Федор Михайлович Достоевский
Шрифт:
В 1873 году в письме к М. П. Федорову, желавшему переделать для сцены повесть «Дядюшкин сон», Достоевский довольно сурово отозвался о своем произведении: «Пятнадцать лет я не перечитывал мою повесть «Дядюшкин сон». Теперь же, перечитав, нахожу ее плохой. Я написал ее тогда в Сибири, в первый раз после каторги, единственно с целью опять начать литературное поприще и ужасно опасаясь цензуры (как к бывшему ссыльному). А потому невольно написал вещичку голубиного незлобия и замечательной невинности. Еще водевильчик из нее бы можно сделать, но для комедии — мало содержания, даже в фигуре князя — единственной серьезной фигуре во всей повести».
Достоевский не случайно отмечает «фигуру князя — единственную
И все же значение «Дядюшкина сна» в духовной биографии писателя заключается не в «фигуре князя», а в образе Васи — жалкого романтика, уездного учителя, «дурного и пустого человека». Последнее произведение Достоевского перед каторгой — «Маленький герой» — прощание с романтизмом молодости. Прошло девять лет. После ужасов каторги, когда писатель столкнулся со страшными преступниками, для которых не существовало такое понятие, как совесть, утверждение утопистов и романтиков-мечтателей о том, что человек добр по своей природе, показалось Достоевскому смехотворно-наивным, а сам поэт Вася — оторванный от жизни мечтатель — просто «дрянь-человек». За перерождением убеждений неизбежно пришла смена литературных кумиров. Каторга на всю жизнь «протрезвила» утописта-мечтателя, и на смену «шиллеровщине», Жорж Санд, Гюго, Гофману пришел беспощадный реализм, пришла жестокая русская действительность.
Это заметно и на резкой смене в ссылке читательских интересов Достоевского. Вместо художественной литературы он просит брата присылать ему прежде всего и главным образом книги по истории, философии и религии, особенно отцов церкви. Писатель хочет подвести под свое новое религиозное мировоззрение научный фундамент, доказать, что Христос всегда с истиной.
Смена литературных кумиров и новое миросозерцание особенно заметны во втором произведении ссыльного Достоевского — «Село Степанчиково и его обитатели», где он подводит итоги своей докаторжной писательской деятельности, прошедшей под влиянием Гоголя, и в образе Фомы Фомича Опискина пародирует «властителя дум» своей молодости. Возможно, Достоевский, спародировав в образе Фомы Опискина Гоголя как автора «Переписки с друзьями», никак не мог забыть, что именно за чтение этого произведения среди петрашевцев он больше всего и пострадал, а после ужасов каторги желание Гоголя своей проповедью спасти Россию, его мечты об аскетическом подвиге, о монашеской келье показались Достоевскому нелепыми…
Писатель продолжает упорную, титаническую борьбу за свое освобождение, за возвращение в Петербург, за полную амнистию: ведь полная свобода — это возвращение в литературу, а он чувствует в себе такой гигантский нереализованный творческий потенциал, что даже сам поражается. Чтобы хоть как-то продвинуться по служебной лестнице и вырваться из ссылки, нужно доказать свои верноподданнические чувства. И Достоевский решил попробовать себя совсем в несвойственном ему жанре — он сочиняет три патриотические стихотворения: «На европейские события в 1854 году» (о конфликте между Россией, с одной стороны, и Англией и Францией, с другой, после того как Англия и Франция объявили России войну), «На первое июля 1855 года» (день рождения императрицы Александры Федоровны — вдовы Николая I, который умер 18 февраля 1855 года) и [ «На коронацию
Поэтом Достоевский оказался совершенно бездарным, и эти стихотворения производят довольно тяжелое впечатление: ясно, что это отчаянные попытки писателя вернуться в литературу, добиться полной свободы. Но все дело в том, что все эти три стихотворения абсолютно искренни. Достоевский, действительно, считал теперь преступным заблуждением свое участие в «дуровском» кружке, он осудил свой «бунт» и раскаялся в нем.
Достоевский добился своего. Правда, первое стихотворение, дошедшее в конце концов до начальника III Отделения Л. В. Дубельта, не возымело никаких действий, зато второе стихотворение, которое переслал военному министру командир Отдельного Сибирского корпуса генерал Г. X. Гасфорт, имело самые благоприятные последствия. В апреле 1857 года ему было возвращено дворянство — «полное прощение вины моей», как он считал. (Разумеется, во всем этом, как и в дальнейших благоприятных поворотах судьбы писателя, «повинны» не только его благонамеренные стихотворения — это была общая политика амнистии нового императора Александра II по отношению к политическим заключенным и ссыльным прежнего царствования.)
Но Достоевский хочет уйти в отставку: совмещать военную службу и литературу невозможно, а литература — его судьба, его жизнь. Отставка дает ему надежду скорее вернуться в Петербург. Благодаря хлопотам А. Е. Врангеля, который в феврале 1856 года вернулся в Петербург после службы в Семипалатинске, прошение Достоевского о возвращении из ссылки и разрешении печататься под своим именем передал царю герой Крымской войны Э. И. Тотлебен, старший брат товарища Достоевского по Инженерному училищу.
В марте 1859 года Достоевскому было разрешено оставить военную службу по болезни с «награждением следующим чином» подпоручика, с правом жить в Твери и «воспрещением въезда в Петербургскую и Московскую губернии». Тогда же он получил разрешение печататься на общих основаниях. «Благодарю Вас еще 100 раз за все Ваши старания обо мне, — писал Достоевский Врангелю. — Поблагодарите обоих Тотлебенов. Вы не можете представить себе, с каким восторгом я гляжу на поведение таких душ, как Вы и они оба, относительно меня! Что я Вам сделал, что Вы меня так любите? Что я им сделал, благородным душам?»
2 июля 1859 года Достоевский и М. Д. Исаева выехали из Семипалатинска в Тверь. В письме к своему ротному командиру А. Гейбовичу Достоевский описывал свое путешествие после того, как они взяли в Омске из корпуса Пашу Исаева: «В дороге со мною было два припадка… Погода стояла преблагодатная, почти все время путешествия тарантас не ломался (ни разу!), в лошадях задержки не было… Великолепные леса пермские, а потом вятские — совершенство… В один прекрасный вечер, часов в пять пополудни, скитаясь в отрогах Урала, среди лесу, мы набрели, наконец, на границу Европы и Азии. Превосходный поставлен столб с надписями и при нем в избе инвалид. Мы вышли из тарантаса, и я перекрестился, что привел, наконец, господь увидать «обетованную землю».
В Казани задержались на десять дней — Достоевский ждал денег от брата; в Нижнем побывали на ярмарке; во Владимире — встреча с бригадным генералом М. М. Хоментовским; затем Достоевский заезжает в Сергиев монастырь, чтобы возобновить свои детские и юношеские впечатления: «23 года я в нем не был. Что за архитектура, какие памятники, византийские залы, церкви! Ризница привела нас в изумление».
В августе (около 19-го) 1859 года Достоевский,
М. Д. Исаева и Паша Исаев приехали в Тверь. Наконец-то он увидит брата. Михаил Михайлович Достоевский приехал 28 августа: «То-то была радость… Много переговорили. Да что! не расскажешь таких минут. Прожил он у меня дней пять».