конструирование. Как бы настойчиво мы ни просили, мы не могли получить людей, в которых нуждались. Несколько более или менее умелых специалистов, которые после месяцев задержек и волокиты все же прибыли, оказались неподготовленными к нашей специфике, так что никакого облегчения мы не почувствовали. В отделах производства и правки чертежей катастрофически не хватает сотрудников, так что они уже работают с головокружительной быстротой. Объем работ, которые мы должны выполнять, столь огромен, что мы никак не успеем к критическому сроку первого октября. Как мы можем сконструировать и выпустить оригинальные пресс-формы и штампы, когда у нас нет ясности, как в конечном итоге будет выглядеть изделие? Трудности с поставками сырья заставляют нас работать с тем, что есть под руками, и жить надеждами на улучшение снабжения. Я могу лишь сказать, что глубоко сожалею о вашем согласии с графиком Дегенколба. Я со всей серьезностью прошу вас сообщить высшему руководству, что в настоящее время проект "А-4" реализовать невозможно. Первым делом мы должны, обретя мир и покой, создать прототип изделия, которое можно запускать в массовое производство, и лишь потом приступать к изготовлению рабочих чертежей.