Фаворитки
Шрифт:
— Вот подходит доблестный рыцарь! — рассмеялся Монмут. — Признаюсь, я весь дрожу от страха.
Девочка схватила деда за руку, и они заторопились прочь. Пьяные герцоги не заметили, что они ушли, так как все их внимание сосредоточилось теперь на городском стражнике.
— Милорд, — сказал сторож, — я обязываю вас вести себя спокойно.
— По какому праву? — спросил Монмут.
— Именем короля.
Это показалось Монмуту забавным.
— А знаете ли вы, приятель, с кем говорите?
— С благородным лордом. С воспитанным дворянином.
— А знаете ли, — сказал Монмут, — что я сын короля?
— Тем не менее, сэр, я должен просить вас… Монмут вдруг рассердился и ударил старика по лицу.
— Опускайтесь на колени, сэр, когда обращаетесь к сыну короля.
— Милорд, — начал было старик, — я стражник, в чьи обязанности входит поддерживать спокойствие…
— Опуститесь на колени, когда говорите с сыном короля! — воскликнул Албемэрль.
— На колени! — закричал Сомерсет. — Становись на колени прямо на мостовую, пес, и нижайше проси прощения, потому что ты посмел оскорбить благородного герцога.
Старик, помня о недавнем нападении на сэра Джона Ковентри, начал дрожать. Он просительно протянул руку и дотронулся до камзола Монмута. Герцог ударом отбросил его руку, а Албемэрль и Сомерсет силой заставили стражника опуститься на колени.
— Итак, — властно спросил Монмут, — что ты там говоришь, старикан?
— Я говорю, сэр, что я выполняю свой долг… Сомерсет ударил старика ногой, тот громко вскрикнул от боли. Албемэрль снова ударил его ногой.
— Он и не думает каяться, — заметил Монмут. — Он обращается с нами, как с псами.
И он нанес старику удар ногой в лицо.
Пьяный угар овладел Монмутом, он уже забыл о девочке с дедом, своих первых жертвах. Теперь им владела мысль о том, что надо внушить старику, что он обязан относиться к сыну короля с должным уважением. Монмут подозревал всех, не выражающих ему немедленного нижайшего почтения, в том, что они насмехаются над ним из-за того, что он незаконнорожденный сын. Ему необходимо было видеть в два раза больше почтения, чем самому королю, так как ему важно было, чтобы люди помнили о том, кто он такой, тогда как король в таких напоминаниях не нуждался.
Стражник, чувствуя убийственное равнодушие Монмута к своей просьбе, из последних сил встал на колени.
— Милорд, — сказал он, — умоляю вас не делать ничего такого, что может плохо сказаться на вашей репутации и добром имени…
Но Монмут был слишком пьян, и, кроме того, его мучила мысль о том, что его достоинству нанесли оскорбление.
Поэтому он пнул старика ногой с такой свирепостью, что тот ничком упал на камни мостовой.
— Ну же! — завопил Монмут. — Давайте покажем этому болвану, что случается с теми, кто оскорбляет сына короля.
Албемэрль и Сомерсет последовали его призыву. Они злобно навалились на старика, пиная его и избивая. Изо рта у стражника побежала кровь, он поднял руки, закрывая лицо.
Вдруг человек затих, и в его позе появилось что-то такое, что отрезвило трех герцогов.
— Пошли, — сказал Албемэрль. — Давайте уходить отсюда.
— И побыстрее, — добавил Сомерсет. Троица, покачиваясь, пошла прочь; но из-за приоткрытых ставен за ними следили, и многие их узнали.
Еще до рассвета новость распространилась по городу.
Старый стражник, Питер Вермилл, был убит герцогами Монмутом, Албемэрлем и Сомерсетом.
Карл был не на шутку встревожен. Люди жаловались, что на улицах стало небезопасно. Бедный старый городской стражник был убит за то, что обеспечивал покой горожан.
Все были настороже. Что теперь будет? Милорд Албемэрль, который недавно унаследовал благородный титул, милорд Сомерсет, который принадлежал к известному роду, и милорд Монмут, сын самого короля, были виновны в убийстве. Горожане Лондона говорили, что убийство бедного старика следует приравнять к убийству самых знатных людей страны.
Король послал за сыном. Он был значительно менее приветлив, чем когда-либо прежде.
— Почему ты так ведешь себя? — спросил он.
— Этот человек мешал нам веселиться.
— А ваше веселье… состояло в нарушении покоя горожан?
— Это из-за молодой потаскушки и ее деда. Если бы они вели себя тихо, все было бы хорошо.
— Вы красивый юноша, Иаков, — сказал король. — Неужели вы не можете найти склонных к знакомству дам?
— Она бы тоже готова была склониться, если бы мы уладили дела с дедом.
— Значит, вашим делом было насилие? — спросил Карл.
— Все это было ради забавы, — проворчал Монмут.
— Меня трудно чем-нибудь ужаснуть, — сказал Карл, — но изнасилование всегда представлялось мне одним из самых отвратительных преступлений. Кроме того, оно говорит о том, что мужчина, совершивший его, — крайне непривлекательная личность.
— Как это так?
— Коль скоро девушку делают жертвой, а не партнером.
— Эти люди вели себя оскорбительно по отношению ко мне.
— Иаков, вы слишком придирчивы до того, что касается оскорблений. Будьте осторожны. Многие скажут, что, коль скоро он выискивает оскорбления, так, может быть, он их и заслуживает?
Монмут молчал. Отец никогда не был с ним так холоден.
— Вы знаете, как наказывают за убийство? — спросил Карл.
— Я ваш сын.
— Есть люди, которые называют меня дураком за то, что я признал вас своим сыном, — возразил Карл жестко.
Монмут вздрогнул. Карл знал его больное место.
— Но… ведь нет никаких сомнений. Карл рассмеялся.
— Существует самое большое сомнение. Обдумав то, что мне теперь известно о вашей матери, я сам начал сомневаться.
— Но… отец, вы давали мне понять, что у вас никогда не было никаких сомнений.