Феномен игры
Шрифт:
Теперь очередь за мужским пасьянсом. Их семь. И какую бы аналогию найти здесь? Четыре искусства Мастера – мало. Десять слонов Пути игры – много. Возьмем семь струн Спиральной динамики Грейвза. Какая из струн является чьей доминантой пусть выискивают и делят сами. С мужиками нет смысла расшаркиваться. Начну с первого, пойманного за уши или за бубенчики.
Сергей Друзьяк
Итак, вот она – моя первая и, скорее всего, самая горячо любимая ипостась – абсолютный дурак! Как говорится, легкая придурковатость делает человека практически неуязвимым. Самый обаятельный, добрый и сердечный из всех. Больше всех опирается на интуицию и случай и, оказываясь в состояниях потока, иногда более чем точно воздействует на зрителя. Идеальный артист для режиссерского театра, чье время (с моей точки зрения) безвозвратно ушло. Выполнит любую задачу, но на следующей репетиции выяснится, что ничего не запомнил, и надо все начинать сначала. На протяжении трех лет, играя Арлекиниаду, редкий случай, если кому-нибудь из партнеров не расшиб голову. Четыре года напряженного командного эксперимента протекли как дорогое вино сквозь его пальцы. И даже те, кто пару лет назад ещё покупались на придурковато-очаровательный стиль его неуязвимости, сегодня уже опускают глаза в пол, понимая, что бриллиантовые россыпи
Следующий. Тотальная противоположность первому. Воплощение породы и качества везде и во всем – от выбора женщин, ролей и ювелирных украшений, до мест отдыха, музыкальных инструментов и одежды. Страсть к предельному совершенству и законченности у него фатальна. Иногда хочется, чтобы хоть что-то оставил без внимания, бросил на волю случая, был чуть более небрежен с окончаниями. Иногда я думаю, что если поместить в алхимическую реторту ингредиенты первого и второго, то получился бы великий артист. Хотя, найти такого среди мужчин (говорю со всей ответственностью) фактически невозможно. В общем, если бы я выбирал коня для презентации на параде своей многоликости, то выбрал бы именно эту свою субличность. Стопроцентный герой арабских легенд. Самостоятельный, независимый, быстрый, настойчивый, щедрый. Как шепчет мне интуиция – первый из всех, кто найдет свой собственный ориентир и, возможно даже, оставит команду, желая гарцевать к вершине своей иллюзии в полном одиночестве. Один из немногих (помимо девок, конечно), кто взял весь четырехлетний пакет целиком. И хотя мне, время от времени, до сих пор удается преподносить ему маленькие уроки, это скорее уже шлифовка, лакировка, педагогический понт с моей стороны. Коко Шанель, Рей Чарльз, Януш Корчак, граф Родчестер, Ал Капоне и мн. др. его роли – бесспорные шедевры. И если б вы знали, какое это счастье – видеть на что я способен.
Андрей Ланд
Конечно, не обойтись и без кровавого бастарда с высокой грузинской родословной, такое тоже бывает и есть. Жажда самоуничтожения в нём не знает границ. Уверен, он будет первой из моего ролевого многообразия, что растворится в пустоте, настолько ненавидит себя как форму. Все его персонажи – самоубийцы или безумцы. Причем с ярковыраженными садомазохистскими наклонностями. Мисима, Де Сад, Клайд Бэрроу, Врубель, Курт Кобейн. Иногда мне кажется, что его ум перепутал тело. Он должен был родиться женщиной, настолько его внутренний мир алогичен и жаждет боли. Его маркиза Де Помпадур – это на 100 % склад его собственного ума. Когда его садомазохизм просыпается во мне, я начинаю серьезно себя побаиваться. Прорасти он в другой культуре, его страстью было бы самобичевание или смерть от сэппуки (харакири), хотя и то, и другое он уже сыграл, как на сцене, так и в жизни. Счастье от созерцания тех глубин, на которые претендует этот, ещё не окрепший для таких амбиций персонаж, доставляет мне истинное наслаждение. Через его де Сада часто проглядывает мой Фолиаль (тот самый, что когда-то вышвырнул меня из профессии на 10 лет). То, с каким упорством этот персонаж протискивается сквозь третью пренатальную матрицу Грофа, заставляет мой взгляд увлажниться. Но с другой стороны, осознание глубинных детских импринтов уже случилось, уже стало объектом исследования, уже выплеснулось на зрителя под маской Маленького принца, и сидя в первом ряду, я спокойно вытираю свои глаза белым платочком, продолжая ждать последнего акта, перед его катарсичным превращением в бабочку.
Самик Какиашвили
Далее, самый совершенный хитрец из всех. Настолько хитрый, что уже достиг (как кажется) мастерства перехитрить даже самого себя. Он больше всех близок к моей собственной природе, и поэтому я более других чувствую, насколько ему тяжело с самим собой. От других он легко может спрятаться, от себя же, хоть и очень старается, убежать не получается. Постоянно наступает себе на пятки и себе же сам мешает развить настоящую скорость. Прекрасен в Мольере и Обломове – самой органичной и искренней своей ипостаси (хотя второго на сцене никогда не играл). Тотально уверен, что никто не способен просчитать его тонких манипуляций, хотя на самом деле они шиты красными, галогеновыми проволочками. Считает, что может сформировать своё развитие чужими руками. При этом изумительно хорошо создает коллективную атмосферу расслабленности и потенциальности. Легко и быстро чарует женщин, воодушевляя их открытость и развитие, искусной болтовней. Но когда его ум действительно соответствует размерам его скелета, что бывает крайне редко, когда из комнаты кривых зеркал выныривает его тотальность, происходит чудо. Он становится невообразимо прекрасным, тягловым, ответственным, магнетичным. Думаю, более чем на месте оказался бы в роду войск римских легионов, под названием Велиты. Не имея никакой защиты, и могущие рассчитывать только на свою верткость, эти персонажи были вооружены только тем, что подворачивалось под руку, и т. н. талантом оскорблять. Трибуны выставляли их перед курией для того, чтобы те, своим убойным сарказмом, метанием какашек, уничижительными речитативами и гнойным юмором задирали противника. И когда туповатые варвары, исполненные наивной обиды, бросались на обидчиков, велиты просто исчезали за щитами профессиональных легионеров. Его Мольер, Колобок, Пикассо – все, как на подбор, язвительные трикстеры и безжалостные тролли. Не уверен, что выживет на Эвересте. Скорее всего придется оставить на подъеме.
Никита Грибанов
Следующий – ещё один бриллиант из короны моей «святой самовлюбленности». Именно через эту субличность моя персональная нарциссическая крайность достигает своего предела. Пиковое воплощение чарующих женских активностей в мужском теле. Тотальная ранимость и уязвимость за стройным мускулистым фасадом. Из всей мужской части команды его легче всего представить женщиной. Любит юбки и обильный грим. Наблюдать с каким вожделением он растворяется в своих отражениях в зеркале перед каждой Арлекиниадой, нанося на себя тонны грима, приводит меня в трепет от сознания глубинной преданности профессии. Восхитительно играет все свои роли – Нарцисс, Достоевский, Леонардо, Караваджо, Андрей Миронов, Салтыков-Щедрин, Чаплин, Есенин, Чеширский кот и мн. др. Высокомерная надменность и пренебрежение, с какой он относится к психологическим изыскам командного эксперимента, сознательно дистанцируя себя от целого, злит и более чем
Максим Митяшин
Ди Логвинов
Следующего описать пока трудно. Ещё не так прожарен, как хотелось бы. Но потенция хорошего бифштекса с кровью уже на лицо. Вечные сомнения и метания – театр или математика. Я с вами – я не с вами; я хочу – я не хочу… Откровенно достал! И, тем не менее, – единственный в команде, кто выбрал самую правильную стратегию развития, стратегию каннибала. Именно её, кстати, до сих пор использую в отношениях с учителями и я сам. Суть в том, чтобы просто сожрать мастера своей любовью и преданностью. Сожрать со всеми потрохами, достоинствами и недостатками, прожаренным или нет. По сути, стать им. Подражание и отождествление – главный ключ к успеху. Делать всё как учитель – есть, пить, играть, медитировать, совращать. И успехи на лицо. Единственный из команды, не имея актерского образования (героически пробиваясь через логически организованный ум), за четыре года интенсивной преданности обогнал в своем развитии многих, кто пришел в театр с амбициями законченных артистов. Посмотрите на его Мальчиша-Кибальчиша в Арлекиниаде, или на Савонароллу в «Закрой глаза и смотри», и вы убедитесь, что перед вами тотально профессиональный артист – глубокий, точный, с ясной авторской интонацией. Но преодоление главных импринтов детства, судя по всему, ещё впереди. А следовательно, и непредсказуемость решений, которые будут приняты на новых этапах. Должен знать, что будет отпущен «за тридевять дальных далей» с легкостью.
Юрий Шибанов
И последний из 12 апостолов – единственный, кого описывать не имею права, просто из вопросов корректности. И, тем не менее, не сделать этого нет возможности – он часть командного эксперимента. И если все остальные только кажутся сумасшедшими, то этот – настоящий. Систематические транквилизаторы – норма его жизни. И театр его сознания действительно большая загадка для меня. Моя любовь к нему безгранична. Трогательность, которую он вызывает, выходя на сцену, выдавливает из сердца последнюю влагу. Но есть и недостатки – полное отсутствие памяти. Текст в три предложения заучивает годами. Нет никого, кто мог бы сравниться с ним в юморе и самоиронии. Неординарность его подходов ошеломляет. Раздеться до костей, облиться медом, обсыпаться перьями и проорать монолог полный осмысленной образности на петушинном – это стиль его понимания профессии. В процессе работы над Арлекиниадой, вышел однажды на сцену, минуту молча стоял и смотрел в зал. Потом, с внезапным ором, плюхнул себе на голову 5-литровую кастрюлю сметаны и снова стоял минуту, обтекая, с трагическим, полным боли и космического сострадания к миру людей выражением лица. В зале не было ни одного человека, кто усидел бы в кресле. Все катались по полу от смеха. Этюд не вошел в спектакль. Какой театр разорится на такое количество сметаны и костюмы, которые после каждого шоу нужно отстирывать и приводить в порядок. Восхитителен в импровизации и сценах без текста. Такое ощущение, что его внутренний мир гораздо лучше справляется со смыслами жизни – вне слов. Они, в общем-то, ему и не нужны. Его творчество жаждет свободы и сиюминутности. Но театр – искусство повтора и командной ответственности. С огромным сочувствием храню память об этой своей личности в своем сердце.
Вот она – дикая орда моих камикадзе, скоростям развития которых я готов неустанно аплодировать, бесконечно опрокидывая на них свою радость и ваджрную (алмазную) гордость, т. к. интенсивность роста, с которой они справляются на протяжении вот уже пяти лет моего безжалостного эксперимента, действительно достойны восхищения.
В общем, закулисье уникального командного эксперимента, о котором я (их высочество многоликость) хочу вам поведать – на 100 % их детище. И каждый спектакль или тренинг отдавая вас на растерзание своре своих шакалят, я искренне предупреждаю вас – будьте с ними осторожны! Ради забавы не кормите с рук, оттяпают, даже не заметите. Благодаря молодости, они чуть более кровожадны, чем даже я, так что лучше уважительно относитесь к их естественной нетерпимости и страстному желанию набросить на себя неукротимую многоликость Богов игры. То есть, почаще вспоминайте сказки братьев Гримм, на которых выросло моё, более чем не сентиментальное поколение: «маленькие отрубленные ножки в красных башмачках побежали по дорожке…» ну и т. д. Одним словом, каждая из моих субличностей – это несомненно Он! Прямо здесь и сейчас! Не кто иной, как сам Повелитель игр! И в этом смысле я спешу склониться к ногам населяющего меня множества, в знак признательности их воли и последовательности, и каждый раз приглашая их на сцену, словно на празднество Элевсинских или Дионисийских мистерий, я призываю их разбрызгать свой талант и опыт, своё понимание «Phaenomenon ludi», дополняя и раскрашивая тем самым мой портрет, и, несомненно, принося в него свою зоркость, образность, и, конечно же, боле острое чувствование времени.
О, возлюбленный мой LORD OF THE GAME, как они прекрасны! Что не маска, то произведение высоко организованного импринта! И глядя на это совершенство, я снова и снова не устаю восклицать – как прекрасен я в многоликой бездонности их творческих возможностей! И я действительно не могу понять, как могут жить другие Мастера, если им не выпало счастье иметь такой бездонный шкафчик с нежданчиками.
Феномен игры как преступление
…все философии в мире – подделки Ума;
не было никогда ни одного учения, сумевшего проникнуть в сущность вещей.
Любая форма культуры – это массовая галлюцинация.
Итак, дорогие мои, всё глубже и глубже затягивая вас на тотально нелинейную территорию своей Игры, я, конечно, должен извиниться за дерзость самой идеи – разорвать ваш мозг на лоскутное одеяло, и дать Силовому полю командного эксперимента право самому выражать себя. Но именно так (в командном, хаотичном вареве) рождались все наши проекты, начиная с шоу-преступления «Арлекиниада» и stand up tragedy «Закрой глаза и смотри», продолжаясь в разработке всех трех модулей шоу-тренинга «Школа игры», и сейчас этот же стиль самоорганизации мы используем в создании трагического цирка «Козья морда» (закрытие юношеского гештальта со «Снегурочкой» Островского, как вы помните). И доказав свою эффективность столько раз, меня терзает тупая амбициозная уверенность, что скорее всего, он сработает и на этот.