Феноменология русской идеи и американской мечты. Россия между Дао и Логосом
Шрифт:
Споры об отношении россиян к труду велись испокон веков. «Копья ломаются» и по сей день. Вероятно, упрощенчеством было бы прямолинейно опровергать злонамеренные суждения. Русский народ шел сложной и трудной дорогой поиска собственной траектории развития. На его изначальные свойства и качества всегда оказывало влияние множество как положительных, так и отвлекающих от созидательной работы отрицательных факторов.
Географические просторы и богатство воображаемых вариантов («захочу – в Сибирь уйду новую жизнь начинать») обернулись для России некоторой мягкотелостью и непривычкой сражаться за каждый свой день как за последний шанс. Это был своего рода наркотик, расслабляющий волю.
В России с ее мессианством и духовностью существовал культ бедных и гонимых, а богатство всегда считалось чем-то не очень положительным. Притча про богача и верблюда перед игольным ушком была принята у нас со всей серьезностью. Не тот угоден, кто богат: Христос – Бог униженных. А тот угоден, кто беден, несчастен и страдает. Трудись не трудись – это для русского Бога в конечном итоге не имеет большого значения. Страдай, кайся, люби и жалей всех – тогда ты Ему угоден. Страдающий на каторге вор ближе русскому Богу, чем богач [97] .
Но лодыри и пьяницы не могут создать великое и могучее государство. В советский («советский» от слова «вече») период вековые социальные идеалы асимптотически сближались с наличным бытием и тканью самой жизни, становились практически достижимыми и выступали как реальные повседневности. Нейтральная обыденная жизнь «homo soveticus» почти целиком перетекала в ритуальное действо, до предела насыщенное образами, призванными подчеркивать величие рожденного ленинским самосознанием и всегда хронически правого «мира-духа» под названием «партия» как организации, монопольно владеющей всепобеждающим учением.
Претворение социального идеала в действительность означало как бы вступление неисчерпаемой сущности в мир явлений и переход от потенциального бытия к реальному. Определенные грани и ингредиенты сущности разливались в существовании и обнаруживались в зримых феноменах действительной социальной жизни. Россия оказалась в эпицентре исторической дефлорации. Мы первыми высадились в метаистории, как американцы на Луне. Российское развитие – это не преобразование самотождественного социума, а смерть и новое рождение. Каждый новорожденный социум может стать вариантом развития человечества.
Утопические социальные идеалы в реальной повседневности превращались в «планы партии и правительства». Плановая модернизация предусматривала быстрейшее сокращение уровня экономического развития между СССР и западными странами. Для этого закладывались почти невозможные («форсированные») темпы социальных преобразований.
В советской империи существовало сложное сочетание нематериальных, материальных стимулов и методов внеэкономического принуждения (социального насилия) к труду. Подобно гомеровскому, советский Ксанф был красного цвета [98] .
Одними только материальными стимулами нельзя получить социального сверхусилия, необходимого для актуализации социального идеала. Русскому человеку чужда протестантская этика. Для него смысл – это базис, а не надстройка. Если его труд – не подвиг, он будет лучше спать на печи. Страх также не может быть основой серьезной творческой мотивации, подавляя творческую инициативу и духовную мотивацию.
Трудно поэтому согласиться с мнением живущего в США философа А.Л. Янова, который в контексте западных интеллектуальных дебатов о России высказывает следующую
Объективный анализ русской идеи обнаруживает особую, парадоксальную связь между российским общественным идеалом и идеей русского коммунизма. Еще П.Я. Чаадаев и Ф.М. Достоевский писали, что Россия призвана разрешить все проблемы западной цивилизации. Попыткой такого разрешения до некоторой степени и был социализм на русской почве. Партийные же каноны советского периода имели такое же отношение к утопическому социальному идеалу, как современные США к идеалам американской демократии.
Подлинная русская идея не разделяет, а объединяет свои конкретные исторические воплощения: древнюю княжескую Русь, Московское царство, империю Романовых, Советский Союз и даже РФ/СНГ; связывает православие-самодержавие – с марксизмом-ленинизмом, смуту – с перестройкой, Распутина – с Путиным.
Проникновение капиталистических, рыночных элементов в советскую плановую систему выражалось в таких явлениях, как теневая экономика, а также связанное с ней имущественное расслоение и появление понятия «нетрудовые доходы». Наличие элементов стихийности было связано с самой природой человеческого познания, заключающейся в том, что человек как часть объективной реальности не может до конца все познать и предвидеть.
Настоящее всегда несет в себе определенные черты прошлого. В этом смысле теневую экономику можно считать «эмбрионом» рыночной экономики: одновременно с созданием способов нейтрализации дефектов плановой системы возникали (обычно в извращенной форме) элементы рыночных механизмов.
Основной парадокс современного либерального реформизма в России с развитой отрицательной эффективностью состоит в том, что он требует счастливо-гедонистического буржуазного сознания от граждан, находящихся в самом низу социальной лестницы. С «социальными маргиналиями», испытывающими мотивационную расчлененность, очень трудно договориться и убедить в необходимости укрепления государства или проведения экономических реформ. Нищих людей интересует преимущественно их собственная жизнь.
Комплексное совершенствование общественной жизни, прекращение вывоза капиталов, успешное осуществление продуманной экономической реформы совместно с возрождением социальных архетипов могло бы обеспечить качественный сдвиг в стимулировании труда русского человека. [100]
В России большинство людей не видят реальных путей разрешения противоречия между сущностью и существованием. И это обстоятельство будет создавать проблемы при реализации любых социальных проектов. Воодушевить одной и той же национальной идеей олигарха и бомжа с Московского вокзала сложно или совсем невозможно (слишком «широка» должна быть «общая платформа»).
В настоящее время качество не признается мерилом успеха. Однако количество материальных благ на планете Земля в конечном итоге ограничено. Как следствие возникают конкуренция, битвы, сражения и социальное расслоение. Глобализация предоставляет самым богатым возможности ускорения процесса «делания денег». Использование новейших технологий для чрезвычайно быстрого перемещения крупных денежных сумм по всему земному шару дает возможность осуществлять все более эффективные спекулятивные операции. Источник несчастий спрятан в красивой оболочке.