Феи с алмазных гор. Корейские народные сказки
Шрифт:
Стоят чиновник с начальником, каждый нож в руке держит. Потом как бросятся друг на друга. Так оба и погибли.
Тут купцы подоспели. Видят — трое на полу в луже крови валяются, не дышат. Испугались купцы, после мешок с добром искать стали, которое чиновник у начальника отнял.
Первым увидел мешок Ким Чхи Ду, схватил, на спину взвалил и побежал в горы. Ли Чхи Ду за ним. Догнал его на вершине горы, у крутого обрыва. Ухватился за мешок и давай к себе тянуть. Ким Чхи Ду не пускает. Возились они, возились, вдруг оступились и вниз полетели. Там и нашли
Утром слуги проснулись, видят — трое убитых лежат, бросились искать мешок чиновника — они его еще накануне приметили — не нашли. Побежали к вершине горы, смотрят — мешок на земле лежит, а рядом два ножа.
— Вернемся — нас схватят, обвинят в убийстве и тут же казнят, рассудили они. Поделили добро, только их и видели!
Перевод Вадима Пака
ВЕСЕННИЙ СОН ВСЕ РАВНО ЧТО МИРАЖ
Жил на свете отец с двумя сыновьями. Жили они, горя не знали, и вдруг отец умер. Умер, а завещание не оставил.
Прошло несколько дней, и однажды, весенней ночью, когда младший брат крепко спал, старший, жадный-прежадный, вдруг как закричит. Проснулся младший в страхе, не поймет, что случилось, и говорит:
— Если ты, брат, хочешь криком выразить скорбь по отцу, то давай кричать вместе!
Отвечает старший брат:
— Дело не в крике. Во сне мне явился отец и так ласково говорит: «Возьми себе все рисовые поля и ферму в горах». Сказал — и исчез. И так мне радостно стало и в то же время грустно, что я закричал.
Смекнул младший брат, куда старший клонит, притворился, что спит, а сам закричал. Проснулся старший брат, в чем дело, спрашивает, а младший ему отвечает:
— Явился мне во сне отец и говорит: «Отдай дом брату, а себе возьми домашнюю утварь, рисовые поля и ферму в горах». Сказал так и исчез. «Такова твоя воля?» — воскликнул я и проснулся. До сих пор в ушах моих звучит голос отца.
Рассмеялся старший брат и говорит:
— Весенний сон все равно что мираж, ничего он не значит.
Отвечает младший брат:
— А ты разве осенний сон видел?
Перевод А. Иргебаева
КАК ПОМЕЩИК БЫЛ ЗА АЛЧНОСТЬ НАКАЗАН
На широком помещичьем подворье молотили ячмень: только и слышно было:
Хви-пхук! Хви-пхук! И вдруг: тя-ак! — раздался жалобный писк.
Понял тут старый батрак Доксве, что по живому хватил. Поднял колосья, так и есть: цыпленок уже не дышит. Пока батраки обедали, он на гумно забежал.
А помещик в ту пору на соломенной циновке лежал, за батраками следил. Увидел цыпленка, как закричит на батрака:
— Ты что, ослеп, окаянный? За что цыпленка убил? Ну-ка плати, да живее!
Не выдержал тут Доксве и говорит:
— Послушай, хозяин, цыпленку-то цена грош, а ты вон как раскричался!
Отвечает помещик:
— Ты мне зубы не заговаривай. Плати — и все тут!
— Так и быть, — говорит
— Девять лян давай, — отвечает помещик.
Удивился Доксве, и другие батраки рты поразевали.
Говорит Доксве:
— Ты, хозяин, вздумал над батраками измываться — не выйдет! Где это слыхано, чтобы цыпленок девять лян стоил!
— Хватит болтать. Мой цыпленок и того дороже!
Не стерпели тут батраки, вступились за Доксве и говорят:
— Думаешь, батрак не человек, над ним издеваться можно? А ведь правда! Гнут день и ночь батраки на помещика спину, а тут на тебе! За цыпленка плати девять лян, когда он от силы два пхуна [63] стоит. Грабеж, да и только! Ладно бы Доксве его нарочно прикончил, а то ведь случайно цепом хватил.
Судят-рядят меж собой батраки, а помещик тем временем Доксве к городскому судье поволок, жалобу подал. Уж и не знает судья, куда помещика усадить, как его ублажить, и спрашивает:
63
Пхун — денежная единица.
— Что за жалоба у вас, разлюбезнейший, расскажите, пожалуйста!
Стал тут помещик жаловаться: Доксве, мол, его цыпленка убил, а платить не желает, — а сам на ухо судье шепчет, чтобы проучил хорошенько строптивого батрака.
Учинил судья Доксве допрос.
— Признаешь ли ты, что убил хозяйского цыпленка? — спрашивает, да так грубо.
— Цеп мой его убил, — отвечает Доксве.
— А цеп твой, не чужой! Вот и плати, — говорит судья.
— Я бы рад, — отвечает батрак, — но хозяин вон какую заломил цену! Где это видано, чтобы за цыпленка девять лян платить?!
— Девять лян? — удивился судья и говорит помещику: — И впрямь многовато!
Отвечает помещик:
— Я по справедливости требую. Судите сами. Из цыпленка курица могла вырасти. Так что считайте, он курицу убил!
— Послушай, хозяин, самая большая курица два или три ляна стоит, не больше, — не сдавался батрак.
Тут помещик чуть с кулаками на Доксве не бросился и как закричит:
— Как ты, негодяй, смеешь перечить янбану! Это твоя дохлая курица два ляна стоит, ты бедняк и батрак! А я своих курочек отборным зерном кормлю, по целому копу даю, они жиром наливаются, не твоим чета. Из трех твоих тощих кур одна моя и то не получится. Спасибо скажи, что я всего девять лян запросил!
Слушает судья, головой кивает и говорит:
— Прав твой хозяин, так что плати девять лян, и дело с концом!
— Уважаемый судья, это не суд, а чистый грабеж.
— Молчи, болван!
Набежали тут крестьяне, шуметь стали:
— Недаром говорят, рука руку моет. Нет на свете судьи, чтобы янбана не защитил!
— Ладно, — говорит тут Доксве, — заплачу я хозяину девять лян. Вытащил из кармана деньги, отдал помещику.
Опять зашумели крестьяне:
— Вот дурак! Хоть бы поторговался! А то взял да отдал.