Фея и Тот Самый Один
Шрифт:
– С тобой всё в порядке? – Лёва обеспокоенно посмотрел на меня.
– Всё хорошо, – поспешила я заверить. – Просто это как-то… гуляш этот… яблоко, Миша, Лиат Абрамовна, – начала я перечислять всё, что крутилось у меня в голове, одновременно и безостановочно, будто я неслась на аттракционе с невероятной скоростью.
А ещё чётко очерченные губы на небритом лице Лёвы, которые смертельно хотелось поцеловать, вернее, чтобы он меня поцеловал. Именно он проявил инициативу, а я ответила, так казалось правильней. Ничего подобного я, конечно, озвучить не могла.
– Это, Фея, называется «забота», –
– Мише?.. – повторила я эхом, не веря себе.
– Мише, – подтвердил он с широкой улыбкой. – Вчера вечером заезжал к Лёке, мы с ним погуляли. Скажу по секрету, он счастлив, что не нужно ходить в школу, кажется, он не фанат учёбы, – заключил он без всякого осуждения.
В школе сынишку не ругали за успеваемость, делали поблажки, но я отлично помнила недовольство бабушки-филолога, которая закатывала глаза каждый раз, когда Миша отказывался читать, предпочитая гонять мяч или играть в компьютерные игры.
– Ему нравится в школе, потому что там друзья, но учиться он не любит, – пояснила я. – Не знаю, что с этим делать…
– Главное – не давить, так говорит Лёка, понемногу заинтересовывать. В крайнем случае, всегда можно поменять школу или уйти на домашнее обучение – это тоже говорит Лёка.
Надо же, они с сестрой обсуждали проблемы Миши. Жаль, что самую главную проблему никто из этих двоих решить не в состоянии. Лёва, конечно, врач, но тот единственный, который мог бы нам помочь, работал в Германии, в клинике во Франкфурте-на-Майне.
– Прости, что спрашиваю, если не хочешь, не отвечай. Что произошло с Мишей? Насколько я понял, он не так давно в коляске?
– Год, – поёжилась я от нахлынувших воспоминаний. – Вернее – полгода, до этого полгода он лежал. Автоавария…
Я на какое-то время замолчала, не в силах говорить дальше, потому что это значило вывалить всё, что накопилось в душе и на сердце за прошедший год, чего я, конечно же, не хотела.
Мои переживания – это только мои переживания. Железное правило, которому меня неустанно учила жизнь. Сначала в семье тётки, где я была лишней, зато моё пособие нужным. Потом в детском доме, где по сути лишними были все дети, выброшенными за забор нормальной жизни. После в благочестивом семействе Роди. Про последний год и говорить нечего, наглядней и поучительней примера не найти.
– Что говорят врачи, какие прогнозы?.. – вкрадчиво спросил Лёва, видимо, отмечая моё состояние.
– Говорят, никогда не встанет, что сделали всё, что могли… в наших условиях, – вздохнула я и снова замолчала.
Перспективы Миши откровенно пугали. Я знала, что люди с особенностями – точно такие же люди, как и все остальные. Всем своим поведением доказывала это сыну, готова была доказывать всю оставшуюся жизнь. Присматривалась к параолимпийскому спорту, искала мотивирующие фильмы, подписывалась на соответствующих блогеров, чтобы в любой момент ответить на любой вопрос сына, найти правильные слова, познакомить с интересными людьми, которые примут его таким, каков он есть, но… сама я не верила в то, что жизнь у него будет полноценной.
– Понятно, – помедлив, ответил Лёва.
– Есть врач
Мне действительно удалось через лечащего врача Миши записаться на консультацию в далёкую клинику к чудо-доктору. Понятия не имела, чем бы я расплачивалась за подобную роскошь, но деньги бы точно нашла, из-под земли достала, зубами из Роди и его родственников выгрызла. Обе почки продала бы, слышала, без них можно жить, правда, недолго и плохо, плевать. Что угодно, каким угодно способом, лишь бы Мише помогли!
Вот только через несколько дней после записи приём отменили, а потом и прямые рейсы в Германию тоже, но я не теряла надежды. Ведь если я не буду верить изо всех сил, то кто?..
– Очень интересно, – мотнул головой Лёва, заинтересованно глядя на меня. – Не вспомнишь имя этого врача?
В это время он встал, снял халат, будто ему стало жарко, аккуратно повесил на спинку стула и вернулся туда, где сидел – на мою кровать.
Невольно впилась взглядом сначала в V-образный вырез на верхней части хирургического костюма, на шею с дрогнувшим кадыком. Потом скользнула по плечам, предплечьям, покрытым видимыми волосками, по широким ладоням и длинным пальцам без колец, следом впилась в бейдж на шнурке, на котором было написано имя, которое я не забыла бы, даже после комы:
«Один Леонид Борисович».
Глава 16. Фея
Один Леонид Борисович. Леонид Борисович Один.
Один. Леонид. Борисович.
«Один. Один. Один», – билось в голове, как молот по наковальне. Единственное, что я отчётливо понимала, что передо мной тот самый врач, который мог помочь Мише. Живой. Из плоти и крови. Не плод воспалённого воображения, не галлюцинация от медикаментов, не последствия недуга, а тот самый врач о консультации с которым я бредила всё время, как только узнала, что он существует.
– Леонид Борисович Один? – переспросила я, таращась на Лёву, как на восьмое чудо света.
– Да, – кивнул тот, всматриваясь в моё лицо.
Не знаю, что он там увидел, возможно, разом смылась вся косметика, отлетели наращённые ресницы, расплылись брови, догнал деформационный тип старения и страшный птоз поразил всю меня от макушки до пяток. Мне было совершенно безразлично, как я выгляжу.
– Ней-ней-нейрохирург? – уточнила я шёпотом, с трудом выговорив знакомое до боли слово. – Тот самый? – уточнила я.
– Есть такое мнение, – настороженно кивнул Лёва.
– А почему Лёва? – вдруг задала я самый неуместный в данной ситуации вопрос. – Леонид ведь Лёня, – заявила я претензионно, будто это на самом деле важно.
Хоть Самоваром Самоварычем бы назвался, главное, что передо мной сидел тот самый врач, о встрече с которым я грезила столько месяцев. Лёва он, Лёня, Иммануил – всё равно.
– Не знаю, – пожал он плечами, не отрывая от меня обеспокоенного взгляда. – Привык. Лёней называют самые близкие и то не все… Фея, ты ничего не хочешь мне сказать?