Февральская революция
Шрифт:
Ничего не поделаешь! Это «первый этап первой из революций, которые вызываются войной», но не последний. Революции не остановятся лишь на русском этапе. Конечно, мы продолжим выступления против защиты отечества, против империалистической бойни, оправдываемой Шингаревым плюс Керенским и К0. Все наши лозунги остаются прежними…
…Главное сейчас – это пресса, объединение рабочих в революционную Социал-демократическую партию… Будет величайшим несчастьем, если кадеты пообещают сейчас легальную рабочую партию и если наши сторонники согласятся на «союз с Чхеидзе и К0» [135] . Но этого не должно быть. Кадеты не позволят создать легальную рабочую партию никому, кроме Потресова и К0. Во-вторых, если даже они позволят существовать таким партиям, мы создадим, как прежде, свою собственную самостоятельную партию и будем сочетать в любых условиях легальную и нелегальную работу».
135
То есть союз с меньшевиками-оборонцами.
…Нам
Затем, провозгласив впервые лозунг, что революция должна завершиться взятием власти «Советом рабочих депутатов» (а не группировками кадетов), Ленин заканчивает письмо саркастической репликой: «…После «великого восстания» 1905 года «славная революция» 1917 года!» Когда Ленин обрисовал этот первый проект революционного манифеста, у него не было представления о том, как тяжело будет найти поле деятельности, которое должно считаться нелегальным в России в первые недели после Февральской революции.
Ленин постоянно давал понять своим последователям и друзьям – и через них немецким властям, – что он будет противодействовать оборонительной войне даже после падения царского режима. В своем прощальном обращении к швейцарским рабочим, написанном вскоре после его отъезда в Россию, Ленин сослался на заявление, опубликованное в его газете «Социал-демократ» от 13 октября 1915 года, и добавил: «В нем сказано, что, если в России победит революция и к власти придет республиканское правительство, желающее продолжать империалистическую войну, войну в союзе с империалистской буржуазией Англии и Франции, войну за захват Константинополя, Армении, Галиции и т. д. и т. п., тогда мы станем решительными противниками такого правительства, мы выступим против «защиты Отечества» в такой войне.
Теперь появилась такая перспектива. Новое российское правительство, которое проводило переговоры с братом Николая II о восстановлении монархии в России и в котором ведущую роль играют монархисты Львов и Гучков, это правительство пытается… представить оборонительной войной… свою империалистическую войну с Германией, представить как защиту республиканской России… защиту хищнических, империалистских, бандитских целей российского, британского и другого капитала» [136] .
136
Ленин В.И. Сочинения. Т. XX. С. 66 и далее.
Провозглашение такой политики произвело впечатление на немцев. Они начали деликатную операцию по перемещению Ленина и его сторонников на сцену революционного хаоса в Петрограде. Вопрос о том, кто инициировал переговоры по возвращению Ленина в Россию через территорию Германии, не столь важен: главное состоит в том, что все заинтересованные стороны были полностью согласны в этом вопросе [137] . Министр иностранных дел Швейцарии, социал-демократ Хоффман, тесно сотрудничавший с германскими властями, способствовал реальным контактам между Робертом Гримом, редактором «Бернер Тагвахт», и предполагавшимися «путешественниками». Но в начале января Ленин поссорился с Гримом, обвинив его в швейцарском «социал-шовинизме». Поэтому на этих переговорах Грима в качестве посредника заменили другим швейцарским социал-демократом, Фрицем Платтеном, который более лояльно следовал ленинскому курсу и в то же время находился в наилучших отношениях с Ромбергом, германским посланником в Берне.
137
Утверждают, что германский канцлер дал инструкции своему посланнику в Берне организовать операцию с переездом, как только он получил известие о революции в Петрограде. Гельфанд высказался в пользу такой операции. Генштаб в лице главы политуправления полковника фон Хельсена был готов способствовать ей любым способом, при полном одобрении Людендорфа. В самом деле, если бы шведы отказали политическим эмигрантам в проезде через территорию Швеции, германская армия устроила бы для них переход через линию фронта.
Нет необходимости подробно воспроизводить обстоятельства этой поездки [138] . Германские власти отдавали себе полный отчет в реальной опасности предприятия, состоявшей в том, что их явная опека возвращающихся политиков скомпрометировала бы Ленина в России, повредив тем самым их собственным целям. Поэтому германские власти действовали с особой, надо сказать, необычайной осторожностью [139] . Одним из способов маскировки намерений германских властей стало включение пассажирами в первый поезд (так же как и в те, что за ним последовали) социалистов, имевших с Лениным разногласия. Интересно отметить, однако, что Ленин придавал мало значения эффективности этих мер предосторожности: по прибытии в Петроград он открыто признал, что германские власти позволили ему совершить переезд в Россию исходя из своих империалистических целей и что он извлек из этого тактическую выгоду. В ходе поездки на родину Ленин тщательно избегал контактов с представителями большинства Германской социал-демократической партии (стоявших на оборонческих позициях. – Ред.). Гельфанда он избегал еще более старательно, несмотря на то что тот предпринимал отчаянные попытки связаться с большевистским вождем во время его короткого пребывания в Стокгольме. С другой стороны, Ленин встретился в Стокгольме с Фюрстенбергом-Ганецким, который вместе с Радеком и Воровским составил и подписал заявление, подтверждающее, что не было никаких встреч между вождем и Гельфандом [140] . С Фюрстенбергом, которого Ленин считал своим надежным другом и соратником, он обсудил партийные организационные вопросы.
138
Документальное
139
Кайзера благоразумно держали в стороне от всего этого. Когда позднее монарх узнал из газет о желании ряда российских революционеров-пораженцев проехать через территорию Германии в направлении России, он немедленно принялся давать инструкции, как все должно быть устроено. При этом кайзер делал упор на связывании революционеров требованиями и приказами. К счастью для немецких властей, эти инструкции, способные поставить под угрозу всю операцию, поступили слишком поздно. Кайзера успокоили сообщением, что были учтены все его пожелания (см.: Тальвег. С. 93 и далее).
140
Земан. С. 42, где цитируется Радек
После дневной остановки Ленин и его группа продолжили свою поездку к Хапаранде, пограничной станции на шведско-финской границе. С ними ехал Платтен, намереваясь доехать до России и засвидетельствовать прибытие Ленина в Петроград. Но ему не удалось этого сделать. На границе, как Платтен докладывал Ромбергу, его вернули назад офицеры британской разведки, командовавшие там. Платтена, должно быть, посвятили в оперативные планы, разработанные Лениным вместе с Фюрстенбергом и Радеком. По возвращении в Берн в конце апреля Платтен предоставил Ромбергу подробный отчет о поездке, подчеркивая, что эмигранты нуждались в средствах для ведения пропаганды, в то время как их враги располагали такими средствами в неограниченном масштабе. Ромберг немедленно дал указания своему помощнику, военному атташе Нассе, изыскать возможности снабжения эмигрантов деньгами. В то же время он сделал в МИД запрос, «не получают ли революционеры помощь из других источников». Маркие де Портале из МИДа дал Ромбергу устный ответ, никаких записей на этот счет не сохранилось. Сохранился, однако, доклад Нассе Ромбергу. В нем говорится, что некий «герр Байер» немедленно связался с большевиком Григорием Шкловским и меньшевистским лидером Павлом (Пинхусом) Аксельродом, еще остававшимися в Швейцарии, и обнаружил их готовность принять финансовую помощь при условии ее предоставления в качестве дара из «приемлемого источника» и соблюдения определенных технических предосторожностей. В документах германского МИДа имеется удручающий пробел относительно деятельности Нассе и таинственного «герра Байера». Если положиться исключительно на упомянутый источник, то может показаться, что переговоры Байера-Нассе ничего не дали. Однако можно найти сколько угодно свидетельств, доказывающих, что это не так.
10. «Каналы и крыши»
Среди многих советников и агентов с академическим образованием, которые в годы Первой мировой войны использовались немецкими властями, был некий доктор Густав Майер, сделавший себе имя в качестве биографа Энгельса и позднее издателя писем Аассаля. Разносторонние связи среди европейских социалистов делали ценными его услуги, особенно в Бельгии, где германские власти зондировали почву в рядах сторонников 2-го Интернационала в целях выяснения их отношения к немецкому решению бельгийской проблемы. В мае 1917 года Майер предложил МИДу направить его на предстоящую конференцию в Стокгольме, где он возобновил бы личные связи. Министерство поручило ему понаблюдать за работой конференции и сообщить о своих наблюдениях. Кроме того, Майер располагал обширными знакомствами среди ведущих германских политиков, в частности, его связывали прочные узы дружбы с упомянутым выше помощником военного атташе Германии в Берне, Нассе.
В посмертно опубликованных мемуарах Майер вспоминает на основе дневников того времени и писем жене, что в конце мая вскоре после отъезда в Стокгольм его посетил высокопоставленный представитель германского министерства финансов, доктор Мориц фон Семиш [141] . Семиш попросил Майера в решении вопроса «исключительной политической важности», который следует хранить в абсолютной тайне, даже от МИДа. Он попросил Майера по прибытии в Стокгольм встретиться с неким знакомым тому лицом – оказалось, это был Нассе, – и оказать этому лицу любое содействие, которое оно попросит. Майер согласился выполнить просьбу, сделав вид в своем повествовании, что искренне считал свою миссию безупречной с моральной точки зрения.
141
Майер Г. Воспоминания. Цюрих; Вена, 1949.
Встретившись в Стокгольме с Нассе, он узнал, что от него требовалось служить почтовым ящиком для писем, газет и, по случаю, также денег, предоставляемых людьми, которых, как утверждает Майер, он не мог опознать [142] . В то же самое время Майер поддерживал тесные отношения с Фюрстенбергом и Радеком, которые проживали вместе со своими женами в роскошной вилле фешенебельного пригорода Стокгольма. Майер не пытается объяснить суть операций Нассе и не ссылается на какую-нибудь связь Нассе с большевиками. Он упоминает, однако, о присутствии в то время в Стокгольме Карла Моора – того самого Карла Моора, который оказался таким полезным, когда Ленин и его сопровождение прибыли в сентябре 1914 года без надежных документов в Швейцарию.
142
«Мой абсолютно надежный адрес заинтересовал его [Нассе] больше всего. Письма, рукописи, по случаю и денежные переводы должны были поступать время от времени на мой адрес по почте или через посыльных, главным образом женщин. Поступления следовало хранить запечатанными до тех пор, пока их не возьмет либо сам Нассе, либо его посыльный. Однако, в конце концов, мне самому пришлось передавать эти пакеты адресатам, с которыми, как предупредил Нассе, в моих собственных интересах не нужно поддерживать какие-либо отношения» (см. там же. С. 260).