Фаворитка месяца

Голдсмит Оливия

Он провел пальцами по спутанным волосам, развязал шнурок, которым их подвязывал, и распустил. Сэм поймал свое отражение в зеркале, висевшем на двери офиса. Выглядел он как сумасшедший. Что ж, Сэм и был сумасшедшим. Cinema verite. [3] Он вернулся к своему столу и вперился взглядом в текст на экране компьютера. О Боже, это было еще ужаснее, чем он предполагал. Но все же Сэм сделал распечатку, дабы увидеть все написанным черным по белому. Господи Иисусе! На бумаге это выглядело еще хуже! Он скомкал страницу и швырнул ее к ногам, в кучу таких же скомканных и разорванных бумаг.

3

Киношная

действительность.

Сэм задыхался. Как Карим Абдул Джабар, который мог сделать любую постановку, но из него нельзя было вытянуть ни слова, если на него давить. Однако кто давил на Сэма? Ему легко было оставаться смелым, когда нечего было терять. Но теперь он уже не был новичком с маленьким бюджетом. Теперь он был Сэмом Шилдзом – удачливым постановщиком «Джек, Джилл и компромисс», но вместо того чтобы чувствовать себя увереннее, он чувствовал, что может потерять все.

Как могло случиться, что он не учел тех опасностей, которые встали на его пути к дальнейшему успеху? Если Эйприл не понравится сценарий, все пропало. Если Боб Ле Вайн не даст зеленый свет, все пропало. Если они станут снимать и не войдут в смету, или если Эйприл отменит смету, все пропало. И если даже ему удастся дописать сценарий, поставить фильм, войти в смету и справиться со всем, но публика не пойдет смотреть, все пропало. Столько шансов на неуспех и такая жалкая надежда на успех – не удивительно, что Сэму не спалось.

Ему вспомнился совет отца: «Никогда ничего не бери в голову».

«Что ж, папочка, я стараюсь. Вот если бы вы только с мамочкой оставили мне что-нибудь для начала карьеры. Жаль, что вы ни разу не подумали обо мне, направляясь в винную лавку».

Он с раздражением пнул ногой кучу смятой бумаги. Самое ужасное – при всем том ему следовало сохранять вид, будто все в порядке. Это ведь Голливуд. Никогда не показывай, что ты голоден, зол, одинок или устал. А главное, никогда не показывай, что испугался. По вечерам Сэм встречался с Эйприл, и ему уже осточертело делать вид, что все идет как надо, и внушать ей это. Если бы он мог почувствовать себя равным ей, поведать ей о своих проблемах и страхах, он смог бы двигаться дальше, но Эйприл была не Мери Джейн Морган.

Сэм вздохнул, вспомнив, как в те дни Мери Джейн могла терпеливо выслушивать, как он жалуется на свои неудобства и проблемы. Она знала, когда можно дать ему совет, а когда лучше предоставить ему самому все решить. Наверное, потому у них так и клеилась работа, что она имела к нему подход и они работали в таком тесном сотрудничестве.

Сотрудничестве? Нет, это уж он хватанул. Эта работа вся принадлежала ему. Мери Джейн разве что и умела, так это выслушивать его.

Сэм знал, что ему нужно. Ему нужно расслабиться, найти какое-нибудь сексуальное приключение. Джан казалась Сэму не просто одной из хорошеньких девиц. Он много думал о ней. Джан притягивала его к себе так, будто ее тело обладало магнитными свойствами, а он был сделан из железа. Она выглядела так молодо, так свежо. И у нее был этот голос, который актерам приходится изображать и который так очаровывал его. Сэму казалось, что Джан тоже будет для него хорошей слушательницей.

Сейчас ему нужна была хорошая слушательница. Он нуждался в том, чтобы поведать кому-либо о своих замыслах, кто не преуменьшит их значение, не обесценит их. Потому что он был сейчас обременен одним замыслом, и этим замыслом была, как он уже видел, собака. Как можно возродить старый, признанный классическим фильм, сделать его современным, не утратить его классического очарования, если вы не привлечете к нему старую публику и не вызовете интереса у новой?

Сэм разлегся на диване. В этой истории было что-то, что имело до сих пор смысл: удачливый мужчина наблюдает,

как его женщина превосходит его на закате его карьеры. Тема соперничества, ревности и любви. Но как, черт возьми, сделать из этого новый сценарий?

Сэм вскочил с дивана и вновь принялся расхаживать. В конце недели будет собрание по поводу начала работы, и нельзя, чтобы он пришел на это собрание с куском дерьма в руке. Со вздохом, который, казалось, поднялся откуда-то из глубины его печени, Сэм снова сел за письменный стол.

– Ну, давай. Все пойдет, – сказал он громко вслух. – Никогда ничего не бери в голову.

9

Работая до поздней ночи, съемочная группа едва поспевала за «Тремя четвертями», и все были в скверном расположении духа. Как ни странно, первоначальный успех постановки не принес ее участникам успокоения и веселья, как это обычно бывает. Напротив, они, казалось, стали еще более напряжены. Мне не приходилось слышать от них ни о чем другом, кроме как о заботах, а трое из них постоянно меня огорчали. Теперь они с трудом возились с весьма сложно устроенным кронштейном. Несколько несчастных ублюдочных операторов напрягались, работая на этом девяностофунтовом монстре, двигаясь вслед за тремя исполнительницами главных ролей по ступенькам здания, закамуфлированного под чикагский Центр собраний. Они жаловались, что до невозможности трудно было следовать за девушками, поскольку они добились в исполнении своих ролей такого прогресса, что часто импровизировали, и камера выезжала не туда, куда надо.

Это был шестой дубль. Проблема состояла в том, что Лайла по-прежнему свински вела себя по отношению к остальным. Мне напоминало это старую историю, как во время съемок «Волшебника страны Оз» Лев и Страшила без конца изводили Дороти. Бедная маленькая Джуди.

И Шарлин продолжала забывать текст. Вдобавок им постоянно не хватало света. А как только его становилось недостаточно, все до единого – от чернорабочих до представителя «Фландерс Косметикс» – выказывали желание плюнуть на все и разъехаться по домам. Но Марти должен был сделать постановку как надо – эту огромную, растекающуюся во все стороны постановку.

– О'кей, давай спустим все сверху, – сказал Марти, пытаясь улыбнуться и указывая на верхние ступени.

Парень снова полез на кронштейн, медленно, с тяжелым вздохом, ни на что не жалуясь. Как ни крути, он был специалистом с почасовой оплатой. О чем ему было волноваться? Марти уже бухнул тридцать пять тысяч долларов на съемку этого эпизода – ему нужно было снять их лица, их волосы и груди, самих девушек, спокойно спускающихся вниз по лестнице, а сзади них – озлобленную толпу. Мягкость против ожесточенности. Две минуты. Может быть, даже девяносто секунд. И уже тридцать пять тысяч баксов.

Теперь, перед началом съемки, Марти следовало приструнить Лайлу. С измотанным видом он поднялся по ступенькам.

– Ты стоишь в самом центре, – сказал он Лайле. – Ты стоишь впереди остальных. Но ты не должна оставаться в кадре одна. Ты в центре всей группы, старайся не отрываться, чтобы девочки тоже попадали в кадр.

Лайла поправила прическу. После неудавшегося ужина она все время держалась с Марти холодно.

– Вовсе я не отрываюсь от них, – фыркнула она в ответ. – Я что, виновата, что они не успевают за мной?

Марти вздохнул. Иногда Лайла становилась просто невыносимой, но здесь – в интерьере, весьма приблизительно изображающем библиотеку Пасадены, она была невыносимо прекрасна.

Марти посмотрел на Джан и Шарлин. Их припудривали.

– Вы готовы? – спросил он.

Шарлин кивнула, но Марти видел, что она не в своей тарелке. Он снова вздохнул. Марти нужно было сегодня закончить эпизод – он уже вышел из бюджета и больше не мог нанимать на следующий день безбожно дорогую подвижную съемочную установку.