Фермуар последней фрейлины
Шрифт:
– Вам, ребятки, ключи нужно починить? Если нужно – давайте поскорее, а то я уже закрываться хочу. У меня, ребятки, рабочий день уже кончается.
– Ключи? – переспросил один из бородачей. – Нет, нам не ключи нужны.
– А ничего другого у меня нет! – припечатал хозяин. – Так что попрошу на выход…
– Не торопись, дядя! – отозвался второй бородач, тяжело облокотившись на прилавок. – Нам с тобой поговорить нужно. У нас серьезный разговор…
– Об чем это вы хотите говорить? – засуетился хозяин. – У меня на разговоры времени
Тут же, не меняя интонации, он проговорил, как бы ни к кому не обращаясь:
– Пришли тут какие-то… видишь ли, поговорить им охота… разговор у них…
Тут же стена с ключами отодвинулась в сторону, и из-за нее появился огромный детина в пятнистом комбинезоне, с низким лбом и приплюснутым носом.
– Это кто тут тебе мешает, дядя? – спросил он высоким, почти детским голосом. – Эти, что ли?
– Эти, Тимоша! – поддакнул хозяин.
Тимоша набычился, шагнул к прилавку. В руке у него обнаружилась тяжелая монтировка.
– А ну, валите отсюда!
В то же мгновение хозяин мастерской ловко вытащил откуда-то из складок своего халата большой черный револьвер и проговорил, обращаясь к незваным гостям:
– Слышали, что вам мой племянник сказал? Имейте в виду, повторять он не будет…
В ту же секунду произошли некоторые неожиданные события. Один из бородачей с необыкновенной для его комплекции ловкостью перемахнул через прилавок, схватил Тимошу за шею и оттеснил его к стене. Тимоша взревел, как раненый медведь, высвободил руку с монтировкой и занес было ее для удара. Но бородач ткнул его куда-то в бок, и Тимоша беззвучно осел на пол.
Тем временем второй бородач тоже перебрался через прилавок, молниеносным ударом выбил из руки хозяина пистолет и заломил его руку за спину.
– Что же вы творите, паршивцы? – обиженным, но вовсе не испуганным голосом проговорил хозяин. – Вы что же беспредельничаете? Меня обижать нельзя, это для здоровья вредно. Я вас где угодно достану… а за Тимошу я вам отдельно заплачу!
– Не бойся, Вазелин, ничего твоему племяннику не сделается! – примирительно ответил бородач. – Полежит немного и оклемается. И тебе мы ничего не сделаем…
– А я и не боюсь! – раздраженно огрызнулся старик. – Я уже давно никого не боюсь! Это вам меня бояться надо! Вы мое имя знаете, значит, знаете, что связываться со мной опасно!
– Не кипятись, Вазелин! Мы же сказали, что хотим с тобой поговорить, а ты сразу в бутылку полез…
– Об чем же это вы говорить хотите?
– Ты два года назад сережки одни принял… простенькие такие… так вот, нам желательно знать, куда ты эти сережки сплавил, и где они сейчас находятся.
– Два года наза-ад! – протянул старик. – Да где ж мне такую давность упомнить? Я же за эти два года столько всякого рыжья принял – мама не горюй!
– А ты постарайся, дядя! – мягко проговорил бородач. – А то, при всем уважении, мы у тебя здесь такое устроим – за месяц не приберешься! И племяннику твоему пару костей переломаем, придется ему на
– Откуда же вы вылезли, такие отморозки? – сокрушенно вздохнул хозяин.
– А это, дядя, не твоего ума дело! Ты лучше вспомни насчет сережек, и мы отсюда уйдем без скандала.
– Да что же за сережки-то?
– Тебе их Толик Хромой принес, он тогда на Николая Николаевича работал. Не припоминаешь?
– Ах, Толик… – старик задумался. – Было дело… а если я вспомню – вы нас с Тимошей оставите в покое?
– Оставим, оставим! – кивнул бородач. – Ты ведь старичок ядовитый, с тобой попусту ссориться ни к чему.
– Ну, хорошо… принес мне Толик те сережки. Очень просил купить – видно, деньги нужны были. А сережки… с виду-то они ничего из себя не представляли – простенькие да скромненькие, золота в них немного, и то белое, так что незнающий человек и за серебро его принять может. Да только у меня глаз наметанный, я всякого на своем веку повидал, сразу признал хорошую работу, еще дореволюционную. А на такие вещи покупатель всегда найдется. В общем, заплатил я этому Толику малую толику денег и отпустил его с миром…
– А сережки?
– А сережки продал одному любителю. Как я и думал, он их как увидел – глаза загорелись, сразу купил, не торгуясь.
– Что за любитель?
– Ну, ребятки… – затянул старик. – Разве ж можно своих покупателей сдавать таким, как вы? Вы же его зароете, а он мне живой нужен! Я ему часто товар сбываю…
– Ничего мы ему не сделаем! – отмахнулся бородач. – Поговорим только, как с тобой поговорили!
– Знаю я ваши разговоры… – вздохнул хозяин. – То с утюгом, то с паяльником…
– Ладно, дядя, кончай кота за хвост тянуть! Выкладывай, что за покупатель, как его найти – или мы и правда очень рассердимся! А тебе, дядя, это надо?
– Ох, какие крутые! – старик сверкнул глазами. – Ладно… звать его Иннокентий Михайлович, а найдете вы его в скверике возле Екатерины Великой…
– В Катькином садике, что ли?
– Во-во, он там по хорошей погоде в шахматы играет!
– Ладно, только смотри, дядя – если ты нас обманул, мы непременно к тебе вернемся, и тогда уж ты так легко не отделаешься! Ты уж нам, дядя, поверь!
– Возвращайтесь, возвращайтесь! – вполголоса проговорил старик, когда дверь его мастерской со скрипом закрылась за незваными гостями. – Я вам к следующему разу такую сердечную встречу подготовлю – мама не горюй!
В самом центре Петербурга, около Александринского театра, стоит памятник императрице Екатерине Великой. Государыня императрица красуется в окружении своих придворных и приближенных, взирая с высоты постамента на свою былую столицу. Вокруг этого памятника разбит сквер, который в городе называют Катькиным садиком. В этом сквере всегда многолюдно – старички кормят голубей, молодые мамаши катают коляски…