Фавориты правителей России
Шрифт:
Подобные предания сложились и при монастырях городов Арзамаса, Уфы, Нижнего Новгорода, Екатеринбурга и Костромы.
Княжной Таракановой считали и безымянную монахиню-отшельницу московского Никитского монастыря. Она все свое время проводила в келье и не посещала общие церковные службы. В начале XX в. был известен старинный портрет некой старицы Досифеи, монахини Иоанно-Предтеченского монастыря в Москве. На портрете сохранилась надпись латинскими буквами «Княжна Августа Тараканова, в монашестве Досифея». Предание связывало имя старицы Досифеи с императрицей Елизаветой и Алексеем Разумовским. Утверждали, что нареченная в младенчестве Августой девочка примерно в 1750 г. была вывезена в Европу, где проживала инкогнито до 1785 г. По распоряжению Екатерины II ее вернули в Россию и определили под строгий монастырский надзор. Затворница Досифея была женщиной образованной, знала несколько иностранных языков. На ее содержание отпускались значительные суммы, которые она тратила на благотворительность. До самой смерти императрицы около кельи Досифеи находился специально назначенный часовой. Рассказывали также о двух сестрах-близнецах Таракановых, которые будто бы с самого рождения воспитывались в Италии. По приказу Екатерины II, устранявшей любых претендентов на российский трон, сестер должны были тайно утопить. Как гласит легенда, в одну из них неожиданно влюбился граф Орлов и девушка осталась жива. Ее вывезли в Россию и заточили в один из московских монастырей. Находившийся при дворе Екатерины II cаксонский дипломат Георг фон Гельбиг писал, что, «хотя считается, что у Елизаветы и Разумовского было восемь человек детей (Закревских), скорее всего, у Елизаветы был один ребенок от Разумовского (А. В. Закревский) и дочь от И. Шувалова». Сам Алексей Григорьевич Разумовский от такой молвы отмежевывался и ни разу не подтвердил (но и не опроверг) подобных разговоров. По наиболее верным историческим сведениям, единственный ребенок Елизаветы и Алексея Разумовского – девочка, названная Августой; вскоре после рождения она была вывезена на воспитание в Германию, а затем ее следы затерялись. Скорее всего, она никогда больше не видела своих родителей. Все неисчислимое имущество графа Разумовского после его смерти перешло к его брату К. Г. Разумовскому в 1771 г.
Иван Иванович Шувалов (1727 – 1797)
Последний фаворит императрицы Елизаветы, дипломат, меценат, коллекционер, основатель Московского университета и Петербургской академии художеств, Иван Шувалов родился в обедневшей дворянской семье в 1727 г. Он получил домашнее образование, смолоду тяготел к наукам и всему прекрасному, знал несколько иностранных языков и отличался приятной внешностью и добрым нравом.
Было известно, что Шувалов абсолютно бескорыстен и держится со всеми мягко и ровно вне зависимости от чинов и званий. Благодаря этому у него практически не было врагов, а недоброжелатели лишь подсмеивались над его добродушием и расточительностью.
Со временем у него обнаружился тонкий вкус ценителя живописи и других предметов искусства. Шувалов неплохо разбирался в драгоценностях и, по свидетельству современников, мог безошибочно назвать истинную цену любого ювелирного изделия или указать на некоторые детали огранки. Императрица ничего не жалела для объекта своей последней страсти. В конце правления Елизавета Петровна сделала его генерал-адъютантом и членом конференции (своего рода государственного совета при императрице). Тем не менее И. Шувалов отказался и от звания графа, и от земельных пожалований. Не принял он и предложения императрицы отчеканить специальную медаль в его честь. Осторожный и вдумчивый, Шувалов имел значительное влияние при дворе. У него был свой взгляд на внутреннюю и внешнюю политику России. Так, перу Ивана Шувалова принадлежит проект «фундаментальных законов» о положении дворянства. Он помогал развитию российских науки и искусства, оказывал покровительство ученым, поэтам и художникам. Кроме того, Шувалов поддерживал многие начинания и изобретения М. В. Ломоносова, лично содействовал изобретению им особой мозаики и его опытам по изучению природного электричества. За что был неоднократно воспет в ломоносовских одах как меценат и покровитель российского просвещения. Иван Шувалов совместно с М. Ломоносовым разработал план-проект Московского университета (1775 г.) и добился открытия при нем двух гимназий для представителей всех сословий. Он же стал и первым его куратором и попечителем. Также он организовал университетскую типографию, в которой печатал созданную им же газету «Московские ведомости». Шувалов направлял на учебу за границу способных юношей, чтобы у России были свои изобретатели, математики, художники, скульпторы и химики. Он приглашал в страну знаменитых иностранных ученых (химиков, ботаников, юристов) и их последователей, чтобы они читали лекции российским студентам и создавали методическую базу для отечественной педагогики. Отличники-студенты становились профессорами и деканами, руководили кафедрами, развивая науку и воспитывая себе достойную смену (среди них были С. Г. Зыбелин, П. Д. Вениаминов, С. Е. Десницкий и др.). Не без шуваловского влияния преподавание в России стало осуществляться на родном языке, а до того лекции читались в основном на латинском. При его покровительстве в империи в 1756 г. был основан первый публичный театр. Казанская гимназия, также основанная им, стала оплотом просвещения и либеральных умонастроений. Благодаря попечительству Шувалова в 1757 г. была создана Академия художеств. Лучшие ученики Академии были командированы за границу для «улучшения творческого вкуса и подражания знаменитым образцам». Шувалов был президентом и покровителем Академии до 1763 г., пока на престол не вступила Екатерина II, низвергнувшая прежних кумиров. После воцарения Екатерины II И. Шувалов оказался в негласной опале. С 1763 по 1777 г. он находился за границей в официальном отпуске «по болезни». На самом деле в это время Иван Шувалов тайно выполнял ряд дипломатических поручений российского правительства. Одним из таких поручений была замена А. Дурини, нунция Папы Римского в Варшаве, на российского сторонника – кардинала Грампи. Пребывая в «почетном изгнании», Шувалов помогал находившимся на чужбине соотечественникам (поэтам, художникам, ученым и изобретателям). Он был большим патриотом и лично содействовал появлению «Истории Российской империи при Петре I», собственноручно написанной Вольтером. Находясь за границей, Шувалов одновременно занимался составлением и приобретением крупной коллекции произведений искусства. Впоследствии он передал свою коллекцию Академии художеств и Эрмитажу. Кроме того, Иван Шувалов собрал и отправил в Россию изготовленные по его заказу для Академии формы-отливки самых известных статуй Неаполя, Рима, Венеции и Флоренции. Вернувшегося в Россию в 1777 г. Ивана Шувалова встретил целый шквал посвященных ему и опубликованных в печати хвалебных од и стихотворений. Наиболее известное из них – «Послание» Г. Р. Державина. Официально не принимая активного участия в политической жизни страны, он стал любимым собеседником императрицы Екатерины II. Она даже определила ему должность обер-камергера, что означало полное прощение и признание былых заслуг. Знаменитая княгиня Е. Р. Дашкова совместно с Шуваловым издавала альманах «Собеседник любителей российского слова». В его гостеприимном доме часто собиралось избранное общество, в которое входили сенатор А. П. Храповицкий, писатели и государственные деятели А. Н. Оленин и А. С. Шишков, П. В. Завадовский, поэт Г. Державин. Шувалов очень высоко ценил произведения Державина и многое сделал для их популяризации. Знаменитый переводчик Гомера Ермил Костров переводил «Илиаду», проживая в доме Шувалова, где ему были созданы все условия для продуктивной работы. Многим обязаны Ивану Ивановичу и поэт М. М. Херасков, общественный деятель и комедиограф Д. И. Фонвизин, просветитель П. И. Богданович. «Покровитель муз» Шувалов почти не оставил никакого личного творческого наследия. До нашего времени дошли лишь принадлежащие его перу переводы и несколько приписываемых ему стихотворений, опубликованных анонимно или под чужой фамилией. Умер И. Шувалов в 1797 г., оплаканный всеми просвещенными людьми того времени.
Елизавета Романовна Воронцова (1739 – 1792)
Судьба блистательной фаворитки Петра III была полна взлетов и падений. Казалось, превратности судьбы изначально перешли к ней по наследству, как переходят фамильные бриллианты или громкий титул. Отец будущей камер-фрейлины, Роман Воронцов, в чине сержанта служил под началом брата знаменитого фаворита Анны Иоанновны подполковника Густава Бирона и был на хорошем счету. В 1735 г. Р. Воронцов женился на 17-летней Марфе Сурминой, дочери богатого костромского дворянина.
Как гласит семейное предание, когда-то Марфу в числе десяти других девушек привезли во дворец грозной Анны Иоанновны – показывать народные танцы. От страха перед императрицей «танцовщицы» упали в обморок, и это спасло их от монаршего гнева.
После непродолжительного брака с князем И. М. Долгоруким Марфа вернулась домой, к родителям – супруг во хмелю бывал буен и драчлив, и терпеть это не было никакой возможности. Благодаря хорошему приданому скандальную историю удалось замять скорой свадьбой с сержантом Воронцовым. Единственная наследница и женщина «редкой доброты», Марфа Ивановна все капиталы предоставила в распоряжение супруга и его родственников. При дворе она подружилась с цесаревной Елизаветой и часто одалживала ей значительные суммы. Положение будущей императрицы при Анне Иоанновне было финансово нелегким, и о возврате денег можно было даже и не помышлять. Зато цесаревна относилась к Воронцовым, как к близким друзьям, час то бывала в их доме и стала крестной матерью их старшей дочери Марии в 1738 г. В следующем году Р. Воронцов получил звание прапорщика, а супруга порадовала его рождением дочери. Девочку назвали Елизаветой, но она совсем не походила на свою венценосную покровительницу. Будущая фаворитка росла слабым и болезненным ребенком. Родители особо не занимались ее воспитанием – мать была поглощена рождением и выхаживанием последующих детей: младшей дочери Екатерины (будущей княгини Дашковой) и двух сыновей – Александра и Семена. Отец, в свою очередь, принимал активное участие в подготовке известных событий 1741 г., чем заслужил немалую признательность ставшей благодаря и его стараниям императрицей Елизаветы Петровны. Во всяком случае именно ему, вчерашнему подпоручику, доверила она сопровождать до Риги свергнутую брауншвейгскую фамилию – бывшую правительницу Анну Леопольдовну и ее семью. За верную службу и получил Роман Воронцов свое первое придворное звание камер-юнкера. По иронии судьбы, когда Воронцов присутствовал вместе с другими придворными на церемонии бракосочетания великих князя и княжны Петра Федоровича и Екатерины Алексеевны, умерла его жена, оставив пятерых детей. Детей камер-юнкера пристроили в надежные руки. Дочерей Марию и Елизавету императрица определила ко двору: старшую Марию, симпатичную скромницу, сделала своей фрейлиной, а некрасивую и перенесшую оспу Елизавету сделала фрейлиной великой княжны Екатерины Алексеевны. Остальных детей разобрали родственники. В исторической мемуаристике часто поднимался вопрос, хорошим ли отцом был Роман Илларионович Воронцов? Да, известно, что детей его учили иностранным языкам, географии и танцам, они посещали французскую оперу. Он хотел сделать из них государственных деятелей, полезных Отечеству. Разумеется, это касалось сыновей.
Роман Воронцов много сделал для державы. Он весь ушел в дела общественные – благо, и средства имелись, и свободное время.
Старшего сына своего, Александра, он в 1758 г. отправил на учебу в аристократическую школу в Версале. Там обучались дети самых родовитых французских сановников. Второй сын Романа Илларионовича, Семен, должен был в дальнейшем заняться управлением отцовскими имениями (от Подмосковья до Тобольска и Астрахани). Дружеские отношения императрицы с семьей Р. Воронцова сохранились на всем протяжении ее царствования. Она даже стала крестной матерью внучки Романа Илларионовича, которая родилась у его дочери Марии. Письма ее к родственникам были полны радости и удовольствия от высочайшей милости. О средней дочери (будущей фаворитке) в них ни словом не упоминалось. О маленькой фрейлине все забыли. Кстати, то, что ее зачислили в придворный штат 8 – 10 лет от роду, было по тем временам неслыханной милостью. Обычно на эту службу поступали дворянки вдвое старше. Фрейлины посменно дежурили при императрице, круглосуточно находясь возле нее и выполняя разные мелкие поручения. Жалованье им определили по 200 – 400 рублей, а заслуженным – по 600 рублей, двум камер-фрейлинам – по 1000 рублей в год. Интересно, не подтолкнула ли судьба юной фрейлины Воронцовой императрицу утвердить при дворе внутреннее положение, согласно которому малолетним фрейлинам-сиротам с 30 мая 1752 г. содержание повышалось со 100 до 200 рублей в год? Покидали фрейлины придворную службу после выхода замуж. Императрица награждала невесту приданым (денежной суммой, драгоценностями, платьем и постельным бельем на сумму от 15 000 до 30 000 рублей), а также именной иконой святого – покровителя новобрачной. За весь период Елизаветинской эпохи только две фрейлины были уволены без содержания, как бы теперь сказали, «за несоответствие занимаемой должности». И только четыре замужних дамы (подруги и родственницы императрицы) в виде исключения были «по совместительству» фрейлинами и получали денежное довольствие. В строгие каноны красоты той эпохи совершенно не вписывались простоватая внешность девушки, ее смуглая кожа с ярким румянцем, «простонародная» живость в глазах и нарочито угловатые манеры. Через несколько лет явная симпатия, выказываемая фрейлине Воронцовой великим князем Петром Федоровичем, вызвала смятение в светском обществе. Императрица Елизавета дала ей прозвище Госпожа Помпадур, а придворные статс-дамы – Романовна. Судя по всему, подобные насмешки Воронцову не слишком волновали, а Романовной называл ее и сам Петр III. Они познакомились, когда Петру было 27, а Елизавете – 15 лет. У них было много общего: не слишком любимые в детстве, порывистые и вспыльчивые, будущий император и фрейлина питали одинаковую страсть к военным мундирам, карточной игре, табаку и хорошему бургундскому вину.
Неординарная красота Елизаветы также отвечала своеобразным вкусам великого князя – он часто влюблялся в женщин с болезненной внешностью или несчастной судьбой.
Обладая значительной разницей в возрасте, и Елизавета, и Петр хорошо понимали друг друга, так как мыслили общими категориями. Она всегда поддерживала Петра; он находил у нее и понимание, и утешение. Некоторым казалось, что Елизавета не просто
Петр III в жизни руководствовался в основном эмоциями, а в политике – чужими законодательными идеями.
Поэтому Воронцовы (Роман и его брат Михаил) и постарались максимально использовать свое влияние для реализации именно тех близких им проектов, которые разрабатывались еще в эпоху Елизаветы, но не были ею одобрены. Этим-то и объясняется принятие первых манифестов и указов, столь положительно воспринятых дворянским обществом. Указы, созданные ближним кругом и под его влиянием принятые молодым государем, во многом сформировали принятый в некоторых исторических кругах образ Петра III как перспективного реформатора, беспокоившегося о благе России. В этом же свете о Елизавете Воронцовой складывается впечатление, как о достойной сопернице императрицы Екатерины, своеобразной государственной музе, вдохновлявшей Петра III на многие реформы. Со своей стороны, современники, хотя и подтверждают огромное влияние Елизаветы на великого князя и императора, говорят об инертности ее в делах политических. Ей нравилось демонстрировать свою власть публично – на балах и куртагах, на парадных обедах и в узком ближнем кругу. Доброе сердце мешало ей, как говорят, подтолкнуть Петра III к расправе с нелюбимой и неверной женой и занять более достойное положение и при дворе, и в государстве. Она уступила разработку политических интриг своим ближайшим родственникам, которые теперь наперебой гордились ее «взлетом» и «блестящей» участью. Правда, отношения с сестрами у Елизаветы Воронцовой сложились не очень хорошо. Особенно младшая, Екатерина (Дашкова), будучи фрейлиной императрицы и питая к ней искренние дружеские чувства, всячески защищала свою государыню и откровенно третировала разлучницу Елизавету. Екатерина II, сама оставаясь в тени, всячески поощряла порывистую фрейлину, напичканную просветительскими идеями. Да и самому императору не один раз пришлось услышать от Екатерины пламенные выступления в защиту семьи и брака, искренней любви, не отягченной супружеской изменой. На каком-то из балов, по воспоминаниям самой Дашковой, он даже заступился перед ней за «честную простушку» Елизавету, добавив, что «сестрам лучше держаться вместе, а не идти на поводу у разного рода умников». Его совет по достоинству не оценили. Сферой, где Петр проявил больше самостоятельности, оказалась внешняя политика. Здесь его действия были отражением собственных пристрастий и амбиций и совсем не соответствовали стратегическим интересам страны. Например, его мирный договор с Пруссией, спасший ее от полного поражения: согласно этому документу были освобождены все прусские пленные и возвращены все занятые до этого русскими войсками территории. Более того, Петр III открыто выражал свое преклонение перед Фридрихом II, носил прусский мундир с орденом Черного орла и весьма гордился званием генерал-майора прусской армии. По словам современников, будучи во хмелю (а это случалось нередко), великий князь (а затем император) часто признавался, что во время русско-прусской войны в личной переписке сообщал обожаемому им Фридриху II все известные ему секретные сведения военного характера. Разумеется, подобное поведение не добавляло Петру сторонников при его дворе. На этом фоне довольно странно выглядела врученная всем европейским послам в феврале 1762 г. декларация, призывавшая к установлению в Европе всеобщего мира и отказу от всех завоеваний Семилетней войны. Но есть мнение, что на самом деле Петр III собирался в союзе с Пруссией напасть на Данию, развязав тем самым очередную войну в Европе. Сама идея новой войны в союзе с прежним противником (Пруссией) была воспринята в стране весьма негативно, особенно в гвардии, которую Петр собирался даже вывести из Петербурга. Он не любил русских военных (считая их вечным источником всякой смуты и разгильдяйства), равно как и придворных сановников с их показной покорностью. Петр подозревал, что в душе они презирают и ненавидят его, и по-мальчишески дразнил их, чувствуя собственную безнаказанность. Одним из любимых развлечений императора было заставить почтенных сенаторов прыгать на одной ноге, предварительно до беспамятства накачав их вином и табаком. По некоторым данным, Елизавета Воронцова, хотя и не присутствовала лично при таких увеселениях, весьма их одобряла как бы в отместку за прошлые обиды. Другая влиятельная часть российского общества – духовенство – также была крайне недовольна новым императором. Петр III презирал чуждые ему религиозные традиции и обряды и не считал нужным это скрывать. Свою коронованную супругу, которая выстаивала службы и старательно учила русский язык, он считал банальной лицемеркой.
Император нередко, по словам современников, оскорблял национальное достоинство православных прихожан или позволял себе громко превозносить достоинства прусской армии во время религиозной церемонии.
Более того, в перспективе он планировал произвести религиозную реформу, которую, как он считал, не до конца завершил Петр I, – секвестировать церковные земли, уменьшить количество икон в храмах и ввести обряд богослужения по протестантскому образцу. Пока же молодой император в пику официальным церковным иерархам всячески покровительствовал старообрядцам, считая их «русскими протестантами». Все эти нарочитость, эмоциональная неустойчивость и откровенное прусофильство оскорбляли патриотические и религиозные чувства не только двора, но и гвардии, и прогрессивно мысливших сторонников Екатерины II. В отличие от нее Елизавета Воронцова не интересовалась большой политикой, но славилась свободомыслием и, судя по всему, была не слишком набожна. Иначе, возможно, она бы предупредила императора о том, что его положение становится все более шатким. Она закрывала глаза на мимолетные интрижки Петра с другими фрейлинами, на досуге устраивая «соперницам» беспощадные разборки с применением площадной брани и тумаков. В мемуарах современников Елизавета Воронцова упоминается как «официальная фаворитка» императора и постоянная участница его забав и развлечений. Но для них не было секретом, что Петр III, не скрывая своих чувств к ней, откровенно пренебрегал законной супругой вопреки заявлениям последней. Более того, ряд иностранных послов в Санкт-Петербурге сообщали в дипломатической почте, как о не подлежавшем сомнению факте, о намерении императора отправить супругу в монастырь и жениться на камер-фрейлине Воронцовой. 9 июня 1762 г. во время обеда Петр III публично оскорбил Екатерину и отдал распоряжение о ее аресте, и только вмешательство принца Георга Голштинского, дяди императора, спасло Екатерину от заточения.
Вульгарное поведение Петра, который руководствовался только своими эмоциями, стало катализатором того, что переворот, произошедший 28 июня 1762 г. и возведший на престол Екатерину II, был закономерен и трагически неотвратим.
Во время переворота Воронцовы вместе с остальным двором Петра III находились в Ораниенбауме. Утром 28 июня все придворное общество направилось на празднование Дня святых Петра и Павла в Петергоф, где располагалась императрица Екатерина II. Ее неожиданное отсутствие вызвало тревогу и беспокойство. Н. С. Трубецкой, канцлер М. С. Воронцов и А. И. Шувалов отправились в Петербург – привезти точные сведения. Петр III согласно их воспоминаниям впадал попеременно то в гнев, то в панику. По его распоряжению граф Роман Воронцов и секретарь Дмитрий Волков пишут именные указы и воззвания к армии и народу. Петр подписывает их прямо на поручне канального шлюза. Елизавета Воронцова пытается его успокоить, но безрезультатно: желание «стереть в порошок» изменницу сменяется у императора пониманием того, что ни армия, ни двор, ни народ его не поддержат. Его отчаяние переходит в уныние и пассивность. В это время Екатерина II, сопровождаемая гвардейцами, прибыла к Казанскому собору в Петербурге. Сюда же по ее приказанию доставили и малолетнего цесаревича Павла. Состоялось торжественное провозглашение Екатерины самодержавной императрицей, а Павла – наследником. Гвардия, двор и духовенство приняли присягу новой императрице. Среди сановников мелькали лица тех, кто покинул теперь уже бывшего императора как бы затем, чтобы привезти ему свежие новости. Ряды сподвижников Петра редели с каждым часом. Тем не менее среди гвардейцев нашлись офицеры, отказавшиеся нарушить присягу, данную императору Петру III. Среди них оказался и Семен Воронцов – младший брат бывшей фаворитки, который был немедленно арестован. Не помогло и вмешательство знаменитой Екатерины Дашковой, его родной сестры. Именно этот эпизод, по словам современников, и заставил Екатерину II впоследствии написать кому-то из вельмож: «Девица Дашкова сильно скомпрометирована своей родней. С большим трудом удавалось мне скрывать от нее большую часть приготовлений к моей победе...» Петр III после долгих колебаний по совету фельдмаршала Миниха решил отплыть в Кронштадт, но в это время кронштадтский гарнизон перешел на сторону Екатерины II и наследника Павла. Петр вернулся в Петергоф, куда в 5 ч утра уже прибыли гвардейцы из Петербурга под началом поручика Алексея Орлова. Вместе с бывшим императором была арестована и Елизавета Воронцова. Как говорят, вначале от Петра требовали отречения от престола в обмен на немедленную высылку на родину в Голштинию его и всех его многочисленных родственников, ссылаясь при этом на нереализованное распоряжение императрицы Елизаветы Петровны. Петр ответил отказом и заявил, что желает разговаривать лично с Екатериной. Елизавета Воронцова со слезами умоляла Петра согласиться и позволить ей сопровождать его в Голштинию. Кажется, она начала понимать, что для Петра эта авантюра добром не кончится. Но император (теперь уже бывший) был непреклонен. Он еще надеялся договориться по-хорошему с отвергнутой им супругой, взывая, как он считал, к ее здравому смыслу. Наконец в 11 ч появилась Екатерина II: в мундире, верхом на коне, в сопровождении Екатерины Романовны Дашковой и конных гвардейцев. Она выглядела торжествующей, хотя, по словам близких соратников, до конца не была уверена в своей победе. Но молчание и бездействие Петра утвердили ее в правильности выбранного пути. Морально сломленный Петр III подписал отречение от престола и почти сразу же под конвоем был отправлен во дворец в Ропше (где вскоре и погиб загадочным образом). Для Елизаветы Воронцовой рушился мир. По словам очевидцев, ее пришлось буквально силой отрывать от бывшего императора – так крепки были их последние объятия. Когда за Петром захлопнулась дверь, Елизавета также под конвоем отправилась в отцовский дом в Петербурге. Младшая сестра Екатерина, к которой императрица благоволила, пыталась облегчить ее участь: ослабить надзор и скрасить тяжесть заточения. Правда, эти усилия не смогли полностью растопить лед в их отношениях. Старших Воронцовых она уже оттолкнула от себя тем, что не без ее участия разрушилось временное «счастье» сестры. Тем не менее опала Воронцовых длилась недолго, что дало возможность злым языкам утверждать, что Роман Илларионович и его брат в последние месяцы правления императора Петра III вели двойную игру, втайне добиваясь расположения будущей императрицы. Другие видели в этом заступничество Екатерины Дашковой. Как бы то ни было, уже 7 июля 1762 г. канцлер Михаил Воронцов сообщил в письме своему племяннику Александру Романовичу, что их семья снова допущена ко двору. Согласно лично составленному Екатериной II списку сенаторов на ее коронации в Москве 22 сентября 1762 г. должны были присутствовать и братья Воронцовы: Иван, Михаил и Роман – отец бывшей фаворитки.