Феномены Тени и зла в волшебных сказках
Шрифт:
Две птицы, соединенные вместе, друзья,
льнут к одному и тому же дереву,
Одна из них поедает сладкую ягоду,
другая смотрит [на это], не поедая.[90]
В одном их гавайских мифов мужчина (фигура вроде нашего Адама) был совершенным в Запредельном, но затем он был призван на землю. Но на землю спустилась лишь одна его половина, именно поэтому в этой цивилизации Адама называют получеловеком. Миф повествует далее, что в конце света он обретет свою вторую половину. В некоторых примитивных цивилизациях существует поверье, что у каждого человека есть свой брат-близнец — его плацента. Плаценту после рождения ребенка высушивали, и тот носил ее на шее, таким образом «близнец» оставался с человеком на протяжении всей жизни, как дух Запредельного, чтобы в момент смерти обе половины снова смогли воссоединиться.
В Мундака упанишаде далее говорится:
На том же дереве — человек, погруженный [в горести мира], ослепленный, скорбит
Когда же он зрит другого — возлюбленного владыку и его величие, то освобождается от скорби.
Когда видящий видит златоцветного творца, владыку, пурушу, источник Брахмана,
То сведущий, стряхнув [с себя] добро и зло, незапятнанный, он достигает высшего единства.[91]
А вот что сказано в Шветашватара упанишаде:
[Существуют] нерожденная, единая, красная, белая и черная, производящая многочисленное потомство, подобное [ей];
И один нерожденный, любящий, лежит рядом;
другой нерожденный покидает ее [меч, который брат положит между собой и женой своего брата], вкусив наслаждение.[92]
В жизни человек принимает то, что для него предназначено. Все это амплифицировано в отрывке из Майтри упанишады:
Видящий [это] не видит смерти, ни болезни, ни страдания;
Видящий [это] видит все, он всюду достигает всего [объективно, а не через субъективное воздействие на него], он становится всем во всем [он становится брахманом].
Наделенный глазом, двигающийся во сне, [крепко] спящий и находящийся за пределами сна -
Таковы четыре разных его состояния [Самости]; четвертое — высшее среди них.
Одной своей стопой Брахман движется в [первых] трех и тремя стопами движется в последнем.
Вкушая истинное [в четвертом состоянии] и ложное
[в состоянии трех], великий Атман обретает двойственную природу, великий Атман обретает двойственную природу.[93]
Тогда два брата в нашей волшебной сказке становятся фигурами, воплощающими эти две стороны Самости. Два брата в сказке «Золотые дети» кажутся одним человеком, так как они близнецы, рожденные от одной рыбы. Конфликт существует, только пока существует сознание, и пока существует сознание, конфликт неизбежен, — но это только кажущийся конфликт. Следует помнить об их тайном единстве и о том, что под этим подразумевается.
Часть вторая
Зло
Глава 6. Примитивные уровни зла
С какой бы позиции мы ни рассуждали, уже сам факт, что сказки отражают содержание коллективного бессознательного, приведет нас, прежде чем мы начнем вникать в детали, к следующему общему вопросу: если это коллективный бессознательный материал, то могут ли в волшебных сказках присутствовать этические проблемы? Если да, это значит, что бессознательное принимает некую этическую и моральную сторону или направление, но такой вывод совершенно недопустим и не вписывается ни в какие рамки. Прежде чем мы начнем в этом разбираться, я советую обратиться к индивидуальному и коллективному бессознательному материалу, который можно наблюдать у отдельных людей — здесь мы найдем все необходимое, и поэтому я сошлюсь на статью Юнга «Совесть»[94], в которой он обсуждает нечто подобное и поднимает тот же вопрос, который я поставила перед вами. Теперь следует рассказать, как он на него ответил.
Несомненно, в человеческой деятельности в целом проявляется этическая тенденция. За исключением нескольких аномальных случаев можно считать, что везде, у каждой нации, структура человеческой психики включает в себя некую предрасположенность к тому, что Юнг назвал этической реакцией человека на свои собственные действия. Человеку небезразлично то, что он делает, но он постоянно имеет склонность выносить оценочные суждения относительно собственных действий и мотивов. Такие суждения могут различаться между собой, но одно то, что мы обладаем такой чувствительностью, заложено в общей человеческой природе. Однако более тщательный анализ показывает, что бессознательная мотивация отделена от сознательной сверхструктуры рефлексии, сознательного осмысления человеком собственных мотивов и субъективных оценочных суждений. Таким образом, если мы анализируем в деталях человеческое существо, то совесть представляет собой очень сложный феномен, который привел к широко распространенной проблеме, известной теологам как проблема чистой и нечистой совести и даже отсутствия таковой, с вытекающими отсюда бессовестными намерениями и действиями, или присутствия ложного чувства вины. Есть другое мнение, утверждающие, что вся эта путаница вызвана сложными отношениями между бессознательной и сознательной частью психики, которые заложены в базовой структуре психики всего человечества.
Затем Юнг подробно обсуждает фрейдовское понятие Супер-Эго, объясняющее человеческие реакции, связанные с чувством
В этом смысле мы, юнгианцы, не отрицаем этот феномен, ибо он существует и представляет собой коллективный моральный кодекс, который человек может как признавать сознательно либо бессознательно, так и полуосознанно вытеснять под давлением своих мотиваций. Однако при более тщательном рассмотрении в Супер-Эго можно увидеть исторически сложившуюся форму, а это значит, она отвечает не за все этические проблемы человечества, а только за их часть.
Иными словами, Юнг считает этическую реакцию человеческой психики не идентичной фрейдистскому Супер-Эго. Наоборот, эти два понятия часто сталкиваются между собой и оказываются там по разные стороны друг от друга. Согласно Юнгу, мы находимся под давлением двух факторов: коллективного этического кода, который является особым для каждой нации и, как правило, диктует наше этическое поведение, — и индивидуального морального побуждения, которое у каждого человека является субъективным и зачастую не совпадает с коллективным кодексом. Естественно, что там, где они совпадают, их трудно различить.
Например, предположим, что кто-то у вас вызвал сильную ярость, и вы чувствуете себя настолько разъяренным, что готовы его чуть ли не убить, но вы осознаете, что вы эту свою мысль лично никогда бы не привели в исполнение и даже не смогли бы. Что этому мешает: коллективный кодекс, лежащий у вас глубоко внутри, или же ваш личный этический кодекс, ваше чувство общности с другим человеком? В таком случае увидеть разницу очень трудно. В пользу индивидуального кодекса можно сказать, что, если бы даже не было свидетелей, а также уголовного наказания и морального запрета, человек все равно бы не совершил убийства, однако это было бы трудно доказать. Все дело заключается в том, что вы не можете это сделать, потому что кто-то внутри вас это запрещает. Несовместимость этих факторов: индивидуального побуждения к этической реакции и морального кодекса — становится очевидной, когда возникает так называемый конфликт долженствования. Юнг говорит, что в действительности нетрудно узнать, что человек должен делать, если у него не возникает конфликта долженствования. Сложность появляется в той ситуации, когда вы наполовину правы, наполовину нет и когда то, что вы делаете, отчасти является неправильным. Такая проблема, например, типична для врача, который стоит перед выбором: сказать или не сказать больному о том, что у него карцинома, рак? Если он не скажет, то совершит обман, а если скажет, это может вызвать у пациента страшное потрясение и причинить ему серьезный вред, — так как же ему поступить? Моральный кодекс не отвечает на такой вопрос. Одни мои коллеги утверждают, что врач никогда не должен сообщать больному диагноз, тогда как другие уверены, что, наоборот, лучше, если пациент будет знать правду, а перенесенное потрясение поможет ему в дальнейшем бороться против недуга. Однако не существует общего этического правила, и в этом состоит сущность конфликта долженствования: долг врача говорить правду и долг врача беречь больного.
Подобных случаев великое множество, можно привести и более сложные примеры, чтобы в конце концов осознать, что этический кодекс — это не единственное правило нашего поведения. В ряде случаев, даже если есть ясный ответ на вопрос, что надо делать, у вас может появиться сильное чувство, что такой поступок был бы для вас аморальным. Сначала вы находитесь в полной растерянности, а затем осознаете, что по существу есть только две вещи, которые определяют человеческое поведение: коллективный этический код, который мы также называем фрейдистским Супер-Эго, и индивидуальная моральная реакция. Последняя относится к голосу бога или Бога: римляне называли его genius93, Сократ называл его «мой даймонион»[95][96], а индейцы племени наскапи, живущие на полуострове Лабрадор, назвали бы его Мистап’эо (Mistap’eo) — великий человек, живущий в каждом сердце. Иначе говоря, это фигура, которую мы бы назвали архетипом Самости, божественным центром психики, которая, естественно, в разных культурах имеет разные имена и коннотации. Если этот феномен возникает у человека внутри, то у него обычно появляется странное чувство уверенности в том, что он поступает правильно, независимо от того, что может сказать в отношении этого поступка коллективный кодекс. Причем обычно этот голос не только говорит человеку, что делать, но и придает ему убеждение, что человек может даже за это умереть, как это сделал Сократ и многие христианские мученики.