Феечка
Шрифт:
– Как тебя зовут? – вдруг спросил Игнат, видя, что я не смеюсь их шуткам про «сатану» и «сутану».
– Тузик, – пожала плечами я. – Поздно ты спохватился.
– Как?!. – хором спросили оба парня и, не дожидаясь ответа, стали опять ржать.
Мы с Ульяной переглянулись и стали заказывать еду, потому что как раз подошла наша очередь. Я не хотела ничего, переволновалась на встрече и о еде сейчас думать не могла, поэтому взяла только бутылку питьевой воды. Ульяна заказала кофе, который она всегда берет в любом месте. Я пыталась ей сказать, что то, что она пьет, никогда не росло ни в Гондурасе, ни в Перу, ни в Панаме, ни в Колумбии. Но Ульяна лишь смеется и отмахивается.
У нее смех – как сильная смеховая волна.
У меня в классе были две девочки, которым на протяжении одиннадцати лет всегда нравились одни и те же мальчики. О ком-то они вздыхали безнадежно, с кем-то удавалось встречаться одной из них или обеим, по очереди. Один из их избранников был такой беспринципный и любвеобильный, что ходил в обнимку с обеими, и им это как будто даже нравилось. Они никогда серьезно не ссорились. Мне это было удивительно. Я видела, что не настолько они друг друга любят, просто им удобно вместе, они во многом совпадают.
Мы с Ульяной тоже совпадаем и… не испытываем друг к другу большой симпатии. Почему? Не знаю. Меня раздражает ее московская необязательность и пижонство. Она так красиво всегда одета… Не знаю – дорого или нет, но красиво. Умеет выбирать и сочетать вещи, наверное. У меня так не получается. А пижонство ее заключается в особом шике небрежности, с которым она носит вещи, причесывается, как будто не причесываясь, перехватив волосы красивой широкой резинкой, ходит без каблуков, и как будто совсем не хочет никому нравиться. Теперь-то мне понятно – почему… Зачем ей нравиться нашим дурачкам, которые путают слова, как младшие школьники (наши мальчики с курса – абсолютно такие же дурачки, как Филипп и Игнат, и еще пытаются казаться глупее, чем есть, чтобы вызвать смех и внимание). Зачем ей нравиться нашим мальчикам, когда она хочет нравиться только одному человеку… Как и я…
Мальчики набрали себе еды, ели, давясь, потому что одновременно смеялись и разговаривали, плевали едой на себя, на стол, изо всей силы махали руками… Из чего я сделала вывод, что мы очень им нравимся. Так, что даже отвлекаем от еды, обычно это сделать довольно трудно.
Игнат с набитым ртом пытался рассказывать и показывать какого-то преподавателя, который то ли шепелявил, то ли картавил. Это было совсем несмешно, я старалась отодвинуться подальше, поскольку Игнат при этом ел сосиски с кетчупом и плевался соусом. Филипп пытался его перебить, потому что Игнат показывал преподавателя неправильно, а Филипп хотел показать, как надо.
Мы с Ульяной переглянулись, я взяла свою недопитую бутылку воды, мы встали и ушли. Мальчики закричали:
– Эй! Вы чего? Вы куда?
Но еду не оставили, из чего я сделала вывод, что они все-таки нормальные. Еда – важнее. И это правильно. Подкрепись, а потом уже беги догонять свою девушку. Или ту, которую ты для себя присмотрел и будешь добиваться, чтобы она стала твоей. Или ждать, громко смеясь и обращая на себя внимание, пока она тебя завоюет – скорей так, у наших мальчиков в основном такой алгоритм.
– Как тебе Андреев? Ты раньше тоже его в жизни не видела? – спросила я Ульяну, не потому, что я не знала, как он ей. А потому, что мне хотелось говорить только о нем.
– Не пойму пока… – улыбнулась Ульяна. – А тебе?
Я пожала плечами и отвернулась. Вот и поговорили. Поэтому мы никогда не подружимся. Каждая закроется в свой домик и будет там сидеть, самая красивая и самая умная.
– Пойдешь на концерт? – спросила меня
Я молча кивнула. Понятно, на какой концерт. С таким выражением лица она могла говорить только об одном концерте – о том, где будет выступать Андреев. Странно, пока у меня не вяжется пение с его обликом. Я не успела найти его песни в Интернете, не слышала пока, как он поет… Я не тороплюсь это узнать. Может быть, до концерта не буду слушать. Пусть это будет для меня настоящим открытием. В том, что мне понравится, как поет Андреев, я не сомневаюсь.
Я пришла в общежитие, включила ноутбук, попробовала начать писать работу, которую нужно было сдавать через несколько дней. Тема оригинальная – «Мой путь от дома до учебы». Ульяна сказала, что она уже написала пять страниц. И моя соседка по блоку, Айна, приехавшая из Кабардино-Балкарии по национальной квоте, которая тоже учится на нашем курсе, вчера написала полстранички, показала мне, чтобы я подсказала, как закончить.
А я думала – ну что мне писать? Как я спускаюсь по лестнице, подхожу к остановке, жду автобус, еду две остановки, выхожу и дохожу до нашего корпуса? Примерно так Айна и написала. Я еще посоветовала ей для объема, чтобы дотянуть хотя бы до двух страниц, описать какого-нибудь водителя, несколько пассажиров и завсегдатаев подземного перехода – это самое интересное. Хорошо, что Айна отмахнулась и писать больше ничего не стала, тем более что она чаще всего вызывает такси. Поэтому сама я решила обязательно описать и молодого скрипача, невысокого, щупленького, играющего в переходе с осени, перед Новым годом раздобывшего где-то наряд деда Мороза, который ему был очень велик, и пожилую женщину, продающую перчатки, и «нищих» из местной мафии, каждый день выходящих с каким-нибудь новым оригинальным сценарием, и восточных молодых людей, заросших щетиной до глаз, зорко отслеживающих чужаков и сразу выгоняющих их…
Я начала писать, дошла до нищих, описала «оперного певца», парня, который не пел, но сидел с табличкой «Помогите беженцу!» и сам заводил разговоры, объясняя, что он певец, что пойдет на любые мероприятия, где можно спеть, что он из Донецка, не инвалид, не раненый, просто беженец… Я дала ему пятьдесят рублей и пообещала поискать в Интернете работу для него, он пропал, а потом снова появился, месяца через полтора, и я слышала, как он слово в слово пересказывал то же, что и мне. Возможно, ничего в его жизни не изменилось. Или он переходил с точки на точку, везде говоря одно и то же, один и тот же текст. Ведь если он певец и у него есть голос, он наверняка может хотя бы те же деньги заработать не таким унизительным способом. Но когда я вижу нищих или попрошайничающих людей (а это не одно и то же), я понимаю – в их жизни что-то уже сложилось совсем неправильно, раз им приходится выходить и просить. От хорошей жизни с табличками не садятся на пол в переходе… Надо дойти до такого края, отчаяться, разочароваться, разувериться во всех и вся…
Я написала это и остановилась. Дорога от дома до университета… Но ведь дорога от дома – это моя настоящая дорога из моего любимого дома, откуда я по глупости какой-то уехала (так мне иногда кажется), из дома, о котором я скучаю – о стенах, о моем окне, из которого виден кусочек набережной, о двух моих ненаглядных котах и, главное, о маме и бабушке, которым без меня плохо, так же, как и мне без них… Я не смогла приехать на свой день рождения – он пришелся на среду. Я с трудом уехала из дома после зимних каникул. И ни разу еще в этом семестре не ездила. Вот то, как я ехала – не в первый раз, не летом, когда поступала, и не во второй, когда ехала, еще не зная, что меня ждет, какое общежитие, с кем и где я буду жить, а в самый последний раз, после двух недель каникул, когда просто невозможно было в какой-то момент начать собираться, когда я никуда больше не хотела из дома ехать… Вот это я, пожалуй, и опишу.