Фэнтези-2005
Шрифт:
— Осторожно!
Вернулись! Вернулись, дьявол их побери. Дерракотт вскочил, пошатнулся, но умудрился не упасть. Закусив губу, он стоял и смотрел, как Фрэнси расстилает плащ, а стрелок укладывает на него неподвижное тело. Глоу и Кэтсбри не было, Хью не стал спрашивать, где они, все было ясно и так. Меч Фрэнси лежал на примятой траве, и кровь на нем была свежей. Хорошо, что Джон силен как бык, он нес Эдмунда, пока другие прикрывали ему спину. Хорошо, что Эдмунд не отличался богатырским сложением, хотя и был первым бойцом Олбарии… Был… Больше не будет, воин проиграл трусу…
Отогнав огрызнувшуюся боль, Хью Дерракотт
Эдмунд лежал на алом рыцарском плаще и, казалось, спал. Он казался хрупким и очень молодым, младше своих неполных тридцати трех. Будь прокляты убийцы во веки веков, прокляты до последнего колена! Фрэнси молча расправил темные волосы короля, нечаянно коснулся ссадины и виновато отдернул руку.
Эдмунда Доаделлина убили в спину, спереди на теле виднелось лишь несколько синяков, и еще была ободрана щека — когда победители сдирали с убитого одежду и доспехи, они не церемонились.
Джон дважды обошел поляну и остановился у куста боярышника. В здешних краях «королевский куст» растет везде. Боярышник был и на королевском гербе, боярышник и меч в серебряных ножнах. Доаделлины клялись защищать Олбарию, именно защищать. Эльфы короновали первого Доаделлина венком из цветущего боярышника, но это было давно, и это было весной, а теперь — осень, и боярышник усыпан кровавыми ягодами…
Жар костра заставил вздрогнуть темные ресницы, в сердце Хьюго встрепенулась безумная надежда, но куда там! Рука Эдмунда была ледяной, и Дерракотт сжал ладонь короля в своих, словно мог ее отогреть. На среднем пальце Эдмунд носил кольцо, память об отце, теперь оно исчезло. Мародеры или Дангельт? Хотя какая разница…
Стрелок вынул нож и принялся срезать куски дерна. Фрэнси что-то сказал, наверное, предложил помощь, Джон Лейси покачал головой, давая понять, что справится. Лорд Элгелл кивнул, отошел, сбросил куртку и принялся стаскивать с себя рубаху. Хью не сразу сообразил, зачем, а поняв, взялся за свои сапоги. Эдмунд ляжет в могилу одетым, как рыцарь.
Они кончили одевать убитого, и Фрэнси тихо сказал:
— Нужна корона…
Хью с недоумением уставился на друга. Перед боем Эдмунд велел закрепить корону поверх шлема, сейчас она, должно быть, в руках Дангельта. Серебру все равно, чью голову венчать.
— Боярышник, — решил Фрэнси, — венок из боярышника.
Алые ягоды, сменившие белые цветы. Фрэнси прав.
— Хорошо придумано, милорд, — Джон закончил срезать траву и глубоко вздохнул, словно лошадь. — Только сплести-то их как?
— Мы их привяжем, — Хьюго сорвал с шеи графскую цепь, — вот сюда…
Они сделали корону из сложенной вдвое цепи, к которой приладили листья и гроздья ягод. Элгелл поцеловал мертвого в лоб и в скрещенные руки и осторожно возложил венец из боярышника на темные волосы. Красные ягоды казались каплями крови.
— Словно сын Божий, — прошептал Джон, кусая губы, — прими Господи его душу.
— Нужно найти священника, — шепнул Хью. — Король Олбарии должен лежать в освященной земле…
— Не надо, милорды. Место здесь хорошее, чистое, а Господь и так знает, кто чего стоит. Ему, — стрелок поклонился мертвому, — ходатай не нужен, чист
— Вы правы, Джон, — лорд Элгелл говорил со стрелком, как с равным. — Господь не допустит, чтобы ублюдки нашли могилу и надругались над ней, хотя…
Фрэнси осекся. Хью знал, о чем тот думает, потому что сам думал о том же. Почему Господь позволил восторжествовать подлости и предательству? Почему?!
Если б Эдмунд поменьше прощал врагов и побольше думал о себе, он был бы жив! И не только он. Милосердие короля обернулось бедой для всей страны. Потому что захватившие власть за чужие деньги Дангельты будут расплачиваться с кредиторами, а кредиторы эти — исконные враги Олбарии. Потому что оголодавшие ничтожества будут драть три шкуры с народа, и пройдет не меньше сотни лет, пока они насосутся. Потому что совесть, честь и милосердие будут забыты, а править будут зависть и корысть… А совесть и честь останутся здесь, в одинокой могиле под кустом боярышника.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Весна. Нашествие
Дженни с трудом подняла тяжеленную бадью и выплеснула в корыто. Свиньи, расталкивая друг друга, устремились к долгожданному вареву, Дженни поставила бадью на землю и утерла лоб рукавом. День только начинался, а она уже валится с ног. Ну кто ж виноват, что она уродилась такой хилой? Пока мать была здорова, они хоть как-то сводили концы с концами, но теперь на троих едоков — одна работница, и та никудышная!
— Опять стоишь, мерзавка! — Миссис Пулмсток, необъятная в своей розовой юбке и украшенном сальным пятном переднике, стояла на крыльце. — Как жрать, так за троих, а как работать, тебя и нет!
Девушка вспыхнула и помчалась на кухню, где ее ждали немытые миски и мистер Пулмсток, которого хлебом не корми, дай ущипнуть служанку. Хорошо хоть Дженни хозяин замечал, лишь когда под рукой не оказывалось Мэри или Кэт. Мэри и Кэт были красавицами, а в «Белом быке» служили потому, что им нравилось разносить вино и смеяться. Дженни им не завидовала: трактирное веселье девушку не привлекало, а раскрасневшиеся, пахнущие пивом и вином гости казались опасными, как племенной бык дядюшки Тоби. Дженни тенью скользнула в самый дальний уголок и взялась за посуду, которой за утро скопилась целая гора. Девушка оттирала застывшее сало, стараясь не думать о том, что, будь она сиротой, она ушла бы из Сент-Кэтрин-Мид куда глаза глядят.
Дженни была слишком поглощена своими мыслями и грязными мисками, чтобы заметить подкравшегося хозяина, а мистер Пулмсток вообразил невесть чего. Девушка слабо вскрикнула, пытаясь высвободиться, и тут в кухню ворвалась хозяйка. Первый удар обрушился на мужа, второй — на Дженни. Оставив чепчик в лапах разъяренной толстухи, девушка бросилась вон из кухни. На лестнице один из башмаков свалился и покатился вниз, но Дженни была слишком напугана, чтобы возвращаться. Выскочив на улицу, она кинулась бежать, не разбирая дороги. Второй башмак мешал, Дженни тряхнула ногой, отшвырнув обузу в канаву. Ей казалось, что за ней гонятся все чудовища мира, сердце колотилось, из глаз текли слезы. Дженни вряд ли смогла бы объяснить, что было гаже — лапы хозяина или вопли хозяйки, ей хотелось одного: убежать, спрятаться и чтоб ее никто и никогда не нашел.