Фэнтези-2011
Шрифт:
— Видишь человека, что лежит под дождем? — тихо спросил старик у мальчика.
— Да, — так же тихо отозвался тот, отщипнув маленькую сахарную крошку от пряника и положив ее в рот.
— А знаешь, кто это?
— Нет.
— Это Железный Хесим, могучий и ужасный.
— Он ужасный, — согласился мальчик, убрав пряник в карман. — Но он не могучий.
— Сейчас это так, — согласился старик. — Но когда-то всё здесь подчинялось ему одному.
Мальчик долго разглядывал обрубок человека, лежащий на краю коновязи. Несчастный калека-оборванец мок под дождем, и никому не было до него дела. Безногий, он тянул единственную
— Что с ним случилось? — спросил мальчик.
— Он всегда такой был, — ответил старик. — Если хочешь, я могу рассказать его историю.
— Хочу.
— Ну, тогда слушай.
Кузнец и Колдун жили рядом.
Дом Кузнеца стоял на краю леса возле запруженного бобрами ручья, а Колдун обитал за ручьем, в глубине замшелого темного ельника, где на засыпанной мертвой хвоей земле росли кругами только бледные ведьмины грибы. У Кузнеца была дочь, невеликая ростом, тонкая костью, но на удивление сильная и крепкая. У Колдуна детей не было, зато все обитатели леса считали его за своего.
Что Кузнец, что Колдун — оба они были нелюдимы, но редких гостей всегда привечали, прочь не гнали: раз уж добрался сюда человек, раз преодолел страх и дорогу непростую, значит, дело у просителя действительно важное.
Так оно всегда и выходило: кто-то искал лекарство для смертельно больного родителя, кто-то просил наладить заморский механизм, великие непогоды предсказывающий, а кто-то просто испрашивал совета, как заново строить порушенную жизнь.
Тяжелое это было время, непростое — от него и прятались в глуши Колдун и Кузнец. Всякое про них рассказывали, но никто не знал, что в этих рассказах правда, а что людские придумки. Одно только было известно точно: то, что умели Колдун и Кузнец, простым людям дадено не было.
Однажды в летний день Афила Заступника к дому Кузнеца приехали гости, привезли на телеге страшный груз в груде залитой кровью соломы.
Вышел хозяин на крыльцо, встал у двери, на молот опираясь, из-под густых бровей на чужих людей черными глазами недобро зыркая — запряженная лошадь и та от его взгляда взволновалась, попятилась. Замялись гости, переглянулись, подошли к крыльцу опасливо, часто кланяясь, извинения бормоча. На прямой вопрос Кузнеца, с чем пожаловали, прямо ответили, что привезли раненого, от которого другие лекари отказались.
Пожал Кузнец могучими плечами, удивился вслух: разве кузнецкое это дело — болезных лечить? Заговорили гости наперебой, о любой помощи упрашивая; про Колдуна, живущего рядом, вспомнили, его позвать попросили — уж он-то, известное дело, даже мертвого поднять может.
Покачал обритой головой Кузнец — нет, мертвого поднять никто не в силах, не бывает такого колдовства в этом мире, чтобы мертвого оживить. Сошел с крыльца, к телеге, сильно хмурясь, приблизился. Осмотрел изувеченное тело, чудом живое. Криком дочку из дома вызвал. Она вышла — тонкая, легкая; гостям с поклоном улыбнулась, к отцу подбежала. Велел ей Кузнец в лес за соседом быстро идти, а сам к гостям повернулся, руку, кровью измазанную, о сорванный лопух вытирая.
— Кто он?
— Заступник, — ответили ему.
И вперебой рассказали про лютых разбойников, три села обирающих, о жертвах их, о злых бесчинствах,
— Изрубил всю банду. Кто выжил — без оглядки убежал. А он остался лежать на дороге, трупами врагов окруженный, саблю свою крепко сжимая.
Рассказали Кузнецу, как селяне подобрали израненного воина, как сами пытались его лечить, пока настоящих лекарей искали. Рассказали, как все приезжие лекари, поглядев на мечущегося в горячке заступника, раны его пощупав, головами качали и от лечения отказывались, говоря, что больной до конца дня не доживет. Но он жил — день, два, три. И последний лекарь, в бессилии своем признаваясь, сказал, что помочь умирающему может лишь колдовство.
— Ладно, — дослушав рассказ, согласился Кузнец. — Несите его в дом.
И, с гостями не попрощавшись, ушел к лесу соседа своего встречать.
Тринадцать дней жил Колдун в доме Кузнеца, варил мази и снадобья, дымил над постелью больного разноцветными пахучими дымами, диким котом выл, птицей щебетал, в костяные колотушки стучал — близкую смерть всячески отпугивал. Заклинания приговаривая, гнилое мясо острыми ножами резал, железной пилой кости пилил, тонкими иглами живую кожу шил, раскаленными печатями кровь останавливал.
Тринадцать дней сидели вокруг дома Кузнеца белки и рыси, бурундуки и медведи, мыши и волки, бегали в лес, хозяину своему нужные травки и корешки добывая.
На четырнадцатый день открыл глаза раненый, на мучителя своего посмотрел ясно, единственной рукой по кровати зашарил, саблю свою кривую отыскивая.
Засмеялся Колдун, будто филин заухал, дунул в лоб воину, травяной пылью на глаза посыпал и зычно позвал хозяина дома с дочерью. Когда они пришли, встали у постели на осклизлом полу, объяснил им, что будет теперь раненый спать девять ночей без просыпу. Велел мазать раны дегтем и медом, кормить особым бульоном, через зубы его вливая, читать наговоры, колотушкой постукивая. А еще рассказал подробно, что нужно будет сделать, чтобы раненого на ноги поставить, на бересте косточкой пояснительные рисунки нарисовал.
Ушел Колдун в лес силы восстанавливать. Обещал через девять ночей вернуться.
А Кузнец с дочерью, на безногого однорукого спящего поглядев, взяли берестяные записочки и отправились в кузню раздувать жар в никогда не остывающем горне.
Девять дней на всю округу перестукивались молоты и звенела наковальня. Девять дней надрывно гудели меха и взлетали в небо горячие искры.
На десятый день вернулся из леса Колдун. Принес жилы и вены животных, медвежью лапу и лосиные ноги. Долго отдыхал на пороге кузни, за работой Кузнеца и его дочери наблюдая, висящие на стене кованые одёжи осматривая, придирчиво изъяны в них выискивая. Ничего не сказал мастерам, когда они работу закончили. Встал, вместе с ними к дому пошел, где в прохладной горнице спал беспробудно безногий однорукий человек, весь медом и дегтем вымазанный.