Феминиум (сборник)

Первушина Елена Владимировна

– Я не гоню тебя, живи сколько хочешь.

– Ты с ума сошла! Здесь? Среди Диких Кошек?

– Мало удобств, светлейшая?

– Лако, прекрати издеваться надо мной!

– Здесь нет имен! Ты знаешь закон.

– Да плевать мне на ваши законы.

– Я согласилась выслушать тебя, Лакл, – отшвырнула горсть косичек с плеча, – только потому, что в детстве мы были очень дружны. Не испытывай на прочность мое хорошее отношение к тебе. Детские воспоминания быстро тускнеют.

– Прости.

Поспешила с

извинениями, мурашки скользнули по коже, и тут же раскаяние, запоздалое, ненужное, лизнуло шершавым языком, зря все это, зря, что я тут делаю? Что-то недосказанное, в глубине, касалось робкими щупальцами, требовало ответа, но мысль суетно бежала прочь, страшась разглядывать узоры догадок.

– Я решила сказать тебе, – сумрак копится в провалах глаз неподвижного лица, – это не в моих правилах, но я хочу, чтобы ты узнала.

– О чем?

– Мне заплатили, чтобы… – скользит кошачий блик в глубине зрачков, осторожный, цепкий, выжидающий. Склонила голову к плечу, словно прислушиваясь к внутренним весам: какая чаша перевесит.

– Что? – не выдержала долгой паузы, но тут же волна предчувствия накатила, накрыла с головой. – Да что же?

– Убить тебя.

Время остро застонавшей повозкой дернулось и остановилось. Словно это уже было когда-то, словно дурной сон. Безмолвие долгое, тяжкое распростерлось вокруг, и только где-то далеко-далеко медленные, тугие удары сердца, ниточка ритма, удерживающая все на своих местах.

– Интересно, – поправила прядь у виска, дрожь текла по пальцам, еще незаметная. – И много?

– Много, светлейшая, – лицо-маска кивает, змеями качаются белые спирали, ночь смотрит на нее провалами глаз. – Но я не знала, что убить нужно именно тебя.

– Это что-то меняет?

– Да, Лакл, – наклонилась вперед, попадая в узкую полосу света из потолочного окна, медленные блики запульсировали в зрачках. – Ты часть моего детства. Часть времени чудес. Я не хочу пачкать это кровью.

Рывком тронулась повозка, хромая в такт болезненным ударам крови в висках.

– Ты предлагаешь мне выкупить жизнь?

– Нет, – откинулась в сумрак. – Нет. Ты мне ничего не должна.

– Так не бывает, – страх стыл на ладонях липкой влагой, – я не верю.

Платок в руке раскаленным камешком жег ладонь. «Святые, где я ошиблась? Какой знак пропустила?» Веер лиц метался перед глазами.

– Кто тебе заплатил?

– Не знаю. Но с деньгами я получила еще кое-что, – сунула руку под шкуры, вытащила что-то маленькое, свет ударил в ладонь, вспыхнул радужным колким сиянием прозрачный камень в оправе. – Перстень. Узнаёшь?

– Нет. Белый камень. Это так дорого.

– Подумай, светлейшая.

Белый камень. Что-то было совсем недавно, даже не разговор, пара фраз. Шепчущиеся домоправительницы, коробочка в толстых коротеньких пальцах и лица одинаковые, восхищенные, с радужной

поволокой в глазах.

– Домоправительница, не помню ее имени, та, что работает у Инкрс, на днях говорила что-то о платье, но я не слушала. Только ее слова: «белый к белому». – Обвела взглядом тесный шатер. – Это она. Инкрс.

– Думаешь?

– Больше некому. Никто не осмелится кроме нее.

– Надо же, вот так запросто выбросить целое состояние, – засмотрелась на игру граней. – Что же ты ей такого сделала?

– Сделала? – распахнулась вдруг запретная дверца надоедливого предчувствия, вырвалось болезненное эхо, зашлось набатом. – Нет! Я как раз не сделала!

– Чего же?

– Я не поехала в столицу.

– Ты смеешься? Из-за этого не убивают.

– Меня заманили сюда, заманили как голодную собачонку, дразня куском мяса на веревочке. Святые, какая же я… – заметалась по шатру, предчувствие беды перехватило горло, лишило воздуха. – Инкрс никогда бы не решилась на убийство, если бы не мятеж. Святые, почему я была так слепа? Почему? Я должна была предупредить верховную.

Опустилась на шкуры, не было сил следить за лицом, не было сил бороться с отчаянием. Предводительница склонилась к ней, схватила за плечи и встряхнула так крепко, что Лакл невольно вскрикнула.

– Прекрати! Надо бороться, светлейшая! Рвать зубами всех, кто стоит у тебя на пути, даже если этот путь будет последним.

– Мне страшно…

– Так сделай свой страх союзником! Обопрись на него, возьми его силы! Нельзя сдаваться до поединка. Если твой противник пытается ударить в спину, значит, он очень тебя боится. Слышишь? Где твоя ярость, Лакл? Где твой гнев? Неужели ты не ответишь на оскорбление?

– Отвечу.

– Мне не нравится твой голос.

– Отпусти, мне больно, – стиснула зубы до немоты в челюстях. – Отпусти!

Усмехнулась предводительница, опустила руки.

– Мои кони в твоем распоряжении, идем.

Лакл отодвинула полог шатра, день плеснулся в лицо, сияющий, шумный. Закрылась ладонью – как ярко. Черная фигура вдруг возникла на пути. Отшатнулась, уронила руку с лица. Но нет, померещилось, это всего лишь Викл.

– Мы едем в столицу, – улыбка никак не хотела задерживаться на губах.

– Как скажешь, светлейшая. Но…

– Что? – заторопилась за предводительницей. Куда там, не идет, летит, не поспеть за ней быстрым шагом. – О чем ты, Викл?

Чуть в стороне от лагеря распятое тело на земле, без замков, просто колья и веревки. Брезгливо отдернула взгляд. Ночные забавы Кошек. Дикарки.

Викл споткнулась. Удивленно обернулась к ней, ловя ускользающие, беспокойные тени в зрачках. Радость? Или это игра света?

– Что?

Воительница молчала, пряталась за ресницы, но что-то внутри нее бродило яростно, румянцем полыхая на щеках.