Фердинанд Врангель. След на земле

Кудря Аркадий Иванович

Сносимый течением, вожак еще не достиг противоположного берега, а в реке уже находились десятки его сородичей. Оленье стадо продолжало, расширяя свой фронт, спускаться к реке, а из укрытий навстречу им уже стремительно выскакивали со всех сторон вооруженные охотники, тащили к воде легкие лодки — ветки, быстро садились в них и, часто взмахивая веслами, правили к стаду, врезались в самый его центр, окружая, рассекая его на части.

Почти достигший берега вожак выскочил на мель, затравленно повел головой, ища пути к спасению, и стремительно помчался на охотника-юкагира, набегавшего на него с копьем в руке. Невысокий, с лохматыми волосами парень даже не успел нанести удар. Вожак опередил

его и сильно толкнул мощным взмахом передней ноги; крутанув грудью, сбил с ног и, набирая скорость, помчался дальше, наискось поднимаясь по берегу к спасительному кустарнику. Грянул одинокий выстрел, но, кажется, пуля не задела могучего зверя. Лишь на мгновение, прежде чем исчезнуть в кустах, он остановился и, обернувшись, бросил взгляд на реку, где отчаянно бились за свою жизнь попавшие в засаду сородичи — самцы и самки с детенышами. О чем он думал в этот краткий миг? Как он подвел их всех, как обмануло его чутье, как он сплоховал! В следующее мгновение вожак исчез в кустах.

Но судьба главаря охотников не волновала. Большая часть почти тысячного стада уже была в реке. Подплывая на ветках то к одному, то к другому, охотники кололи их, норовя угодить в сердце или в шею, бросали раненого, тут же искали новую жертву. Паническое хорканье оленей накладывалось на возбужденные крики людей. В центре битвы и ниже по течению река окрасилась кровью. Вот чья-то лодка опрокинулась, и скользнувший в воду охотник цепляется за плывущего рядом самца, и сильное животное уже выносит своего мучителя к берегу. Свобода, жизнь как награда за спасение? Нет, в мире дикой природы властвуют иные законы. Выхватив с пояса нож, охотник с размаха всаживает его в горло зверя. Брызжет кровь, и, подломив ноги, олень валится на гальку. Смертельно раненный, он уже никуда не уйдет. Надо торопиться к следующему.

Бойня длилась более трех часов. Почти на версту река заполнилась телами мертвых животных. Их буксировали к берегу, привязывали, чтобы не уплыли дальше, к камням и кустам. С разделкой туш можно и подождать. В холодной воде мясо сохранится несколько дней.

— Ужасно, это есть ужасно! — горестно восклицал потрясенный увиденным доктор Кибер.

Картина гибели беззащитных животных поразила и Матюшкина, но, вспомнив слова Котельникова, он сказал:

— Да, это ужасно, но для юкагиров — это удача, праздник, для них это жизнь.

В тот день отовсюду в Плотбище слышались радостный песни. Торжествовали и стар и млад.

Необходимость изучения реки, ее жителей и берегов вновь позвала в дорогу Матюшкина и доктора Кибера. Они поднялись на карбазе выше, до селения Аргуново, где юкагирам тоже удалась охота на отколовшийся от основного стада косяк оленей.

Доктор Кибер тщательно собирал образцы горных пород и флоры, и по его просьбе Матюшкину пришлось совершить восхождение на самую высокую гору в окрестностях и принести с ее вершины найденные там мох и кусок гранита. Мичман, впрочем, не пожалел о затраченных на подъем усилиях. С вершины весь окружающий ландшафт открылся как на ладони — еще зеленеющие долины рек, хребты, темные пятна гарей... Недалеко от скалы, на том же уровне, где стоял Матюшкин, парил, распластав большие крылья, орел.

Август уже перевалил за середину, и лето кончилось. Первый снег покрыл скаты гор. По ночам лед прихватывал реку — образовались забереги.

В Плотбище, куда вернулись через неделю, решили взять лошадей, чтобы перейти верхом к Большому Анюю. В селении еще продолжалась разделка туш и закладка их в ледники. Прибывшие на охоту юкагиры из других деревень торопились, чтоб успеть домой до ледостава. Они буксировали по воде привязанную к лодкам добычу.

Посланный

к якутам гонец привел лошадей, и отряд вновь отправился в странствие. Метелило, и снег заметал болота — бадараны. За хребтом, разделяющим Большой Анюй от Малого, лес заметно изменился, стал выше, мощнее, разнообразнее — кроме лиственниц, встречались березы, тополя, ивы. Однажды на тропу выскочил медведь, но, увидев вблизи караван всадников, тут же, забавно подпрыгивая и тряся толстой задницей, ретировался.

Проводники-юкагиры указывали на множество соболиных следов по руслам лесных ручьев, и в Матюшкине опять взыграла охотничья страсть: вот бы добыть хоть одного. Увы, попались лишь куропатки, и он настрелял их не менее десятка.

Словом, все было бы превосходно, если бы не нытье доктора Кибера. Он жаловался, что болит спина и не в силах продолжать путь верхом. Выйдя из леса, достигли почти пустого юкагирского стойбища на Большом Анюе. Жители его подались вверх по реке — караулить там переход оленей.

— Лодку, — умолял доктор Кибер, — найдите лодку!

Но ничего, кроме легкой ветки, способной принять лишь одного человека, отыскать не удалось. Проводник-юкагир взялся добраться на ней до селения Сладкое и попросить внаем лодку. Он воротился на следующий день с плоскодонкой, но и она была совсем невелика и, помимо груза, могла вместить лишь двоих. Поручив Котельникову плыть с доктором в Сладкое, Матюшкин сказал, что там они и встретятся: сам он намеревался ехать верхом через горы вместе с проводником.

Вновь лес, голый и мрачный, и снег уже так глубок, что лошади идут тяжело. Ночлег из-за отсутствия палатки, оставленной доктору Киберу, пришлось провести у костра, под открытым небом. Незадолго до ночного привала путники наткнулись на юкагирское кладбище, представлявшее из себя ряд сбитых из бревен домиков, куда клали покойных вместе с луками, копьями, стрелами и другими принадлежностями быта, которые считались нужными в загробной жизни. В одной из гробниц обнаружились шаманский бубен и колокольчики для камлания. Матюшкин прихватил их для своей коллекции, и теперь, когда он лежал на медвежьей шкуре у костра, погрузившись в тяжелый сон, оживший шаман вдруг явился перед ним, словно наяву. Медленно пританцовывая, он возникал из тьмы леса с лицом, закрытым пугающей маской, и, приближаясь к костру, злобно шипел: «Отдай бубен! Верни мои колокольчики!»

Утром в действиях проводника обнаружилась растерянность, он суетливо менял курс и хмуро бубнил, что это тень рассерженного шамана сбила их с верного пути. На грех у Матюшкина и компаса с собой не было, тоже оставил в лодке. Пришлось ориентироваться по коре деревьев, которая, как было ему известно, чернее на стороне, обращенной к северу. Это помогло. В сумерках вышли к берегу Большого Анюя и развели костер.

Селение Сладкое лежало почти напротив, на том берегу. Их огонь заметили, и вскоре приплыли на ветках два юкагира, привезли свежей оленины и сообщили, что в селении находятся доктор с казаком.

И здесь, в Сладком, жителей было мало. Переход оленей ожидался выше по реке, в Лабазном, и все охотники уехали туда.

— Сделаем так, ваше благородие, — предложил свой план Котельников, когда обсуждался дальнейший путь. — Вы с доктором садитесь в лодку, а я на ветке поплыву, не впервой.

На следующий день благополучно достигли Лабазного и нашли в селении такое же скопление народа, какое наблюдали в Плотбище. Молва о приезде доктора быстро облетела окрестности, и из ближних стойбищ к доктору Киберу потянулись больные. На некоторых, пораженных сифилисом, страшно было смотреть. Облысевшие, с выпавшими ресницами и бровями, провалившимися внутрь носами, они уже мало походили на людей.