Фея Темной
Шрифт:
— Кто это сказал? — его руки сжались в кулаки, жилистое тело напряглось, словно он боролся с собой.
— Антонина Лэардо.
— Она не могла. Я почти уничтожил её, заставив думать, что её мужья мертвы. — покачал Стэфан головой с исчерпывающей честностью
— Но она сказала. Признала, что ненавидела тебя, но сейчас уже понимает. И я хочу понять. Ведь ты МОЙ муж!
Что-то дрогнуло в нём. Что-то изменилось, словно стальной панцырь дал трещину. Мужчина покачнулся, мучительно застонал и сдавшись наконец своим желаниям, сгрёб её в объятия. Его руки сомкнулись вокруг, впечатали её в его напряжённое тело, стирая границы между ними.
— Это некрасивая история, Мел. Я не добрый и не благородный. Меня боятся и ненавидят заслуженно.
— Я не боюсь и не ненавижу. — шепнула она, чувствуя, как начинают
Глава 23
Даже бесконечно умирая в безликой серости межмирья и безвременья, даже раз за разом видя свою жизнь в разных безумных искажениях и сходя с ума от безнадёжности своей нежизни и несмерти там, где он пробыл ставшие вечностью шесть лет, ему не было так страшно, как сейчас. И никогда он не испытывал такой истовой надежды, уже сам не зная на что. Мел не позвала его, но и не прогнала, не попыталась сбежать, не оттолкнула. Даже больше, она сама сделала шаг ему навстречу, зная, кто он, зная о его доле в выпавших на её семью несчастьях. Ей было больно, но она всё равно шла к нему. Что это, как не жесточайшая пытка во всех мирах? Чувствовать её рядом, не чувствуя за собой права считать своей. Зачем она такая? Зачем настолько светлая и сильная душой, что он готов одновременно и преклониться перед ней и отшлёпать за глупость. Нельзя быть такой! Нельзя! Потому, что у него нет сил ей такой сопротивляться.
Правда? Его правда грязная и некрасивая. Зачем она Мелоре? Однако его невозможная жена уже вела его за руку в свой дом, пропитанный её присутствием, ароматом, энергией, эмоциями. И далеко не все они были светлыми. Чувствовал это, и ничего не мог сделать с тем прошлым, которое случилось по его вине.
— Ты голоден? — обернулась к нему с таким знакомым вопросом и заботой, которая каждый раз почти ставила его на колени.
— Да. — больше не хотел ей врать даже в такой мелочи.
— Пойдём тогда на кухню. Родители перебрались в Кастаду, поближе к Фэй и слуг отпустили. Но думаю, что смогу найти что-то для тебя.
Вскоре она действительно собрала нехитрый ужин, разложила это на столе прямо на кухне, как делала в их доме.
— Мелора, давай ты мне сначала расскажешь, какая помощь тебе нужна.
Его жена покачала головой, сощурив глаза и поджав губы.
— Нет. Не расскажу, пока ты не расскажешь о себе. Иначе ты никогда этого не сделаешь. Я знаю.
Знает она. А ведь права. Если ему удастся увести тему, то действительно сделает всё, чтобы не возвращаться к этому разговору.
— С чего начать? — чтобы занять чем-то руки, взял чашку с горячим чаем.
— Сначала, конечно. Кто твоя мама?
— О папе не интересно? — криво ухмыльнулся он.
— Стэфан, пожалуйста. У нас действительно очень мало времени. — Мелора посмотрела на него с такой мольбой и надеждой, что последние барьеры рухнули. Он открылся, впервые с тех пор, как научился ставить ментальные щиты. Она вздрогнула, распахнула широко свои прекрасные лазурные глаза, полные слёз, но стоило Стэфану попытаться поднять блоки обратно, чтобы не причинять ей боль, как девушка ухватилась за его руку, и покачала головой.
— Нет, не надо. Просто это оказалось гораздо острее, чем я думала. И отстраниться сложнее, чем от чужих эмоций. Я теперь чувствую нашу связь и тебя, словно мы…
— Две половинки одного целого. — тихо закончил вместо неё Стэфан.
Мелора смотрела на него таким потрясённым взглядом, словно видела впервые.
— Ладно, если ты не передумала, то слушай. — он больше не стал тянуть время и начал таки свой рассказ. — Меня родила женщина, которая работала служанкой при Храме Сумеречного. На самом деле не только служанкой. Так как жрецы Хаоса это только мужчины, то они не прочь иногда забрать юбку услужливой девчонке. Или не услужливой, тут уж как дело пойдёт. По крайней мере так было раньше, при прежнем Верховном.
— Твоём отце?
— Да. Так вот, моя мама была хитрее других. И глупее одновременно. Она нацелилась на одного мужчину, думала, что если родит такому сильному и могущественному человеку наследника, то хорошо устроится. Привлечь внимание Верховного она смогла, так как была очень красивой, забеременеть тоже. Уж не знаю как. И даже родить меня. А вот добиться, чтоб отец признал
Больше того, по его приказу её выгнали из Храма, избив попутно так, что она едва не потеряла ребёнка.
Мелора сидела напротив него, сцепив зубы, и смотрела немигающим взглядом, однако молчала и ждала продолжения.
— Я родился физически слабым. Наверное сказались те побои. Это, наравне с тем фактом, что вместо того, чтобы стать её пропуском в безбедную жизнь, я стал проблемой и обузой, не добавило моей родительнице любви ко мне. Я смутно помню своё ранее детство. Так, лишь некоторые моменты. Как побирался на улицах, или затрещины, которыми она меня награждала по поводу и без. Самым светлым, что со мной случилось по воле матери, это как ни странно было её решение отдать меня в храмовую школу. Именно тогда я и узнал о том, что у меня оказывается есть отец. И что зовут меня не просто Стэфан, а Стэфан Ассавирг Тибус и мне надлежит самому доказать своему папаше, что я чего-то стою и, может быть, даже ему нужен.
— Откуда это имя? — спросила Мел.
— Тибус — родовое имя моего отца, а Ассавирг… просто имя. Маме так захотелось. Стэфаном же меня звала бабушка. Единственная светлая душа в моём бесспросветном детстве.
Он всё говорил и говорил. О том, как мать привела его пятилетнего в Храм, как рассказала об отце. Как он, загорелся желанием узнать его, этого могущественного мага, чья кровь текла в его жилах и чьё имя рода так самовольно присвоила ему мать, назвав Ассавиргом Тибусом. Как мечтал, что отец увидит его, обязательно узнает и… Чего именно ожидал он от Верховного тогда, будучи пятилетним битым жизнью пацанёнком, и сам не знал. Отцовской любви? Точно нет. Не знал маленький Стэфан, что это такое. Хотел перестать чувствовать себя ненужным отребьем и мусором, путающимся под ногами и создающим проблемы. Высокомерное презрение на лице седого мага, для которого раболепные щенки, будущие жрецы были пустым местом, и он среди них тоже. Вечная гонка за знаниями, признанием, достижениями и жестокие слова, сорвавшие планку. Боль от хлыста, полосующего спину и ещё большая от разрывающего душу осознания, он никому не нужен, а родителям и подавно. Его посчитали ничтожеством. Ненависть тогда стала его единственным спасением. Ненавидя всех и вся, больше всего ненавидел Ассавирг самого себя, потому и рвал жилы, наращивая знания, глотая научные труды величайших магов и зубами выгрызая себе право носить родовое имя Тибус. От сочувствия, угрызений совести избавлялся, как от слабых звеньев, паралельно создавая вокруг себя круг заглядывающих в рот прихлебал, которые первые почувствовали будущего вожака. К моменту инициации силы, Ассавирг стал лучшим учеником храмовой школы за многие десятилетия и войдя в Чертог Сумеречного безбоязненно назвал себя Стэфаном Ассавиргом Тибусом, чувствуя за собой полное право. А дальше было жречество и быстрое восхождение в строгой иерархии Храма Сумеречного, совмещённое с бесконечными научными изысканиями и наращиванием теперь уже не только знаний, но силы, резерва, и умения этой всё более впечатляющей мощью управлять. И он таки добился того, что Верховный признал его достойным… вот только не сыном, а соперником за власть и влияние. Слишком рачительный, чтобы просто убить зарвавшегося отпрыска тот обезопасил себя по другому. Сначала старик сделал вид, что оттаял и начал привечать молодого талантливого жреца. Приблизил к себе, назвал личным учеником, смотрел одобрительно, с гордостью, словно действительно, нет не любил, но хотя бы признавал. И Стэфан поверил. Как последний глупец поверил в искренность того, чьё имя вселяло животный ужас всему Вэльдегарду. И согласился на ритуал, который подтвердил бы, что они действительно одной крови.
— Что это был за ритуал на самом деле? — ворвался в его воспоминания тихий голос Мелоры. Она не отводила взгляд ни на секунду, бледная, едва сдерживающая эмоции, но по прежнему настроенная узнать всё.
— О, к родству он действительно имел прямое отношение. — губы сами собой расползлись в злой улыбке, вот только насмехался он сам над собой. Горечь того предательства давно потеряла остроту. — Основанные на родственной крови Узы Подчинения невозможно снять, нельзя преодолеть. По сути я стал его добровольным рабом. И Палачом Храма. А вскоре самым молодым киерантом. После того, как собственноручно казнил предыдущего.