Фенёк
Шрифт:
— Она Марина.
— Я хорошо слышал. О Марине.
— Что ты хочешь знать?
— Кто она, и знают ли родители?
— Мы учимся вместе, должны были поехать в Кировск, компанией, ну, ты знаешь.
— Знаю.
— Она не сдала зачёт, преподша-злыдня заставила сдавать сегодня, присралось ей! А денег на билет на самолёт домой у неё нет.
— А у родителей?
— И у родителей нет, так что она осталась, ну, и я остался, что ей — Новый год одной в Москве встречать?..
— Понятно, — Сергей улыбнулся, — молодец, что остался, молодец. А откуда девочка, дорогие билеты?
— Из-под Хабаровска.
— Н-да…
— Да ладно, нас таких, «отпущенных», половина колледжа.
— Верно всё, верно. Ну, молодцы, что приехали, молодец, что деньги взял, я готов помочь, чем смогу. Могу я не много, но всё же…
— Да ладно, дед сейчас придёт помогать.
— Дед? Ты позвал, что ли?
Отец всегда встречал Новый год в одиночестве, доставая бутылочку, он тихо выпивал и, после голубого огонька, который на утро бывал раскритикован в пух и прах, «не то что в их время», ложился спать.
— Не, сам позвонил.
— Странно, — Сергей пожал плечами. — И, пока не забыл, спать с Мариной будете в разных комнатах. Это, надеюсь, понятно?
— Ладно, — Илья в удивлении посмотрел на отца, потом помолчав, добавил. — Мы вообще не это… ну, ты понял.
— Вот и хорошо, но спать всё равно будете в разных комнатах, — и, повернувшись, вышел.
Сергей даже ухмыльнулся своей узколобости, можно подумать, он не понимал, что если что-то случится или уже произошло между его сыном и этой девочкой — он, Сергей, никак не сможет повлиять или остановить их. Вероятно, и не стоило этого делать, особенно учитывая почти самостоятельный статус подросших детей. Но именно так ему казалось правильным, и именно так, Сергей был уверен, сказала бы Маришка…
Пока Илья с Мариной суетились на кухне, Сергей выдвинул большой стол для празднования в центр гостиной. И кинул скатерть сверху, вспомнив, что белая так и лежит в грязном белье, ещё не отвезённая в прачечную после годовщины Маришки.
Не думал, что так скоро понадобится.
Пришедший отец был, как всегда, собран и подтянут, Сергей где-то завидовал его выдержке, он не помнил его разбитым или опустошённым после смерти жены, хотя образ отца, курящего в конце дня на маленьком балконе, навсегда запечатлелся в памяти Сергея. Целый день Павел Александрович проводил на работе, время было неспокойное, вечером кое-как справлялся с домашними делами, которые не успевал или не хотел делать шестнадцатилетний Сергей, а вечером, перед тем, как отправиться спать, отец выходил на балкон, тихо пройдя через комнату сына, думая, что он уже спит, и долго курил, смотря куда-то сквозь ночь. Вне зависимости от погоды.
Наверное, только теперь Сергей стал понимать, что пытался увидеть отец в тех ночах…
Влетевшая, как ураганчик, Юляшка с охапкой ёлочных гирлянд, удивила Сергея не меньше всего происходящего в этот день и уже почти вечер.
— Можно, — спросила Юля, — мы с бабушкой тут встретим Новый год?
— Конечно, — Сергей поднял дочку, отмечая, что она немного, но подросла, хоть и была всё ещё невероятно маленькой.
— Вот, Юля сказала, надо, — Мария Антоновна покосилась на ёлку, кое-как, на скорую руку, перевязанную бечёвкой, — купили по дороге.
— Паааап, а ты петарды будешь пускать? В том году… из-за мамы… а…
— Хочешь фейерверк? — он присел, чтобы посмотреть на точную копия себя, даже ямочка
Юля отвела глаза, и Сергей до какого-то животного ужаса испугался, что она сейчас заплачет. Только не Юляшка, и только не сейчас, когда она только-только начала снова разговаривать предложениями и не пугаться каждого звука или порыва ветра.
— Конечно, малышка, мы устроим фейерверк, поставим ёлку и нарядим её.
Петарды так и стояли с прошлого года в большой кладовой.
— Только не в спальне, — прошептала.
— Хорошо, — согласился Сергей.
Спальня так и оставалась для Юли «закрытой зоной», она не заходила туда с того дня, как влетевший в квартиру Илья пытался оторвать сестру из рук отца, а она цеплялась и кричала так, что надорвала связки. Потом чужие люди ходили по дому, трогали вещи, и Юля только вздрагивала, вздрагивала, вздрагивала, пока, наконец, освободившийся от формальностей Сергей не позвонил Марго и не попросил забрать Юляшку с Марией Антоновной, чьё состояние было ничем не лучше Юлиного. Сергей хотел было туда же отправить и Илью, но тот твёрдо сказал, что он никуда не поедет, тем более после настоятельной рекомендации Сергею врача скорой помощи — хотя бы на пару дней лечь в стационар.
Они наряжали ёлку и разговаривали. Юляша, как год назад, но всё ещё хмуря светлые бровки, хвасталась новым новогодним нарядом, специальной детской косметикой и подарками от новых подружек.
— Бабушка сказала на поминках, что тебя нельзя оставлять на Новый год одного, — прошептала доверительно, — она сказала дедушке, что на тебе лица нет… что на тебя смотреть страшно.
— Я такой страшный? — он улыбнулся дочке.
— Нет, что ты! Ты самый красивый, просто у тебя седых волос стало много, но моя учительница сказала, что седина украшает мужчину, она сказала, что ты… импортный… нет, интересный и импозантный мужчина, — закатила глаза к потолку, явно вспоминая незнакомое слово. — А что такой импозантный?
— Это такой мужчина, который вызывает интерес у женщин.
— А у мамы ты тоже вызывал интерес?
— Конечно, она ведь вышла за меня замуж.
— А платье на свадьбе у мамы было красивое?
— Самое красивое, и мама сама была красивая.
— Покажешь?
— Сейчас. — Сергей встал и на негнущихся ногах прошёл в комнату, где хранились фотоальбомы. Сам он просмотрел их, казалось, тысячи раз, пока, наконец, не убрал с глаз долой. Но Юля впервые за это время сама заговорила о маме, и он был обязан поддержать разговор, показать, что всё нормально, жизнь продолжается, он должен поддерживать в девочке память, если она в этом нуждается, и разговаривать, если это необходимо.
И они говорили, накрывали стол, наряжались и выглядели почти нормальной семьёй… если не ради себя, то ради друг друга.
На улице, когда Сергей запускал фейерверки под радостные крики Юляши и подружки Ильи Марины, стало попускать. Немного. Словно онемение стала спадать, наверное, так возвращается чувствительность органам — лёгкой болью.
Он смотрел на Марину, совсем юную девушку, и своего сына, который немного смущённо улыбался, глядя то на отца, то на внимательный взгляд бабушки, а то на Марину.