Федон
Шрифт:
– Отлично, - сказал Кебет.
– Тогда, - продолжал Сократ, - чтобы тебе было легче понять, не ограничивайся одними людьми, но взгляни шире, посмотри на всех животных, на растения - одним словом, на все, чему присуще возникновение, и давай подумаем, не таким ли образом возникает все вообще - противоположное из противоположного в любом случае, когда налицо две противоположности. Возьми, например, прекрасное и безобразное, или справедливое и несправедливое, или тысячи иных противоположностей. Давай спросим себя: если существуют противоположные вещи, необходимо ли, чтобы одна непременно возникала из другой,
– Да.
– И соответственно если оно станет меньше, то меньшим станет из большего?
– Конечно, - подтвердил Кебет.
– И слабое возникает из сильного, а скорое из медленного?
– Несомненно!
– Какой бы еще привести тебе пример? Если что становится хуже, то не из лучшего ли? Если справедливее, то из несправедливого? Так?
– А как же иначе?
– Значит, мы достаточно убедились, что всё возникает таким образом - противоположное из противоположного?
– Совершенно достаточно.
– Тогда двинемся дальше. Нет ли между любыми двумя противоположностями как бы чего-то промежуточного? Так как противоположностей две, то возможны два перехода - от одной противоположности к другой или, наоборот, от второй к первой. Например, между большей вещью и меньшей возможны рост и убывание, и об одной мы говорим, что она убывает, о другой - что растет.
– Да, ты прав, - сказал Кебет.
– Но ведь не иначе обстоит дело с разъединением и соединением, с охлаждением и нагреванием и во всех остальных случаях; у нас не всегда может найтись подходящее к случаю слово, но на деле это всегда и непременно так: противоположности возникают одна из другой, и переход этот обоюдный.
– Ты совершенно прав, - сказал Кебет.
– Теперь ответь мне, есть ли что-нибудь противоположное жизни, как сон противоположен бодрствованию?
– Конечно, есть.
– Что же именно?
– Смерть, - отвечал Кебет.
– Значит, раз они противоположны, то возникают друг из друга, и между двумя этими противоположностями возможны два перехода.
– Ну, конечно!
– Тогда я назову тебе одну из двух пар, которые только что упомянул, - сказал Сократ, - и саму пару, и связанные с нею переходы, а ты назовешь мне другую. Я говорю: сон и бодрствование, и из сна возникает бодрствование, а из бодрствования - сон, а переходы в этом случае называются засыпанием и пробуждением. Достаточно тебе этого или нет?
– Вполне достаточно.
– Теперь сам скажи так же о жизни и смерти. Ты признаешь, что жизнь противоположна смерти?
– Признаю.
– И что они возникают одна из другой?
– Да.
– Стало быть, из живого что возникает?
– Мертвое, - промолвил Кебет.
– А из мертвого что?
– продолжал Сократ.
– Должен признать, что живое, - сказал Кебет.
– Итак, Кебет, живое и живые возникают из мертвого?
– По-видимому, да.
– Значит, наши души имеют пребывание в Аиде?
– Похоже, что так.
– Не правда ли, из двух переходов, связанных с этой парой, один совершенно ясен? Ведь умирание вещь ясная, ты со мною согласен?
– Разумеется, согласен!
–
– Пожалуй, что обязаны.
– Каким же именно?
– Оживанием.
– Но если оживание существует, - продолжал Сократ, - то чем оно будет, это оживание? Не переходом ли из мертвых в живые?
– Да, конечно.
– Значит, мы согласны с тобою и в том, что живые возникли из мертвых ничуть не иначе, чем мертвые - из живых. Но если так, мы уже располагаем достаточным, на мой взгляд, доказательством, что души умерших должны существовать в каком-то месте, откуда они вновь возвращаются к жизни.
– Да, Сократ, мне кажется - это необходимый вывод из всего, в чем мы с тобою согласились, - сказал Кебет.
– А вот взгляни, Кебет, еще довод в пользу того, что не напрасно, на мой взгляд, пришли мы с тобою к согласию. Если бы возникающие противоположности не уравновешивали постоянно одна другую, словно описывая круг, если бы возникновение шло по прямой линии, только в одном направлении и никогда не поворачивало вспять, в противоположную сторону, - ты сам понимаешь, что все в конце концов приняло бы один и тот же образ, приобрело одни и те же свойства, и возникновение прекратилось бы.
– Нет, не понимаю. Как это?
– спросил Кебет.
– Да очень просто.
– отвечал Сократ.
– Представь себе, например, что существует только засыпание и что пробуждение от сна его не уравновешивает, - ты легко поймешь, что в конце концов сказание об Эндимионе оказалось бы вздором и потеряло всякий смысл, потому что и все остальное также погрузилось бы в сон. И если бы все только соединялось, прекратив разъединяться, очень быстро стало бы по слову Анаксагора: "Все вещи [были] вместе". И точно так же, друг Кебет, если бы все причастное к жизни умирало, а умерев, оставалось бы мертвым и вновь не оживало, разве не совершенно ясно, что в конце концов всё стало бы мертво и жизнь бы исчезла? И если бы даже живое возникало из чего-нибудь иного, а затем все-таки умирало, каким образом можно было бы избегнуть всеобщей смерти и уничтожения?
– Никаким, сколько я могу судить, Сократ, - сказал Кебет.
– А ты, мне кажется, рассуждаешь совершенно верно.
– Вот и мне кажется, Кебет, что это именно так, а не как-нибудь иначе, - сказал Сократ, - и что мы нисколько не обманываем себя, приходя к согласию. Поистине существуют и оживание, и возникновение живых из мертвых. Существуют и души умерших, и добрым между ними выпадает лучшая доля, а дурным - худшая.
[Аргумент второй: знание как припоминание того, что было до рождения человека]
– Постой-ка, Сократ, - подхватил Кебет, - твои мысли подтверждает ещё один довод, если только верно то, что ты так часто, бывало, повторял, а именно что знание на самом деле не что иное, как припоминание: то, что мы теперь припоминаем, мы должны были знать в прошлом, - вот что с необходимостью следует из этого довода. Но это было бы невозможно, если бы наша душа не существовала уже в каком-то месте, прежде чем родиться в нашем человеческом образе. Значит, опять выходит, что душа бессмертна.