Фау-2
Шрифт:
— Почему такая спешка?
— Чем дольше они под дождём и в холоде, тем больше возникает неисправностей.
— Много поломок? — Бивак записывал ответы в блокнот.
— Много. Слишком много.
— Почему?
— Технология революционная. Приходится постоянно её доводить. Мы уже внесли более шестидесяти тысяч изменений в прототип. — Он хотел добавить, что чудо не в том, что многие ракеты не работают, а в том, что так много вообще взлетают. Но передумал. Ему не понравился этот блокнот. — А вы, простите, зачем всё записываете? Доклад готовите?
— Что вы. Просто хочу всё понять. Вы давно в ракетной технике?
— Шестнадцать лет.
—
— Тридцать два.
— Как и профессору фон Брауну. Вы ведь работали вместе в Куммерсдорфе?
Граф бросил на него косой взгляд. Значит, проверяет не только его, но и фон Брауна. Он почувствовал лёгкую тревогу.
— Верно.
Бивак рассмеялся:
— Все вы такие молодые, ракетчики!
Они покинули застроенные улицы города и вышли в пригородные леса. Схевенинген был окружён лесами и озёрами. До войны здесь, должно быть, было очень красиво, подумал Граф. Позади них водитель с грохотом надавил на клаксон, заставив их срочно отскочить к обочине. Через несколько секунд мимо с рёвом пронёсся транспортер, везущий Фау-2 на гидравлическом ложементе — сначала стабилизаторы, ближе всего к кабине, затем длинное тело, и, наконец, выступающий за край прицепа носовой обтекатель с боеголовкой весом в одну тонну. Сразу за ним следовали замаскированные автоцистерны. Граф сложил ладони рупором и кричал Биваку в ухо, когда каждая из них проезжала:
— Это метиловый спирт… жидкий кислород… перекись водорода… Всё это приезжает на тех же поездах, что и ракеты. Мы заправляем их прямо на стартовой площадке.
После того как техника скрылась за поворотом, они пошли дальше. Бивак спросил:
— А если налетят бомбардировщики?
— День и ночь этого боимся. Но пока не нашли. — Граф глянул на небо. Синоптики предупреждали о фронте над Европой. Тучи тяжелые, дождь. В такую погоду RAF не летает.
Глубже в лесу их остановил пост. Шлагбаум, будка. В чаще — кинолог с овчаркой. Собака остановилась, уставилась. СС-овец вскинул автомат, протянул руку.
Сколько бы раз Граф ни приезжал на запуск, караульные будто впервые его видят. Он полез за удостоверением. Из бумажника выпало фото. Пока он потянулся, Бивак уже поднял его.
— Это ваша жена?
— Нет. — Графу не понравилось, что оно оказалось в руках эсэсовца. — Это была моя девушка.
— Была? — Бивак состроил лицо похоронного агента. — Соболезную. — Он вернул снимок. Граф аккуратно убрал его обратно. Видно было, что Бивак ждал продолжения. Но он ничего не сказал. Шлагбаум поднялся.
Дорога с декоративными фонарями тянулась вперёд, по обе стороны её тесно обступали деревья — когда-то это было место для прогулок или велосипедных поездок, а теперь всё сверху было затянуто маскировочной сетью. Сначала казалось, что дорога пуста. Но по мере того как они углублялись в лес, становилось ясно, что вдоль троп, уходящих вправо и влево, под деревьями скрывается основная деятельность полка: палатки для хранения, палатки для испытаний, десятки машин, дюжина ракет, укрытых брезентом и спрятанных в тени. В сыром воздухе разносились крики, гул генераторов и рев заводимых моторов. Бивак перестал задавать вопросы и теперь шагал вперед с нетерпением. Слева от них земля резко уходила вниз. Сквозь ветви поблёскивало озеро, тусклое, как олово, с островком и декоративным домиком для лодок. Когда они обогнули плавный поворот дороги, Граф поднял руку, подавая сигнал остановиться.
Двумястами метрами дальше, в центре просеки,
Бивак инстинктивно понизил голос и тихо спросил:
— Мы не можем подойти поближе?
— Наденьте.
— А вы?
— Мне не надо.
— Тогда и мне не стоит.
Сигнал тревоги. Из кустов вырвалась птица — настоящая выжившая, подумал Граф, ведь солдаты их расстреливают ради еды. Её крик слился с сигналом.
— Пустая весит четыре тонны. Заправленная — двенадцать с половиной. При зажигании топливо подаётся самотёком. Это даёт восемь тонн тяги — меньше веса ракеты.
Из громкоговорителя:
— Десять… девять… восемь…
У основания ракеты вспыхнули искры, затем — пламя. Листья, ветки, грязь взлетели. Граф крикнул:
— Сейчас включится турбонасос, тяга подскочит до двадцати пяти—
— …три… два… один!
Грохот. Он зажал уши. Кабель оторвался. Смесь спирта и жидкого кислорода, сжигаемая тоннами, давала — как уверяли в Пенемюнде — самый громкий звук на Земле. Вибрация пронизывала всё тело. В лицо хлестал горячий воздух. Лес озарился огнём.
Как спринтер после старта, ракета сперва казалась неподвижной — а потом взмыла вверх на струе огня. Граф запрокинул голову, считал про себя, молился, чтобы она не взорвалась. Одна… две… три… На четвёртой секунде полёта — ракета уже на высоте двух километров — сработало реле, и Фау-2 накренилась на 47 градусов. Он всегда сожалел об этой необходимости. Во сне она летела вертикально — к звёздам. Последний отблеск её пламени, и она исчезла в облаках, уносясь к Лондону.
Он опустил руки. Вокруг — тишина. Лишь отдалённый гул, который вскоре стих. Остался только дождь и пение птиц. Из укрытий выходили солдаты. Двое в асбестовых костюмах шагали, как водолазы.
Бивак медленно убрал руки от ушей. Лицо пылало, глаза блестели. Впервые за всё утро офицер Национал-социалистического руководства потерял дар речи.
2
Через шестьдесят пять секунд после старта, на высоте двадцати трёх миль и при скорости 2 500 миль в час, встроенный акселерометр одновременно отключил подачу топлива в двигатель Фау-2 и активировал взрыватель боеголовки. Ракета стала неуправляемой — теперь она летела по баллистической траектории, как камень, запущенный из катапульты. Скорость продолжала расти. Её курс был задан по компасу: 260 градусов — запад-юго-запад. Цель — станция Чаринг-Кросс, условный центр Лондона; попадание в радиусе пяти миль считалось успешным.
Примерно в тот же момент двадцатичетырёхлетняя женщина по имени Кэй Кэтон-Уолш — полное имя Анжелика, но все звали её Кэй, по фамилии Кэтон — вышла из ванной комнаты квартиры на Уорик Корт, тихой улочки неподалёку от Чансери-Лейн в Холборне, примерно в миле от Чаринг-Кросс. Она была обёрнута в короткое розовое полотенце, привезённое из деревни, и несла в руках косметичку с мылом, зубной щёткой, пастой и любимыми духами — L'Heure Bleue от Guerlain, которыми щедро надушила запястья и кожу под ушами.