Фаворит короля
Шрифт:
Лорд Рочестер приподнял украшенную плюмажем шляпу и поклонился. А затем продолжил разговор с собеседниками.
Сэр Дэвид удивленно взглянул на ее светлость.
– Кто этот славный господин? – спросил он весьма небрежным тоном, ибо по природе своей был не из тех, кто Склонен испытывать уважение к кому бы и чему бы то ни было.
– Это лорд Рочестер, – ответила она.
– Ах, Робин Карр! – воскликнул сэр Дэвид и снова глянул на террасу, теперь в глазах его появился интерес. Затем он вновь перевел взгляд на свою спутницу.
– Ваша светлость страдает от жары! – забеспокоился он. – Вы так побледнели.
Она подняла на него свои темно-синие, такие
– Вы слишком пристально следите за изменениями моего лица, сэр Дэвид. В упреке он услышал вызов.
– Да кто же не воспользовался бы такой благословенной возможностью? Я смотрю на вас так, как испанцы – я сам тому свидетель – смотрят на лики святых, однако в их взорах нет и половины того благоговения, которое испытываю я.
– Тогда их святопочитание не столь уж велико.
– Напротив! Но мое обожание еще больше.
Она слегка нахмурила брови, и тон ее стал суровым:
– Сэр Дэвид, я – неподходящий объект для обожания.
– Но если я действительно обожаю вас, что я могу поделать? Это превыше меня. Я не могу противиться.
– Этому может противиться мой супруг. Вы забываете, сэр Дэвид, что у меня есть муж.
– И пятьдесят мужей не могут лишить меня счастья боготворить вас.
– Прекрасно, но если вы меня уважаете, то достаточно и одного, чтобы лишить вас права говорить мне об этом.
– Такое право мне даровали вы.
– Каким же образом? – В ее голосе зазвучал гнев. – Вы безумец, сэр Дэвид.
Он даже задохнулся и побледнел. А когда заговорил, слова его были уже сплошным смирением:
– Дозволено ли мне будет осведомиться, чем я заслужил такую отповедь? Я ведь ни о чем не прошу. Я почитаю вас, но не жду никакого вознаграждения. Я ничего не требую взамен.
– Сэр Дэвид, я вас не понимаю. Возможно, я не способна вас понять.
– Но ведь все так просто и ясно! Я говорю, что навсегда останусь вашим преданным слугой, а то, что вы ничем не можете меня вознаградить, – это ничего не значит. Я просто вручаю вам себя, даже если вы во мне и не нуждаетесь. Вот и все, моя дорогая леди. Просто знайте, что есть на свете человек, который готов служить вам верой и правдой, который отдаст за вас все. Возможно, вам это кажется такой малостью…
– Нет, это не малость, сэр Дэвид. – Она вздохнула. – И все же я бы хотела, чтобы вы этого не говорили, поскольку мне нечем вам ответить.
Он окончательно утратил благоразумие.
– Но разве я вас об этом просил?! Я прошу лишь об одном: чтобы вы запомнили мои слова. Уже одно то, что вы их будете помнить, сделает меня счастливым.
Вообще-то подобная приниженность была для сэра Дэвида нехарактерна, с его стороны это скорее был искусный ход: в случае, если его атака встретит сильное сопротивление, он оставлял за собой путь к отступлению, но сохранял возможность возобновить приступ при первом же удобном случае. А в том, что она его слова запомнит и вспоминать их ей будет приятно, он был уверен – он хорошо знал женщин.
В этот момент граф окликнул его с террасы: собеседники решили узнать его мнение по одному из политических вопросов, касавшихся короля Филиппа. Он высказал свое мнение, сэр Томас Овербери продолжил дискуссию, которая, к досаде лорда Рочестера, грозила затянуться. Лорд Рочестер потерял терпение и, оставив спорщиков, сбежал по ступенькам, чтобы поприветствовать леди Эссекс.
У него уже вошло в привычку оставлять все дела на сэра Томаса (а его величество теперь тоже привычно передоверял все дела лорду Рочестеру). Король повел себя так потому,
Но сэр Дэвид этого, естественно, не знал, поэтому с удивлением воспринял бегство лорда Рочестера к ее светлости.
На леди Эссекс было розовое платье с высокой талией и пышной юбкой с фижмами и двойными рукавами на бледно-розовой подкладке. Золотоволосую головку покрывала маленькая белоснежная шапочка, украшенная, как и высокий воротник, кружевами. Синие"глаза ее светлости улыбались лорду Рочестеру – если бы сэр Дэвид мог разглядеть и эту улыбку, он бы удивился еще больше.
Новоиспеченный лорд с приличествующей скромностью принял ее поздравления, а затем заговорил о сэре Дэвиде Вуде, о его поездке в Испанию, о его достоинствах, о том, как тот хорошо знает дело. Она слушала его, затем со смехом прервала:
– По-моему, для вашей светлости стало привычным развлекать меня разговорами о посторонних.
Он припомнил их последнюю встречу в Ричмонд-парке, слова, которыми они обменивались на банкете в честь посла Испании, и тоже рассмеялся:
– Надеюсь, это не вошло у меня в привычку, но признаю, что до сих пор было моей ошибкой.
– И моей.
– Почему же вашей?
Она на мгновение помедлила, затем решилась:
– Я бы предпочла, чтобы вы говорили о себе.
– О себе? – Он взглянул на нее с недоумением, но она смотрела в сторону, и спокойное выражение ее лица ничего ему не подсказало.
– Потому что этот предмет вы знаете лучше всего, – произнесла она, как бы объясняя свое желание;
– Наверное… Но стоит ли? – Он засмеялся. – Говоря о себе, люди редко осмеливаются быть правдивыми.
– Ах, если человек, говоря о себе, не смеет быть правдивым, то как же узнать о нем правду? Ведь не от его врагов – они из ненависти станут говорить только плохое; и не от друзей – из любви они будут превозносить. Как познать истину?
– Это вообще невозможно, – ответил он. – Правда – самое неуловимое, что есть на свете. Сэр Фрэнсис Бэкон [35] уже задал устами своего Пилата вопрос: «Что есть правда?» И сэр Фрэнсис, наверное, единственный, кто мог бы ответить на этот вопрос, ибо задал его сам.
35
Фрэнсис Бэкон (1561-1626) – английский философ-гуманист и государственный деятель, в 1617-1621 гг. лорд-канцлер; родоначальник английского материализма и опытных наук нового времени
– В голосе вашем звучит печаль. Почему?
– Я просто стараюсь быть честным.
– Честность – второе имя правды. Почему же вы тогда говорите, что она неуловима?
Он снова рассмеялся:
– Мне трудно состязаться с вами в речах, вы бьете меня моим же оружием. Прошу пощады!
– Вы можете смело рассчитывать и на пощаду, и на многое другое, – сказала она, и в голосе ее зазвучала предательская нотка нежности.
Его светлость с удивлением взглянул на нее и, возможно, впервые заметил, как она молода и хороша собою.