Феминиум (сборник)
Шрифт:
О том, что Откровение не было колдовским наваждением, насланными злокозненными особами женского пола, свидетельствовало то, что ни одна монахиня подобного видения не получила – и, следовательно, не могла выступить в его защиту.
Священнослужители пребывали в ужасе и растерянности. Ведь апостол Павел определенно выразился: «В церкви жена да молчит».
Сторонники Откровения тут же заявили, что Писание, однако, указывает на определенный прецедент. Среди судей израильских, каковые были как военными, так и духовными вождями своего народа, то есть никак не уступали в положении епископам, названа и женщина – Дебора
Противники их возражали, что Книга Судей относится к Ветхому Завету и многое из того, что там сказано, утратило силу с приходом Спасителя.
Оппоненты отвечали, что ни в одном из четырех Евангелий ни единым словом не сказано, что женщина не может быть рукоположена в священники. Апостол Павел, на учении которого базируется это утверждение, не принадлежал к ученикам Спасителя и не мог ведать Его замыслов во всей полноте.
Полагать так – чудовищная ересь, следовал ответ. Послания Павла признаны каноническими, подвергать их сомнению – все равно что подвергать сомнению Святое Благовествование. Наши священнослужители получили откровение, иные из них верят, что от ангелов – тот же Павел рек: «И даже если ангелы с неба будут благовествовать вам не то, что мы благовествуем, – да будет анафема». И ведь сам апостол познал истину путем откровения!
Что ж, отвечали им, если фарисей Савл, жестокий гонитель христиан, мог удостоиться откровения, почему не могут быть достойны того же праведные епископы и кураты?
И взгляды всех были обращены к епископу Лимскому Агустину де Карвахалю, ибо он был самым значительным лицом из всех, получившим откровение, обладая всей полнотой духовной власти в Новой Испании. И архиепископ пребывал в тягостной задумчивости, не зная, как ему поступить, и ждал знака, пока не поучил письма от собрата своего по служению, епископа города Гуахаманги, где в местной тюрьме дожидался смертной казни за убийство на поединке некий альферес Алонсо Диас.
Подобное убийство было в биографии Диаса далеко не первым, и он многократно привлекал к себе внимание властей, но либо бежал из-под стражи, либо на его действия закрывали глаза, ибо Диас был известен безоглядной храбростью и боевыми заслугами, на войне всегда сражаясь в первых рядах и побивая врагов без счета.
Однако пробил час, когда список прегрешений Диаса превысил список его подвигов, и его приговорили к повешению. И в ожидании неминуемой смерти он сообщил, что желает сделать признание – но лишь епископу города, поскольку предпочитает подвергнуться суду церковному, а не светскому и тем передает себя в руки Божии.
Епископ Гуахаманги не остался глух к просьбе грешника. Он посетил Диаса в камере и услышал то, что повергло его в смятение. Алонсо Диас заявил, что настоящее имя его – Каталина де Эраусо и в действительности он – женщина, более того, девица, более того, послушница францисканского ордена. Младшая дочь бедных дворян из Сан-Себастьяна, что в провинции Гипускоа, она в четырехлетнем возрасте была отправлена родителями в монастырь, где и пробыла десять лет, но затем, накануне принятия окончательных обетов, бежала оттуда, повинуясь желанию посмотреть мир. И с тех пор странствовала, меняя имена, перебравшись из Старого Света в Новый, служа во флоте и в армии, но неизменно скрывая свой пол.
Епископ поначалу Диасу не поверил. Может ли быть, чтоб солдат, а впоследствии офицер, проводивший
Но не принять во внимание признание, сделанное перед казнью, он тоже не мог. Потому по некоторому размышлению епископ призвал нескольких женщин, почтенных годами и умудренных жизненным опытом настолько, что их уже ничто по определению не могло удивить, и послал их к заключенному, дабы они подвергли Диаса разоблачению – во всех смыслах слова. Почтенные матроны провели тщательное обследование и, вернувшись, доложили: Алонсо Диас, а точнее говоря, донья Каталина является девицей, непорочной, как в день своего появления на свет. И епископ Гуахаманги, впавший вследствие сего открытия в полную растерянность, спрашивал у примаса Новой Испании – что делать с этой особой?
Агустин де Карвахаль велел доставить донью Каталину в Лиму и, побеседовав с ней, отменил решение светского суда о смертной казни, но убедил донью во искупление прежних провинностей принести монашеские обеты, после чего она постриглась в монастыре Святой Троицы. Но Карвахаль не уставал задавать себе вопрос: не есть ли появление доньи Каталины – тот знак, которого он ждал? Не она ли – прямое доказательство того, что женщина способна служить на мужском поприще и добиться на нем успехов? И не чудо ли, что никто не распознал ее принадлежности к женскому полу, хотя она неоднократно была ранена в боях? Только когда она заявила, что отдает себя в руки Божии, спала пелена с глаз окружающих.
В этом мнении поддержал архиепископа проживавший в то время в Лиме дон Франсиско де Оталора. Он в свое время предоставил убежище в монастыре Алонсо Диасу, когда губернатор Чили объявил награду за его голову, и успел неплохо узнать характер доньи Каталины – пусть он и не знал тогда, что это она. Теперь, когда выяснилось, что они принадлежат к одному монашескому ордену, он не раз беседовал с нею и сказал архиепископу, что, возможно, сестра Каталина сумеет убедить сомневающихся высоких лиц в Европе. Де Карвахаль отписал его католическому величеству, и со следующей почтой пришел ответ, что король Фелипе желает видеть сеньору де Эраусо.
Сестра Каталина вновь сменила рясу на мужскую одежду и перепоясалась шпагой, ибо так путешествовать через океан было удобнее, и направилась в тогдашнюю метрополию. На родине ее встретили как героиню, а король принял ее благосклонно. К тому времени дебаты об Откровении захватили Испанию Европейскую, тогда именуемую просто Испанией, и не могли остаться без внимания Святого Престола. Его величество решил, что сестра Каталина лучше, чем кто-либо, объяснит его святейшеству, в чем состоит суть вопроса, и направил ее в Рим.
Противу всяких ожиданий, папа Урбан VIII не только принял ее, но и отнесся к ней весьма милостиво, хотя курия, как правило, питала к испанцам чувства, далекие от нежности, в силу множества причин. Не помешало даже то обстоятельство, что несколько человек, насмехавшихся над таким необычным послом, быстро окончили век свой от ударов клинка. В Риме к таким вещам относились просто – дело-то житейское. Его святейшество лишь мягко пожурил донью Каталину, напомнив ей о заповеди «Не убий».
Чем объяснялась его мягкость?