Фаворит Марии Медичи
Шрифт:
Луны уже нет, темно и холодно, но город просыпается: стучат ставни, пахнет углем и хлебом. Слышится звон колокольчика – приближается тележка золотаря. Не желая видеть, как вся улица опорожняет в тележку ночные горшки, Арман ускоряет шаг.
Глава 12. Хлеб насущный (декабрь 1602)
Запах хлеба заставил Армана осознать, как страшно он голоден. Спешить к себе на Сент-Андре, когда можно заскочить к Клоду в Сорбонну? Не колеблясь, он повернул направо и вскоре, миновав знакомого привратника,
Клод, уже облачившийся в мантию, отложил перо и обнял друга.
– Откуда ты в такую рань? – удивился Бутийе, аккуратно отмечая закладкой место в ордонансе Франциска I.
– Отгадай.
– О! – восторгается Клод, пожирая глазами Армана и отмечая расстегнутый ворот дублета, сползший чулок, припухшие губы и общее выражение томности во взоре.
– Я страшно голоден, – жалуется Арман, с размаху усаживаясь на кровать. – Как волк.
– Пойдем в «Фому Аквинского» или пусть Гийом принесет завтрак сюда? – Клоду не терпится узнать все подробности.
– Сюда, – решает Арман. – И я бы не отказался заодно и пообедать.
– Ты слышал, Гийом? – кричит Клод в соседнюю комнату, где слуга уже надел шапку, чтобы поспешить в ближайшую приличную харчевню. – Маркиз Шийу изволили проголодаться!
– А когда-то было по-другому? – бормочет парень, выкатываясь наружу.
Вскоре он возвращается, ловко балансируя судками с похлебкой, ковригой хлеба и пирогом размером с тележное колесо.
– С чем пирог? – осведомляется Клод, доставая из сундука бутылку вина.
– С сыром и пастернаком, – ответствует слуга, а затем, подмигнув, вынимает из-под полы длинную кровяную колбасу. – Селестина дала.
– Так ведь пост, скотина! – негодует Клод, отбирая колбасу. – А ты мало того что скоромное жрешь, еще и блудодействуешь со своей Селестиной!
– Кто бы говорил, – тихо, но явственно бурчит Гийом, раскладывая салфетки – Клод крайне чистоплотен и трапезы обставляет, как архиепископ Парижский.
– Давай позовем Альфонса, он нам эту колбасу окрестит и наречет Форелией или Макрелией, – предлагает Арман, расправившись с похлебкой. – Сможешь съесть безмятежно. А лучше всего – отдай нам с Гийомом, мы не привередливые.
– Я заметил, – Клод достает стилет и мстительно рубит колбасу на две части – себе и Арману, сразу откусывая половину от своего куска.
– Сгинь! – прогоняет он Гийома и хватает друга за руку: – С кем ты был?
– Ее зовут Инес, – мечтательно произносит Арман. – Это жена доктора Бурже, который подлатал Анри Ногаре.
– Это по ней ты сох целый месяц? Ну и как… это все у вас развивалось?
– Пришел к ней под видом больного. Благородный дон поражен в сердце. Спасите.
– Спасла?
– Я похож на умирающего? – игриво поднимает бровь Арман.
– Ты похож на лиса в винограднике, – припечатывает Клод. – И это в Адвент!
– Честное слово, тебе следовало пойти по духовной части, – поддразнивает его друг. – Альфонс писал мне, какого жару ты задал самому Эдмону Рише на диспуте о вольностях галликанской церкви.
Клод польщен,
– С Альфонсом мы вместе обедали в прошлый четверг – он разъяснял мне особенности монетарной политики ордонанса Франциска Первого и его отличия от ордонанса Блуа.
Арман ощущает легкую зависть к Клоду – с его кодексами, словарями, остро очиненными перьями и дорогой бумагой – к атмосфере диспутов, коллоквиумов, изучения Аристотеля и кодексов почивших королей. Арман был в этом хорош. Очень хорош, это хором признавали все профессора Наварры. Он покинул коллеж с блестящей латынью, отличным испанским, приличным итальянским, наизусть затверженной античной классикой…
А теперь его учеба – это манеж и фехтовальный зал. Запахи навоза, сбруи и пота – человеческого и конского. Сегодня отработка приемов кавалерийского фехтования… Садись на обтянутое кожей бревно, долженствующее изображать коня, и маши шпагой под возгласы синьоре Умберто: «Спина прямая! Ноги вытянуть! Пятки вывернуть наружу!»
– Не пойду я в манеж, вот что, – решает он, проглатывая последний кусок пирога. – Я у тебя спать останусь.
– Конечно, спи. Проснешься – пошли этого бездельника за обедом. Куда в сапогах на постель?!
Последнее, что чувствует Арман, перед тем как провалиться в сон – как с него осторожно снимают ботфорты.
Проснулся он, когда короткий декабрьский день уже заканчивался. Гийом чистил башмаки и явно не желал отрываться от своего занятия, чтобы бежать в трактир.
– Сударь, хотите колбасы? – он кивает на стол, где, прикрытая салфеткой, лежит нетронутая колбаса.
– Селестина дала тебе две палки?
– Ага, сударь, мы обменялись, – ухмыляется слуга.
Он ровесник Клода и похож на него фигурой – такой же бочонок. Но если Клод лицом напоминает раздобревшего херувима, то физиономия Гийома точно топором рублена, и глаза как укропное семя – маленькие и косые. Впрочем, он разделяет манию хозяина насчет чистоты и не ворчит целыми днями, как старик Дебурне. С Клодом они живут душа в душу.
Закусив хлебом с колбасой, Арман думает, не зайти ли к Альфонсу. Он хочет увидеть брата, но тот, скорее всего, на лекциях.
Арман наконец-то идет домой, где встречает камердинера в крайне взволнованном состоянии духа.
– Сударь… – восклицает Дебурне, падая на скамью – надо же, ноги его не держат. – Вы целы?
– Да, со мной все в порядке, – уверяет Арман, предчувствуя недоброе. – Что стряслось? Наш добрый король опять сменил веру*?
– Только что ушел герцог Анри, – не обращая внимания на попытки хозяина шутить, причитает слуга. – Чуть-чуть вы с ним разминулись. Он сказал, что барона Аржана убили сегодня на рассвете. Закололи, как собаку, со спины. Говорят, он возвращался со свидания с дамой, муж которой очень уж рассерчал, что обзавелся рогами.