Фея Хлебных Крошек
Шрифт:
– Неужели он не вернулся назад?
– Он вернулся под вечер, бодрый, веселый и, если я не ошибаюсь, словно бы помолодевший на несколько лет; собрав всех нас, он сказал, потирая руки; «Я нашел то, что искал, и для меня путешествие окончено; у вас, дети мои, хватит и воды, и провианта на то, чтобы, коли будет на то воля небес, спокойно добраться до берегов Ла-Манша; я дарю судно с новой оснасткой и богатым грузом экипажу, с условием, что вы возвратитесь в Гранвиль прежде дня святого Михаила.
– Берегитесь, Матье, мне страшно вас слушать! Что вы сделали с вашим капитаном?
– Сударь, – возразил Матье спокойно и строго, – у меня имеется дарственная, составленная по всей форме, однако же экипажу не пристало ею воспользоваться, и мы единодушно решили» отдать вам эту собственность, которую мы не вправе почитать своей, хотя и выполнили все условия, какие потребовались от нас для того, чтобы ее приобрести; но
– С чего вы это взяли, Матье? – спросил я уже более уверенно. – Дядюшка мой был хозяином своего состояния и не мог лучше распорядиться им, кроме как отдав его своим старым товарищам-морякам. То, что он вам подарил, – ваше, в поступке же его нет ничего безумного, напротив, он поступил очень мудро, ибо знал, что воспитание, которым я обязан его благодеяниям, позволяет мне обойтись без тех прибылей, какие принес бы мне его корабль, а вашим товарищам, достигшим преклонного возраста и утративший былую бодрость, эти прибыли придутся весьма кстати.
– Точь-в-точь то же самое сказал нам и он, – перебил меня Матье, – когда мы попытались напомнить ему о ваших правах и о зыбкости вашего положения. «К тому же, – прибавил он, и, услышав эти слова, вы убедитесь в его безумии, – племянник мой отдал свои сбережения Фее Хлебных Крошек, так что, если он недоволен своей участью, пусть женится на Фее Хлебных Крошек!» Сказавши это, он расхохотался и покинул нас.
– Все это очень странно, – прошептал я, уронив голову на грудь.
– Вот и мы так подумали; но еще более странно, что, попытавшись разгадать тайну его безумия, мы выяснили, что добрый старик воображает себя суперинтендантом принцессы Билкис, которая, по его словам, царствует над этими краями уже много тысяч лет и которой его младший брат и ваш отец, покойный Робер, служит в качестве главнокомандующего флотом.
– Это невозможно, Матье; вы сами сошли с ума, раз утверждаете подобные вещи. Принцесса Билкис, которой в самом деле может быть столько лет, сколько вы сказали, теперь собственной персоной пребывает в Гранвиле, и я могу даже уверить вас, что нынешнюю ночь она провела на церковной паперти.
– Неисповедимы пути Господни! – вскричал лоцман и, давясь от смеха и слёз разом, улегся на старую трухлявую мачту, валявшуюся на причале. – Принцесса Билкис на паперти гранвильской церкви! Нужно же было случиться такому, что один и тот же недуг постиг разом всех оставшихся в живых представителей столь почтенного семейства!
– Замолчите, Матье, и, если вы меня любите, не повторяйте больше этих речей, которые кажутся вам бессмысленными и в которых, по правде говоря, я и сам нахожу очень мало смысла. Лучше зайдите ко мне домой, и я, дабы успокоить вашу совесть, с радостью подпишу доверенность, данную вам дядей; однако поторопитесь, ибо мне нужно немедля отправиться и Понторсон на поиски работы.
Итак, девятнадцатый и двадцатый годы своей жизни я посвятил прежним занятиям; впрочем, пользы мне они принесли так же мало, ибо я слишком много работал и не имел времени завести новых друзей; вдобавок сладостные обязанности, налагаемые дружбой, плохо совмещались с привычкой экономить даже на мелочах, ставшей для меня столь необходимой. Не то чтобы кто-то в самом деле вознамерился приняться за пленившие меня благородные деяния, о которых толковала Фея Хлебных Крошек, но работа имелась повсюду, причем, как и обещала Фея Хлебных Крошек, мне стоило только назвать ее имя любому плотнику, чтобы в его мастерской тотчас сыскались мне и дело, и заработок. У меня оставался от силы час свободного времени, чтобы перелистать мои любимые книги, с которыми у меня недоставало храбрости расстаться даже в столь невеселых обстоятельствах, да и этот час приходилось зачастую отрывать от сна. Только по воскресеньям, после церковной службы, я мог посвящать все свое время занятиям: этого было недостаточно для того, чтобы изучить что-то новое, но почти достаточно, чтобы не забыть старое. Два года, посвященных скитаниям, но одновременно и трудам, подходили к концу, когда, как раз в день святого Михаила, я оказался в Гавре и узнал о скором отплытии маленького судна, именуемого «Царица Савская»: миссия, возложенная на команду, была столь секретна, что капитану предстояло узнать о месте назначения лишь в открытом море, однако, поскольку добровольцев-работников брали на борт, не взимая платы за проезд: я подумал, что, возможно, речь идет о колонизации каких-то отдаленных земель. Мой аттестат был полон рекомендациями столь лестными, что меня приняли беспрекословно, причем я должен заметить, что имя Феи Хлебных Крошек, которое неведомо как возникало во всех этих рекомендациях, вызывало повсюду особое расположение ко мне, ибо ум и добродетель сохраняют свои
В поясе у меня были зашиты скопленные за два года двадцать луидоров, и я не сомневался, что сумею прожить повсюду, где человеческий труд не считается пустяком, не стоящим платы; однако особенно побуждала меня вверить свою судьбу команде этого судна, следующего в неведомый пункт назначения с неведомой целью, надежда очутиться в один прекрасный день на том таинственном берегу, куда Провидению было угодно отправить моего дядю и моего отца, для которых, возможно, оказались бы небесполезны и моя молодость, и мое ревностное стремление им помочь. Мысль эта прочно утвердилась в моем уме, ибо, словно вдохновляемая небом, являлась мне постоянно в конце всякой возносимой мною молитвы.
Глава одиннадцатая,
повествующая о невероятной буре, о том, как Мишель повстречал Фею Хлебных Крошек в открытом море, и что из этого вышло
В путешествии со мной приключились самые необыкновенные происшествия из всех, какие когда-либо случались на море. Мы подняли паруса в прекрасную безветренную погоду и понеслись вперед с такой невероятной скоростью, что за час проходили столько миль, сколько обычный парусник проходит за день. На следующий день погода испортилась, небо заволокло так плотно, что мы не смогли определить высоту солнца. Вскоре стрелка компаса стала вращаться вокруг своей оси с такой быстротой, что вовсе пропала из глаз, словно спица колесницы, уносимой испуганными конями. Все румбы [91] компаса слились воедино, будто весь мир обратился в один огромный смерч, и корабль с убранными парусами страшно скрипел, крутясь на волнах океана, как гигантский волчок. Ужасные птицы ударялись о наши леера, [92] чудовищные рыбы выпрыгивали из воды и падали на верхнюю палубу, а огоньки святого Эльма [93] вспыхивали на верхушках наших мачт и снастей с такой силой, что казалось, мы присутствуем при извержении огромного вулкана. Удивительнее же всего было то, что, когда корабль пошел ко Дну, капитан продолжал безмятежно курить трубку, не обращая ни малейшего внимания на происходящее вокруг, а экипаж спокойно спал.
91
Румбы –в морской навигации мера окружности горизонта, разделенного на 32 румба.
92
Леера– туго натянутые веревки или стальные тросы, применяющиеся на кораблях для крепления косых парусов и для того, чтобы люди не падали за борт.
93
Огоньки святого Эльма –электрическое свечение, появляющееся в бурю на верхушках мачт.
На мгновение я с головой погрузился в воду, а когда вынырнул на поверхность, увидел лишь небо, еще более чистое, чем при нашем отплытии, и берег, такой близкий, что до него, пожалуй, можно было добраться вплавь. Я был уже почти у цели, как вдруг заметил неподалеку некий предмет вроде мешка, который волны швыряли туда-сюда, так что он постепенно удалялся в открытое море. Считай я этот предмет просто одним из бесполезных обломков нашего корабля, я не стал бы тратить последние силы на охоту за ним, однако мне показалось, что он движется не только по воле волн, но и сам по себе и движения его обличают в нем живое существо, наделенное способностью сопротивляться стихии. Я утвердился в этой мысли в то самое мгновение, когда наконец схватил сей загадочный предмет, ибо он самым причудливым образом подпрыгивал на волнах, и я поспешил поднырнуть под него, а затем, сильно сжав его одной рукой, стал грести другой, чтобы добраться до берега, оказавшегося, к счастью, самым доступным и покойным в мире. Волны вынесли меня туда и уложили так удобно, как в лучшей из постелей, где я мог бы отдыхать от всех выпавших на мою долю испытаний, если бы не поспешил прежде всего возблагодарить небеса за мое спасение, а затем позаботиться о бедном создании, которое я, с соизволения Господня, спас: ведь оно, возможно, нуждалось в неотложной помощи. Судите же о моем изумлении, сударь, когда, осторожно открыв мешок, я увидел Фею Хлебных Крошек: не обращая на меня никакого внимания, она ступила на берег, обсушилась на солнце, сделав два-три пируэта, а затем уселась рядом со мной на песок, куда я рухнул, изнемогая от смеха, – такая же, как всегда, только еще белее, опрятнее и кокетливее, чем обычно.