Феникс
Шрифт:
— Я не должна была говорить тебе этого, — сказала она, перевернувшись на спину и откатившись на свою сторону кровати.
— Нет, ты права, — пробормотал я, перевернувшись на бок. — Я не Бьерндален. Глупо было надеяться, что я смогу добиться таких же успехов, как и он.
— Ты уже добился большего. У тебя есть все виды олимпийских медалей в лыжных гонках, я уже молчу про чемпионаты страны и кубки мира по биатлону. Ты должен понять, что если бы тебя взяли в основной состав, то в случае проигрыша был бы огромный скандал. Тридцативосьмилетний бывший лыжник, только-только оправившийся после травмы,
— Знаю, — согласился я. — Вот только на душе все так же кошки скребутся.
— Я знаю, милый, — проведя рукой по моей щеке, улыбнулась любимая. — Но ты не должен из-за этого отчаиваться. В конце концов, еще есть шанс, что кто-то из ребят не сможет выступать.
— Ну, конечно, — усмехнулся я, догадываясь, что это так и останется мечтами.
В Сочи я поехал только для того, чтобы поддержать Беллу. Сначала я вообще хотел отказаться от места в резерве и ехать на олимпиаду как турист, но жена уговорила меня не делать этого. Она аргументировала это тем, что если кто-то понадобится из резерва, то я себе никогда не смогу простить того, что отказался от надежды на свою мечту. Я лишь пожал плечами и согласился остаться запасным только для того, чтобы лишний раз не нервировать Беллу перед соревнованиями. Это ее первая олимпиада, на которую она уже приехала в числе фаворитов, поэтому сейчас волнения обо мне будут ей только мешать.
Честно говоря, Россия оказалась намного гостеприимнее, чем мы того ожидали. Все вокруг улыбались и с радостью помогали в том случае, если мы нуждались в помощи. Конечно, я не настолько наивный, чтобы полагать, что здесь на самом деле по улицам ходят медведи и что все вокруг хлещут водку, но я не ожидал такого дружелюбия от русских. Нас с Беллой, слава Богу, поселили в одной семейной комнате, чему я несказанно обрадовался. В принципе, все шло своим чередом, и я даже успокоился, перестав беситься из-за того, что меня оставили за бортом. Я просто ждал женских гонок, полностью сосредоточившись на Белле, когда ко мне подошел наш тренер по стрельбе и заявил, что Тим Берк лежит с высокой температурой и не сможет участвовать в спринтерской гонке.
— Тебе придется заменить его, Каллен, — сказал он. — Не подведи нас.
Я не мог поверить своему счастью. Неужели я все-таки смогу побороться за последнюю медаль в своей спортивной карьере? Во время тренировки я не мог собраться с мыслями, постоянно мазал, не попадая в две из пяти мишеней. Я уже совсем отчаялся, когда перед стартом услышал голос той, в ком так сейчас нуждался. Подбежав ко мне, Белла крепко обняла меня за шею и притянула к себе.
— Я только что узнала, — взволнованно сказала она.
— Кажется, сегодня мне все-таки ничего не светит, — уткнувшись носом в ее макушку, выдавил из себя я. — Винтовка из рук валится. Не могу нормально стрелять.
— Что значит «не могу»? Ты же мне сам всегда говорил, что нет слова «не могу», есть слово «не хочу». Соберись, Эдвард. Ты не для того так долго шел к этому, — отругала меня жена. — Ради меня.
— Ради тебя, — повторил я, пытаясь собраться.
На старт я выходил
Десять километров борьбы с самим собой – нет соперников, которые «дышат тебе в спину», только секунды, которые безжалостно бегут, отдаляя или приближая тебя к победе. Стоя на стартовой площадке, все, о чем я мог думать, - это «Не сдавайся! Что бы ни случилось, не сдавайся без борьбы!».
Небольшой, довольно тихий гудок, и я отправился на дистанцию. Отправился убегать от секунд, стараясь не сбить дыхание.
Шаг. Толчок.
Шаг. Толчок.
Шаг. Толчок.
После первой отсечки тренер на дистанции подсказал мне, что я шел с третьим временем. Неплохо, но я могу лучше.
Первый огневой рубеж. Лежка. Точность попаданий на ней у меня составляет восемьдесят семь процентов, но сейчас не хотелось думать о статистике. Сейчас вообще не хотелось думать, главное – попадать.
Подкатил к коврику.
Лег.
Прицелился.
Задержал дыхание.
Выдох - выстрел.
Попадание.
Прицелился.
Задержал дыхание.
Выдох - выстрел.
Попадание.
И так еще три раза – первый огневой рубеж чисто.
На отсечке выхода со стрельбища я был уже вторым, отставая от Бьерндалена на семь целых и шесть десятых секунд. Немного, но все прекрасно знают, как хорош этот легендарный норвежец ходом. Сколько он может отыграть по дистанции.
Я мысленно скривился – я могу не хуже.
Я могу не хуже.
Я могу не хуже.
Именно с такими мыслями я буквально летел над трассой.
— Эдвард, осторожно, смотри не выдохнись! – после очередной контрольной отсечки на трассе прокричал тренер, пока я проходил мимо него. Я услышал его, но знал, что могу спокойно продолжать идти в том же темпе. Чувствовал, что выдержу. Должен был выдержать.
На второй огневой рубеж – стойку – я подходил с отставанием всего три секунды, но и процент попадания на стойке у меня был значительно ниже – семьдесят шесть процентов.
– Не паникуй! – мысленно приказал я сам себе. – Соберись и стреляй, будто это обычная твоя тренировка.
Коврик.
Положил палки.
Стойка.
Задержка дыхания.
Выдох - выстрел.
Попадание.
Еще.
Еще.
И еще.
Четыре в цель, остался еще один.
Задержка дыхания.
Выдох - выстрел.
Мимо.
И тут мое сердце пропустило удар.
Штрафной круг.
Примерно двадцать секунд, которые на оставшемся расстоянии будет практически невозможно отыграть.
Плакала моя олимпийская медаль.
Штрафной круг я прошел с невероятной скоростью, молясь, чтобы он как можно скорее закончился.
Когда я прошел временную отсечку после стрельбища, тренер молчал о моем отставании, лишь подгонял меня идти быстрее. И весь следующий круг я именно это и делал – шел на максимуме своих возможностей.
Подходя почти к финишной прямой, я все еще не знал, какое у меня отставание хотя бы от третьего места – тренеры по трассе перестали «вести» меня, что неимоверно злило меня. Я отчаянно желал узнать свои шансы.