Феодора
Шрифт:
Помочь деликате сделаться ослепительной фамозой мог сейчас только один человек — тот, кто храпел в пиршественном зале Хионы, раскинувшись на полу среди битой посуды и остатков ужина…
Иоанн Каппадокиец, всесильный префект, очнулся наконец после бурно проведенной ночи. В голове стучала сотня молотов, желудок резало, в глазах стоял туман. Префект с усилием поднялся, сделал несколько шагов, и его стошнило. Он уселся на ложе, поджав колени и обхватив голову руками. Никогда еще ему не было так скверно после попойки. Он застонал, снова повалился на пол и вытянулся,
Через несколько минут Иоанн услышал странные звуки. Он прислушался — в покоях кто-то рыдал. Монотонные завывания раздражали префекта. Проклятие, кому тут еще плохо? Неужели кто-то страдает больше, чем он? Каппадокиец в сердцах помянул Юпитера, кряхтя, поднялся, стиснул зубы и поплелся в комнаты.
Хиона лежала на ложе, вокруг нее хлопотали две трясущиеся рабыни, меняя холодные компрессы. Она уже приняла ванну, но была явно не в форме — лицо бледное, без косметики, глаза опухли от слез, волосы всклокочены.
Челядь пребывала в смятении. Госпожа обрушивала свой гнев на каждого, кто подворачивался ей под руку. Щека одной рабыни горела, спины обеих были исполосованы кнутом, евнухи едва держались на ногах после порки. Деметрий, надсмотрщик, так и не приходил в себя и не мог поведать хозяйке, как ювенты проникли во двор. Хиона вопила, что призовет его к порядку и, если он останется жив, собственноручно разделается с ним.
Увидев префекта, рабыни забились в угол. Хиона открыла глаза и обнаружила, что в комнате находится некто, кого она не успела угостить кнутом. Заросший черной щетиной префект скалил желтые зубы, словно медведь, и морщился от боли.
— Иоанн! — закричала Хиона. — Иоанн, почему ты не защитил меня?
— Что? Что случилось? — прохрипел префект. — О, моя голова!..
Он сжал виски ладонями.
— Они схватили меня, они вытащили меня на улицу, и все это она, эта маленькая волчица! О, я разорву ее на куски!
Каппадокиец таращил глаза, ничего не понимая. Рабыня попыталась приблизиться к хозяйке, но та в гневе отпихнула ее и разразилась рыданиями. Потерявший терпение префект взорвался.
— Да в чем дело? — гаркнул он так, что стекла задрожали. — Что с тобой?
Хиона вздрогнула и перестала рыдать.
— Ты ничего не знаешь? Они сделали со мной ужасную вещь… пока ты спал… И теперь еще ты кричишь на меня? — губы ее дрожали.
— Ужасную? Какую еще ужасную вещь? Объясни толком! Хиона долго и сбивчиво повествовала своему любовнику о ночной оргии, то впадая в ярость, то всхлипывая и поскуливая.
Иоанн наконец понял, что произошло.
— Так ты говоришь, они заперли тебя в каморке для мытья посуды? Они смеялись над тобой?
— Да, ты бы только слышал…
— Проклятие! — внезапно вскричал он. — Знаешь, что теперь тебе надо делать?
— Мне? Что мне делать? Что ты имеешь в виду?
— Ты сделалась посмешищем сама и делаешь посмешищем меня! Это все твои дурацкие затеи, этот пир, все знают, что ты его затеяла на мои деньги! Да надо мной теперь будут потешаться, как над последним идиотом!
—
И Хиона вдруг поняла, что префект смотрит на нее не так, как раньше. Исчезла прекрасная фамоза, жрица любви, он видел перед собой жалкую женщину, немолодую, располневшую, с опухшим лицом. Иоанн махнул рукой, поморщился и двинулся к выходу.
— Куда ты? — закричала Хиона. — Иоанн, вернись, не уходи! Не оставляй меня сейчас, ты мне так нужен! Помоги мне! — Хиона вскочила с кровати и повисла на нем.
— Чем? Чем я могу помочь тебе?
— Ты можешь наказать их! Отомсти им! Я их всех узнала, хотя было темно. Там был Герои, этот молокосос, сын Полемона, и еще другие… Самая отвратительная — это Феодора вместе со своими маленькими замарашками… Отомсти им!
Несмотря на головную боль, префект рассмеялся.
— Ты это серьезно? Ты считаешь, что префект столицы будет заниматься склоками двух шлюх? Значит, в мои обязанности входит мстить какой-то проститутке?
— Шлюхи? Проститутки? Ты никогда раньше не называл меня так, Иоанн, ты же говорил, что любишь меня!
— Посмотри на себя! Ты — просто старая корова! Оставь меня, пусти!
Он оторвал от себя несчастную женщину и вышел из покоев.
Хиона долго стояла в дверях, не проронив больше ни слова. Потом упала на ложе и вновь зарыдала. Рабыни жались друг к дружке, не зная, что делать, и ждали, пока хозяйка, наплакавшись, не уснет.
Но Хиона уже решила, что необходимо сделать. Больше она не будет стегать рабов кнутом, их следует продать как можно выгоднее. Дом и мебель тоже следует продать сегодня же. Себе она оставит пару слуг и драгоценности. Сутки у нее есть, раньше эскувиты сюда не доберутся. Она хорошо знала бывшего любовника. А ночью — бежать из столицы.
Так Константинополь за неделю лишился двух знаменитых фамоз. Не то чтобы их исчезновение наделало в городе много шуму, но на улице Женщин об этом судачили весьма оживленно. Здесь было немало претенденток на вакантные места, и вскоре новые обольстительницы получили заветные титулы, а жизнь в столице потекла своим чередом…
Среди цветов и вощаных табличек Феодора обнаружила послание Экебола. Новоиспеченный наместник Киренаики писал:
«Божественная Феодора! Я должен видеть тебя и говорить с тобой! Я буду у тебя сегодня вечером. Вечно твой раб, я целую твои ручки. Экебол».
Девушка почувствовала легкую досаду: Экебол ей не нравился — кожа сальная, нос слишком длинный, глаза близко посажены. Ей приходилось спать с мужчинами куда уродливее, чем он, но он оставил ее холодной, и встречаться с ним ей не хотелось. Но дело есть дело, Экебол проговорился, что знаком с префектом, а куртизанке всегда следует быть любезной с влиятельными мужами.
Феодора приняла ванну, убрала волосы, подкрасилась и села ждать гостя.
Экебол явился довольно поздно.
— Извини, я не мог быть раньше, — церемонно поклонился он. — Неотложные дела. Нужно было проследить за погрузкой моего багажа на корабль.