Фаворитки французских королей
Шрифт:
Франциск I в свои 39 лет сохранил все привычки и вкусы молодости, и двор его не был школой добродетели и высокой морали. Брантом описывает нам его как человека, «охотно подбивавшего своих, дворян и тем паче царедворцев, непременно содержать любовниц под страхом прослыть в его глазах либо слишком тщеславным фатом, либо дураком, обещая им в делах амурных всяческое покровительство, он не просто не ограничивался желанием видеть их во всем подражающими ему, но даже хотел стать доверенным лицом как можно большего числа своих слуг».
Но не только в области галантных похождений он мог сойти за подлинного правителя. Венецианский посол Марино Кавалли написал: «Этот правитель отличается большой рассудительностью и немалыми познаниями; слушая его, никогда не придешь к мнению, что хотя бы о чем-либо из касающегося наук или искусств он мог бы говорить неосторожно, неосмотрительно, делая ошибочные выводы. Какой бы темы разговора он ни коснулся, кажется,
Екатерина тотчас же поняла, сколь много она способна приобрести в глазах столь просвещенного, столь могущественного, столь любезного и галантного короля. Она пожелала стать его ученицей и, используя малейший повод и случай следовать за ним или изъявлять ему свое почтение, приложила все силы к тому, чтобы стать его постоянной спутницей и своего рода Дамой его ближайшего окружения.
Франциск I до безумия любил охоту. Екатерина сделалась заядлой охотницей. «Она просила у короля, — пишет Брантом, — позволения никогда с ним не расставаться. Говорят, она, такая изящная и ловкая, хотела присутствовать при всех его охотах или поездках, дабы извлечь из них полезные секреты и познания как в области охоты, так и в области науки управлять». И Брантом добавляет немного спустя: «Король Франциск, зная ее горячее желание и добрую волю следовать за ним и повиноваться его примеру, от всего сердца дал на это свое согласие, ведь сверх всего прочего он искренне и нежно любил ее, ему доставляло радость видеть молоденькую супругу сына стремительно садящейся в седло, ловко и грациозно гарцующей на коне. Среди его спутников в этом она была первой. И Екатерина следовала за своим монархом беспрестанно — из города в город, из замка в замок, из леса в лес. Марино Джустиньяни, посол республики Венеции во Франции с 1532 по 1535 годы, пишет в этой связи: „Никогда, за все время моего посольства, двор не останавливался в одном и том же месте долее 15 дней кряду, А молодая флорентийка, столь же обаятельная тонкостью своего ума, как и удивительной ровностью настроения, искала себе новых друзей не только в свите короля и принцев крови, но и среди всех, кто с нею сближался. Она жила в добром согласии с „маленькой группой придворных дам, — говорит Брантом, — дам родовитых, с хорошей репутацией“, которых сам Франциск I заботливо выбирал среди „самых красивых и самых любезных в обхождении женщин“ и которые царили при дворе, подобно богиням Олимпа“».
Екатерине требовалась вся ее ловкость, вся осторожность, чтобы не попасть в силки, уже для нее расставленные. Ей вредили аристократические предрассудки.
Французская аристократия вовсе не считала, что папская тиара Льва X и Клемента VII в достаточной мере возвысила и облагородила родовой герб Медичи.
Поговаривали, что, вопреки всему, они были и остаются торговцами и что бракосочетание герцога Орлеанского с представительницей их рода волей-неволей приходится считать мезальянсом. Утверждали также, что папа не сдержал обещаний, данных им королю. И в самом деле через несколько месяцев Клемент VII скончался, а брак между Генрихом и Екатериной стал бесполезен. «Поскольку Екатерина переставала быть „кузиной папы“, она не могла более — во всяком случае так думали — играть политическую роль» [333] .
Два года спустя тот же Джустиньяни писал: «Герцог Орлеанский женился на мадам Екатерине Медичи, и это не доставило удовольствия никому, а скорее, можно сказать, вся нация недовольна. Здесь находят, что папа Клемент обманул короля. Однако племянница его любима и королем, и дофином, и своим супругом. Более того, вышедшей замуж за второго сына Франциска I Екатерине вовсе не предназначалось судьбой играть в это время сколько-нибудь заметную политическую роль. Единственным честолюбивым притязанием, которое они с супругом могли лелеять в душе, было получение прав на владение герцогствами Миланским и Урбинским [334] .
Неожиданное событие круто изменило нормальное течение жизни четы. Дофин, следовавший за королем на войну в Прованс, внезапно скончался в городке Турнон 15 июля 1536 года. Герцог Орлеанский, став наследником трона, обрел, наконец, титул дофина. Ему было 18 лет, Екатерине 17. Положение супруги дофина становилось трудным, будучи уже три года замужем, она оставалась бездетной, и говорили, что она никогда не сможет иметь детей. Другая, властная, привыкшая к господству, обольстительная женщина подчинила себе сердце супруга Екатерины,
В характере молодого принца скрывались глубокие корни нерешительности и слабоволия. Детство его протекало печально. Отправленный в Испанию вместе со своим братом в 1526 году в качестве заложника во исполнение Мадридского договора, он провел 4 года в Вальядолиде, в монастыре, среди монахов, на положении пленника. Вернувшись ко двору своего отца, он вынужден был заново учиться французскому языку. Не доверяя себе самому, приниженный и молчаливый в присутствии короля, очарованный блеском сияния этого могущественного монарха, он думал, что нуждается в покровительнице. Тогда-то он и познакомился с красавицей — вдовой сенешала Нормандии Дианой де Пуатье, графиней де Врезе, „одевавшейся мило и торжественно, — говорит Брантом, — но во все одно лишь черное и белое“.
В эту эпоху и в это время своей жизни Диана де Пуатье была истинным чудом. Она была первой и единственной страстью Генриха. Он и не надеялся, что осмелится когда-нибудь поднять глаза на своего идола. Женщина, выказывавшая перед всеми лицемерное горе по поводу смерти супруга, казалась ему образцом мудрости и добродетели. Диана, опытная кокетка, с одного взгляда поняла, что сможет сделать с нежной, не окрепшей и наивной душой восторженного юноши. Она вдохнула в него поначалу платоническую, а потом чувственную страсть, овладевшую человеком без остатка и господствующую одновременно над его разумом, воображением и сердцем. Начиная с легких проблесков надежды, подаваемой ею молодому обожателю, она делала вид, что не позволяет себя любить. Весь двор был шокирован разыгрываемой ею комедией. Венецианский посол Марино Кавалли писал о дофине: „Он не наделен даром пленять женские сердца. И его жены ему было бы вполне достаточно. Но при всяком удобном или неудобном случае он обращает свой взор или обращается с вопросами к госпоже вдове сенешала Нормандии. К ней он испытывает подлинную нежность, но думаю, что в этом чувстве нет ничего сладострастного, это не более, чем чувства ребенка к его матери. Утверждают, что эта дама берег на себя смелость наставлять дофина на путь истины, поправлять ошибки, давать советы, дабы отвратить от всех недостойных его поступков“. Вскоре, однако, стало ясно, к чему клонилась эта „материнская“ забота.
В 1541 году на празднике, данном в лесу Ля Берладьер, возле замка Шательро, дофин публично надел на себя цвета мадам сенешальши и с тех пор никогда не покидал ее.
Последние годы Франциска I были отмечены дуэлью двух фавориток — герцогини д’Этамп, любовницы короля, и Дианы де Пуатье, любовницы дофина. Двор разделился на два лагеря, а король вместо того, чтобы прекратить эти склоки и интриги, находил в них своего рода удовольствие. Это был нескончаемый поток злословия, лжи и эпиграмм. Гордая тем, что она моложе соперницы на 10 лет, герцогиня, которая, по словам своих льстецов, была самой ученой среди красавиц и самой красивой среди ученых, торжествовала и теперь желала видеть весь двор у своих ног. Королева Элеонора, сестра Карла V, женщина мягкая и скромная, держалась в стороне и искала утешения в благочестии, в чтении, которое любила страстно. Вся власть сконцентрировалась в руках герцогини д’Этамп [335] . Император Карл V хорошо знал об этом. Во время его приезда во Францию король сказал ему, указывая на свою фаворитку: „Брат мой, вот прекрасная дама, которая придерживается того мнения, что я не должен выпускать вас отсюда до тех пор, пока вы не откажетесь от условий Мадридского договора“, на что император Карл холодно отвечал: „Если мнение ее хорошо, ему нужно последовать“. Но уже за обедом несколько часов спустя он как бы случайно уронил перед герцогиней алмаз большой ценности, который подняла и преподнесла ей служанка, но та отказалась его принять, промолвив: „Сударыня, он в слишком красивых руках“.
Ловкий венценосец умел сделать себе союзницу из любовницы своего соперника. Она стала во главе партии, желавшей, чтобы политика Франции строилась целиком на союзнических отношениях между Францией и Испанией.
Диана де Пуатье придерживалась совсем другого мнения, и борьба двух женщин приобретала масштаб государственного противостояния. Поэты и художники охотно вмешивались в соперничество двух женщин. И в то время как художник Приматиччо без устали воспроизводил в королевских залах и галереях черты герцогини д’Этамп, Бенвенуто Челлини своей моделью выбирает Диану де Пуатье, прекрасную охотницу, и в своих мемуарах знаменитый гравер-ювелир рассказывал во всех подробностях свои столкновения и ссоры с герцогиней д’Этамп и Приматиччо.