ФБР

Рыжков Александр Сергеевич

Малыш нарушил устав, дав волю эмоциям. Чувства — непозволительная роскошь для адепта тайного общества Карающий Феникс. Но Чан Вэй Кун давно уже не адепт. Он порвал связи с обществом, как последний предатель. Отступник… Но есть ли отступничество — не плясать под дудку Триад? И всё же… Бросить своих братьев феникса в такой тяжёлый момент. Ведь можно было поднять восстание, порвать все сомнительные связи. Но Чан предпочёл убежать прочь, как последний трусливый щенок!

Ну вот, сколько десятков

лет ещё должно было пройти, чтобы Чан наконец-то признался себе в этом?

— Ты! — рявкнул Чан. — Да, ты, мальциська! Да, ты!

Пацан, на вид не старше тринадцати лет, вздрогнул. Окровавленные руки тут же исчезли в карманах затёртой гимнастёрки.

— Сто ты делаесь, засранеца!

Чан быстрым шагом направился к гаражам, в укрытии которых промышлял малолетний садист.

— Дяденька милицейский, это не я, это не я! — плаксиво оправдывался пацан.

— Не ты? Ты кому врать будешь, засранеца? Ты кому врать будешь?

— Не я-а-а-а-а-а! — затянул волынку пацан.

Чан остановился в метре от него и остолбенел. Нет, такого он не ожидал увидеть. Издали казалось, что подросток душит кота, вырывающегося, царапающегося, жалобно мяукающего. Так оно и было. Вот только до этого пацан замучил до смерти с две дюжины других бродячих животных. Коты, мелкие собаки, крысы, голуби, вороны, даже воробьи и одна канарейка — куча мёртвых тушек в проёме между заброшенными гаражами, прикрытая с одной стороны забором, с другой — навалом веток и ветоши, который сейчас был разрыт. Молодой садист бережно хранил свой секрет, пряча трупики жертв, каждый раз загребая обратно разрытый навал.

В основном это были крысы.

Едко-сладковатая трупная вонь резала глаза. До слёз. Или это резало сердце понимание, что такие люди существовали и будут существовать? Кайфующие от страданий других. Сегодня это животные. А завтра могут быть и люди…

Из этого тринадцатилетнего ублюдка может вырасти знатный серийный убийца, в лучшем случае — зоофоб, калечащий скот на фермах чупакабр.

— М-а-а-а-м-а-а-а-а! — завопил пацан, аки свинья недорезанная. — Ма-а-а-м-о-о-о-ч-к-а-а-а!

— Вот к ней мы тебя и атведёма, — кивнул Малыш, волоча за ухо визжащего и брыкающегося садиста.

Несмотря на возраст, пацан был выше Чана на голову, и майору для своего же удобства пришлось заставить малолетку согнуться в три погибели, чтобы не лишиться уха. Мало того, садюге пришлось волочиться следом за милиционером. И не прогулочным шагом, а чуть ли не бегом.

Малышу не составило труда выдавить из пацана адрес.

Жил тот в семи кварталах от гаражей. В ветхом одноэтажном домике с зарешёченными окнами. Мать пацана оказалась дома. Работала она ночным сторожем на байгановом складе.

Заплесневелая дверь отворилась со скрипом. Дом выдохнул

в Чана и его малолетнего пленника спёртый дух мокрого зверья. В коридоре старого домика, больше похожего на склеп, стояла седоволосая женщина с бледным, недовольным лицом и грязью под ногтями распухших пальцев.

— Что эта сука на этот раз натворила? — словно отплёвывая мокроту, спросила она.

— Простите мою бестактность, мадам, — Малыш поморщился. — Но что это за скрежет и писк?

— Ах, это? — она оглянулась в темноту коридора. — Это мои питомцы. А теперь я могу знать, что натворил мой нерадивый Андрей, товарищ…

— Чан Вэй Кун, майор отдела по борьбе с особо опасными преступниками.

Женщина выпучила на Малыша мутные глаза, уж очень похожие на глаза варёной рыбы. В них плескался страх, граничащий с безумием.

— Да нет, ваш сын не дорос до особо опасного преступника, — успокоил Чан. — Пока ещё не дорос. Вот я и хочу сделать так, чтобы он и не дорос до него… Крысы?

— Что? — ещё больше выпучила глаза женщина.

— Ваши питомцы. Это крысы?

— В основном крыски, да, — кивнула женщина.

— Мадам, можно я зайду?

— Нет, — едва слышно сказала женщина. Её трясло от страха перед этим узкоглазым коротышкой, держащим за ухо её нерадивого сына.

— Почему? — задал риторический вопрос Чан.

— Ммм… м-м-мне нечем вас угостить, — выдавила женщина. Из её полубезумных глаз брызнули слёзы.

Чан лжепонимающе кивнул.

— Где ваш муж?

— Он на работе, этот ублюдок, — словно отплёвывая кровавые слюни, произнесла женщина. — Он пьянь и мразь, я хочу, чтобы он сдох.

— Он бьёт вас?

— Мам, прекрати, мам, хватит, успокойся, ай, — подал было голос пацан, но тут же утих, стоило Чану немного «подкрутить» ухо.

— Нет, конечно же, нет, — опомнилась женщина. Слёзы не переставали течь из её глаз. Казалось, это её постоянное состояние.

— Тогда почему вы его так не любите?

— Кого?

— Своего мужа, мадам.

— Как не люблю? — искренне удивилась женщина. — Я люблю своего мужа!

— В таком случае, почему вы желаете ему смерти? — Чану хотелось прекратить этот разговор ещё на «в основном крыски».

— Он не любит моих питомцев, — при этом лицо женщины сделалось несчастней несчастного. Слёзы усилились, в солидарность с ними из левой ноздри показалась зелёная сопля.

Женщина утёрла слёзы, а затем и сопли тыльной стороной ладони, которую потом вытерла о передник.

— Забирайте его, — Чан отпустил ухо малолетнего садиста, который тут же забежал в дом, оттолкнув мать.

Женщина шлёпнулась спиной о стенку коридора и сползла на пол.

С пола на Чана смотрела, без сомнений, сумасшедшая.