Фемистокл

Поротников Виктор Петрович

–  Опустошив два сундука, я стал обшаривать всё вокруг и отыскал под камнями другие сундуки, - рассказывал фригиец, сидя у горящего очага.
– Потом у меня воспалилась рана, и я провалялся в горячке в кустах орешника на склоне горы день или два. Видимо, я громко стонал. Меня разыскала собака местного пастуха. У него-то я и жил до той поры, когда персы ушли из Афин. Вернувшись в Афины, я первым делом разыскал и похоронил прах Фаргелии и Гекамеды.

На глаза Мнесту набежали слезы.

–  Фаргелия меня любила, - всхлипнул он.
– А Гекамеда всегда обо мне заботилась. Правда, они часто дрались из-за меня. Мне постоянно приходилось

мирить их. Эх, ласточки мои! Сколько всего я теперь мог бы им купить!

–  Ты не пытался добраться до оставшихся в пещере сокровищ?
– осторожно спросил Фемистокл, обняв фригийца за плечи.

–  Пытался.
– Мнест печально кивнул.
– Но меня опередили. Сундуков уже не было, когда я вновь пришёл в пещеру. Кто-то вывез из неё все сокровища.

«Не кто-то, а жрецы Афины Паллады, - сердито подумал Фемистокл.
– Эти люди и в моменты крайней опасности блюдут свою выгоду! Так вот где была скрыта казна богини! Совсем рядом от Афин».

Обретённым богатством Мнест распорядился разумно. Содержимое одного из сундуков он спрятал в горах. Золотые вещи из другого сбывал через подставных лиц богатым ростовщикам и торговцам ювелирными украшениями. Вырученные деньги Мнест вкладывал в выгодные предприятия. Он рассказал Фемистоклу, что вошёл в сделку с одним купцом, имеющим корабль. Купец отплыл на Эгину, чтобы закупить там пшеницу и ячмень. Этот груз предстояло пустить на продажу в Аттике. Мнесту нужно было найти покупателя, который мог за хорошую цену купить всё зерно оптом.

Он и пришёл к Фемистоклу, желая, чтобы тот посодействовал в этом деле. Фригиец заговорил было о процентах, однако Фемистокл наотрез от всего отказался.

–  Не хватало ещё, чтобы афиняне зачислили меня в спекулянты хлебом, - проворчал он.

Мнест ушёл, не скрывая своего разочарования. Несколько дней спустя он снова заявился. На этот раз стал просить помочь получить афинское гражданство.

Фемистокл опять ответил отказом. Обременённый множеством забот, он на какое-то время забыл про Мнеста, который больше не показывался на глаза.

Но вскоре в разговоре с Архиппой Фемистокл случайно узнал, что Мнест поселился в доме её сестры Орсиномы. Фемистокл выразил недовольство по этому поводу.

Архиппа стала заступаться за фригийца, говоря, что тот дал денег Формиону, мужу Орсиномы, на ремонт их дома.

–  Ты же знаешь, в каком ужасном состоянии было жилище Орсиномы после нашествия варваров, - вздыхала Архиппа.
– Я дала ей мину серебра на починку крыши, но этого было явно мало. Там было столько работы! Одну из стен нужно было возводить заново, а все прочие укреплять глиной и камнями. И новые колонны во внутреннем дворе…

–  Тут и появился Мнест, как гений-хранитель!
– язвительно воскликнул Фемистокл.
– Он живо всё починил и исправил. Так?

–  Да, - с вызовом в голосе бросила Архиппа, глядя мужу в глаза.
– Я не понимаю твоей язвительности. Мнест не только дал денег Формиону, но и нанял хороших каменщиков, плотника и кровельщика. Теперь на дом приятно посмотреть! Не удивительно, что Формион пустил Мнеста к себе на постой. Он сдаёт ему комнату за три обола в день. Между прочим, Мнест позаботился о прахе твоей сестры Фаргелии и её дочери Гекамеды. Он очень достойный человек! К тому же богат.

–  А ты знаешь, милая, каким образом Мнест разбогател?
– спросил Фемистокл.

–  Он снимал золотые украшения с убитых персов, которых волнами выносило к

Колиадскому мысу. Это было в день Саламинской битвы, - ответила Архиппа.
– Мнест сам рассказал об этом Формиону.

–  Ах какой находчивый!
– Фемистокл усмехнулся.
– Пожалуй, имеет смысл уговорить архонтов дать Мнесту венок за сообразительность.

–  Что ты имеешь против него?
– рассердилась Архиппа.
– Разве Мнест чем-то тебе навредил? Или тебя коробит то, что он бывший раб? При Писистрате немало вольноотпущенников обрели афинское гражданство, ныне это никого не возмущает.

–  Писистрат давал афинское гражданство лишь тем вольноотпущенникам, которые нажили богатство путём упорного труда, - заметил Фемистокл.
– Неужели ты желаешь, чтобы Мнест стал афинским гражданином?

–  А почему бы и нет?
– удивилась Архиппа.
– Мнест не обманщик и не разбойник. К тому же он наш родственник. Я понимаю, что богатство пришло к Мнесту по воле случая, но он же не тратит деньги на кутежи и куртизанок, а ведёт достойный образ жизни.

–  Мнест не умеет ни читать, ни писать, - напомнил супруге Фемистокл, - а Писистрат давал афинское гражданство лишь тем метекам, грамотность которых не вызывала сомнений.

–  Это беда поправимая, - невозмутимо ответила Архиппа.
– Сын Формиона уже обучает Мнеста чтению, письму и счёту.

–  Как это благородно со стороны Формиона!
– съязвил Фемистокл.
– А не открыть ли ему школу в своём доме для таких, как Мнест? По-моему, очень выгодное дело!

–  Ты невыносим, Фемистокл!
– процедила сквозь зубы Архиппа. Она удалилась, не желая больше выслушивать колкости и насмешки в адрес Мнеста.

–  Ты не знаешь этого хитрого фригийца, дорогая моя!
– крикнул Фемистокл вслед удаляющейся Архиппе.
– А я знаю, из какого теста он слеплен! Клянусь Зевсом, Формион ещё не раз горько пожалеет, что связался с Мнестом!

Глава четвёртая. ПОСОЛ МАРДОНИЯ

Наступившая зима принесла афинянам не только холода. В полуразрушенный город стеклось множество народа из окрестных городков и селений, сожжённых дотла отступающими из Аттики варварами. Те из афинян, у кого уцелели дома, сдавали углы, чердаки и комнаты знакомым и незнакомым людям. Кто- то из сострадания почти задаром, а кто-то из корыстных побуждений за немалые деньги. Многие постояльцы, не имея достаточно денег на уплату жилья, были вынуждены подписывать закладные на свои земельные угодья, отдавали приданое сестёр и дочерей, брали серебро у ростовщиков под залог своих жён и детей. Множество бедного люда ежедневно рыскало по Афинам в поисках любой работы за любую плату. Рабы не пользовались спросом, поскольку их труд стал убыточен по сравнению с трудом свободных подёнщиков.

Из-за нехватки продовольствия на рынке продавали полусгнившие овощи, муку вперемежку с отрубями, мясо собак, лепёшки из бобов и рыбьего клея, однако люди не возмущались.

Агораномы всё прекрасно знали, но закрывали на происходящее глаза.

Цены подскочили не только на продовольствие, но и на дрова. Афиняне, ютясь в наспех сооружённых жилищах, страдали от холода, сырости и сквозняков. Большим спросом пользовались бронзовые жаровни для раскалённых углей. Бездомные бродяги ночи напролёт жгли костры в предместьях города либо в заброшенных каменоломнях.