Файф-о-клок
Шрифт:
– А что я там буду делать?! – удивилась Маша.
– Изображать корабельный гудок! – пояснила Анна Владимирова.
Мы расплатились с барменом и отправились на свежий воздух. Впереди с двумя бокалами мартини выступала Маша и спрашивала у каждого встречного: «Вы не подскажете, как пройти на верхнюю палубу?» По какой-то причине ей импонировала именно эта палуба, да только руки были заняты. Поэтому, прежде чем задать свой вопрос, Маша попридерживала бедром каждого встречного, независимо от его половой принадлежности и табели о рангах.
– АААА! А! А-А! АААА! А! А! А-А-А-А-А!!! – продолжала
– Летом лучше всего выезжать за границу, – между тем излагала Анна Владимирова, пытаясь перекричать Машу. – Ну разве дома так отдохнешь?!
Здесь Маша вышибла бедром какую-то водонепроницаемую переборку, и мы оказались на палубе. Ночная прохлада разогнала по каютам добропорядочных пассажиров, и поэтому нам не пришлось особенно напрягаться. Так… По мелочи… Пару-тройку греческих цыган как ветром сдуло при нашем появлении.
– А чем вы дома занимаетесь? – осведомился я у Анны Владимировой.
– Работаем, – отвечала она, пожимая плечами и поражаясь несусветной глупости моего вопроса. – А вы?
Мы устроились на скамейке в следующем порядке: Анна, Маша и я. С определенной целью – чтобы Маша не выпадала из нашей компании ни в одну, ни в другую сторону.
– До недавнего времени я занимался телевизионной рекламой, – нехотя признался я. – Ну а теперь, не знаю…
Конечно, я слегка лукавил, поскольку поехал в Грецию тоже с определенными целями. Но распространяться о них было бы откровенной наглостью… По той простой причине, что я задумал написать роман, не имея на это никаких оснований. А также опыта и печатных трудов. Мое кратковременное пребывание в Литературном институте основанием не считалось. Потому что невозможно обучить писательскому мастерству даже самую способную обезьяну. Иначе литераторов штамповали бы как на конвейере. Брали бы формочку Льва Николаевича Толстого или Антона Павловича Чехова, и – сколько надо сдать на-гора классиков и современников?! А так, слава богу, настоящих писателей – раз, два и Бунин…
– И что же вы рекламировали? – спросила Анна Владимирова. – Надеюсь, не себя?
– Ах вот кто мешает смотреть телевизор! – грозно воскликнула Маша. – Каждые пятнадцать минут!
– Было бы на что посмотреть! – возразила ей Анна. – Сплошная братоубийственная война, а не программа телепередач!
– А «Секс в большом городе»?! – не унималась Маша.
– Туда же! – подчеркнула Анна Владимирова и образно показала – куда.
Однако все посмотрели в разные стороны.
– Я рекламировал откровенную белиберду, – пояснил я, дабы прекратить этот диспут.
– Пей! – приказала Маша. – Покаялся и теперь пей! Сразу легче станет! – И опрокинула на меня мартини… – Как-то неудачно получилось, – посетовала она. – В этом бокале теперь ничего не осталось… А подгузники вы тоже рекламировали?
Скорее всего, мой подмоченный вид породил в ней глубокие ассоциации.
– До Крита все высохнет! – обнадежила меня Анна. – Не переживайте.
Я был спокоен, как памятник Дзержинскому. Ну какие у русского человека могут быть волнения за границей?! Это пусть заграница беспокоится.
– Светает… – заметила Маша.
– Это хмель из тебя выходит, – предположила Анна Владимирова. –
– Да не здесь! – оскорбилась Маша. – А на родине! У меня биологические часы еще не передвинулись… Наверное, от недостатка мартини.
День и ночь – сутки прочь… Маша была блондинкой, Анна была шатенкой… И жаль, что каюта нам не понадобилась… До самого Крита мы обретались на палубе, дважды бегали в бар за мартини – «сволочи-сволочи», – чтобы к Маше пришло биологическое равновесие. А как только показался Ираклион, собрали вещи и вскоре высадились на берег.
– Можно сказать, Пенелопа вернулась на Итаку! – определилась Маша. – Как ты думаешь, Анна, надо поцеловать землю?
– Если ты рухнешь сейчас на асфальт, – предупредила Анна, – я скормлю тебя местным собакам.
То есть не предвиделось ничего душераздирающего для первых страниц романа… Греческие цыгане покидали паром на личных автомобилях. Анна обещала пустить Машу на фарш. Отдыхающих развозили по отелям на таксомоторах. Местные собаки ушли по своим делам. Только я диковато озирался вокруг, чтобы все хорошенько запомнить, а затем – художественно извратить. Иначе что за роман с такими предпосылками?
– Диоген! Афродита! Диоген! Афродита! – командовал таксомоторами представитель критской туристической компании.
– Вы Афродита или Диоген? – спросила у меня Анна.
– Афродита, – честно признался я.
Потому что еще в Петербурге выбрал этот отель для проживания: душ, кондиционер, шведский стол и вид из окна на море. Главное в подобном комплекте было – вид из окна, как мне казалось. Я рассчитывал потаращиться на ключевой персонаж – море – и подумать об огромных возможностях русского языка. Какая масса воды для переливания! Однако в туристическом агентстве, где я приобретал себе вид сроком на две недели, искренне полагали, что главное – это кондиционер, а там хоть трава не расти. И я не стал с ними спорить, что еду в Грецию пошептаться с морем. Не стал рассказывать, как дома гаденько подтекает вода из краника, а когда собираешься наполнить роман – нет напора…
– А мы тем более Афродиты! – сообщила Маша. – И предлагаю поехать в отель на одном такси…
– Одно и осталось! – заметила Анна.
И действительно… Покуда я озирался, а Маша намеревалась где-нибудь прилечь, практически все путешественники разъехались по отелям. «Велкам! Велкам! Велкам!» – выкрикивал представитель критской компании, уже отчаявшись обратить на себя наше внимание.
– Вот разорался, сволочь! – посетовала Маша, но бармен остался на пароме, и больше ей ничего не откололось. – Придется ехать.
Мы сели в такси и отправились в долбаную «Афродиту».
С марта по октябрь греки отчаянные водители. И демонстрируют природное мастерство фигурной езды раскисшим туристам. Чтобы они как следует взбодрились. Через пять минут автомобильных выкрутасов Маша окончательно протрезвела и заявила, что дальше она доберется своим, извините, ходом.
– Ты понимаешь, когда говорят «изи»? – обратилась она к таксисту. – В смысле гони, сволочь, потише… А то сейчас будет пельмень!
– Ну разумеется, – отвечал таксист. – И сволочь, и прочее… Я все прекрасно понимаю.