Федина Пасха (сборник)
Шрифт:
Бабушка долго молчала и тихонько сказала перекрестившись:
– Прости меня, Господи, это я виновата.
Но Федя услышав, перебил ее:
– Да нет, это я виноват!
Она посмотрела на него и тихо стала рассказывать:
– Знал бы ты, внучек, как Иисус наш Сладчайший страдал за нас. Сколько Он народу помогал, а когда вели Его на распятие, все отвернулись от Его. Даже любимые ученики. Его били, плевали в лицо, издевались… народу много было. Все злые, распаленные, глаза горят, машут руками, кричат – Распни Его! Распни! – Глаза бабушки наполнились слезами. Она
– Колючими иглами закрепили на голове Его терновый венец… потом рученьки и ноженьки Его прибили толстыми ржавыми гвоздями. И ОН, наш БОГ! – висел на том кресте… часами за нас… Один. Родненький наш. Как же Он терпел!..Только Мамочка Его, Боженька наша, стояла, плакала на коленочках:
– Свете, Сыночек мой, скорбит душа моя по Тебе!.. – Женщины еще там стояли.
Бабушка опять вытерла слезы. У Феди тоже защипало в носу. Бабушка посмотрела на него испытующим взглядом. Видя его замешательство, взяла за руку и тихонько подвела к иконе.
– Вот, Феденька, мы с тобой видели как исповедуются верующие люди перед батюшкой. Вот и ты, как умеешь, попробуй попроси своими словами. Только искренне: так мол и так, сказал такое слово, не подумавши. Сейчас я затеплю лампадку, подожди.
Федя стоял долго, смотрел на Иисуса Христа, жалел его и думал, какие бы подобрать слова, чтоб Господь увидел, что виноват он, Федя. Перекрестился, но не знал, как сказать.
– Не бойся, – сказала бабушка. – Господь поймет тебя…
Но Федя смотрел на икону, чувствуя, что внутри застряла какая-то скорбь, что-то нехорошо шевельнулось и запросилось наружу.
– Прости, Господи, что я сказал бабушке «фигню», – наконец выдавил он.
Бабушка сказала:
– Это не меня, внучек, это на Закон Божий ты так. Попробуй-ка снова.
Трудно было думать. Мысли, как каменные, лениво переворачивались между собой. Чувство вины перемешалось со словами.
– Господи, прости, что я сказал на Закон Божий «фигня».
– Да что ты все повторяешь это дурное слово! – укоризненно воскликнула бабушка. Твой Бог тебя очень любит. Сколько доброты своей Он на нас изливает. Он смотрит на тебя и уж простил тебе. Он и врагов тех простил. Но ты-то уж посердечней скажи.
От этих слов, от своей вины, бессилия ему стало жарко и захотелось заплакать. Рукавом вытер подступившие слезы:
– Господи, я, я… я застрелю это дурное слово и не буду его никогда повторять! Прости Ты меня, а?..
Почуяв свободу, быстро-быстро покатились по щекам маленькие слезинки и как-то теперь уж захотелось ему глубоко и свободно вздохнуть, улыбнуться и… Бабушка обняла его.
– Ну вот и молодец. Вот и хорошо. Только уж без стрельбы-то. – Феде показалось, что он сделал сейчас какое-то очень главное дело. Но он сам уж, не зная почему, сказал:
– Ну давай читать с тобой следующую главу. Надо нам все это знать. Надо.
Бабушкин урок
Хорошо помогал бабушке на кухне Федя. Наливал воды в кастрюлю, мыл тарелки и даже пробовал чистить картошку. Под конец сам не выдержал:
– Бабушка, я молодец? Смотри, сколько тебе помог! Бабушка довольно улыбнулась:
– Сегодня
– А так бы тебе трудновато пришлось без меня, – удовлетворенно заметил Федя, – если бы не я. Бабушка внимательно посмотрела на внука:
– Наверное, Феденька. Но я бы и сама справилась, только времени на это ушло больше.
– Ну, все-таки ты мною довольна? – домогался Федя и повторил. – Молодец я сегодня?
– Знаешь, внучек, мы сегодня оба довольны. И тебе приятно, что помог мне, и я довольна. Только излишне хвалить себя. Надо быть как бы скромнее – не трубить о себе, а оставаться скромным. Сделал доброе дело – и слава Богу. А если привыкнешь, что тебя часто хвалят, начнешь сердиться, плакать, а где и руки в ход пускать. Приучишь себя к скромности – и тебе легче будет и людям приятно.
– Бабушка, – спросил Федя – а ты никогда-никогда не хвалилась?
– Всяко бывало, внучек. Конечно, тоже хватало. Господь-то все видит. И наказывал не раз. Бабушка задумалась.
– А расскажи, пожалуйста, как Господь тебя наказал за грех?
Бабушка посмотрела на часы:
– Ладно время еще есть. Где бы мне тут присесть? – оглянулась она. Федя, убрав тряпку, подставил ей табуретку.
– Садись, бабушка, рассказывай скорей.
– Ну, слушай. Только давно это было, а почему-то запомнилось. Мне тогда еще лет десять было. Жили мы очень бедно. Жили без отца, нас было четверо. Но была у нас козочка и она нас очень спасала. И все бы ничего. Вот с одеждой было туговато. Босиком бегали чуть ли не до заморозков. Помню очень долго я упрашивала маму купить мне платье. Хоть какое-нибудь. На барахолке. Раньше это у нас считалось как ярмарка. В определенный день съезжались люди в одно место и продавали, кто что хотел. Долго уговаривала маму. Наконец, поехали мы туда. Помню летом, давка там была… Все продают, кричат. А каких платьев там только не было… Я все хваталась то за одно, то за другое и устало, умоляюще просила:
– Давай это, мама, давай это.
Платье было очень красивое. Белое, из штапеля, с раскиданными на нем васильками, ромашками – круглый воротничок, рукавчики фонариком на резиночке – все тогда носили. Кушачок. Уж так оно мне понравилось! Куда и усталость девалась? Мама, глядя на меня, тоже рада. Приехали мы домой, мама делами занялась, да и мне надо помогать, а я платьем своим любуюсь. Как оно мне шло! Кручусь перед зеркалом и так, и этак – никак от себя не оторваться. А потом кружусь по комнате, представляя себя Золушкой. Какая была и какая стала!
Мама уже поругивала меня – поздно приехали, а коза не загнана. Но никак с платьем не расстаться. Решила в новом пойти, ведь не испачкаю его, да и на улице посмотрят, какое у меня платье. Пошла. А надо было переходить канаву, которая тянулась из кузницы, где ремонтировали тогда трактора, комбайны… все масла и грязь сливали в эту канаву, а чтоб никто не упал в нее, в конце ее сделали мостик. Но мы никогда не доходили до конца канавы – всегда перепрыгивали через нее. Сейчас вот думаю, зачем так далеко мостик был – перекинули бы две доски и готово.