Фейерверки смерти
Шрифт:
Жалобно вскрикнув, тополь переломился.
Свиридов едва успел отпрыгнуть, но уже через секунду он рванул на себя переднюю дверь "Ауди" с такой силой, что петли хваленого немецкого качества не выдержали, и дверь оторвалась.
Из машины вывалился труп водителя с простреленной головой. Лицо его превратилось буквально в месиво от нескольких прямых попаданий пуль.
Но, судя по всему, это был тот самый амбал, который сидел за рулем "Ауди" во дворе свиридовского дома.
— Выходи по одному, будем знакомиться, — произнес Владимир сквозь
— Да ты че, братан… — начал было он, но Свиридов выстрелил в "бардачок", и амбал поспешно вылез из машины.
— Следующий.
Второй из уцелевших бандитов, кругломордый толстяк с обманчиво медлительными движениями, явно бывший спортсмен, вылез из машины, угрюмо посапывая, и посмотрел на Владимира исподлобья. Судя по всему, главным тут был именно он.
— Кто вас послал? — произнес Свиридов.
Кругломордый ничего не ответил, а гориллообразный почесал толстенную, в складках, красную шею и сказал:
— Яне…
— Молчи, дятел, — негромко сказал круглолицый. — Ты че, будешь распинаться перед этим мусором?
— Мусором? — насмешливо переспросил Владимир. — Ладно, пусть будет мусор. Только неужели мне нужно переспрашивать?
— Ты че, не понял? — нагло сказал кругломордый. — Мы тебе ничего говорить не будем.
Потом за базар придется отвечать. Я себе не враг.
Понял, ты?
— Понял, — сказал Владимир и ударил кругломордого ногой чуть пониже коленки. Тот пронзительно взвыл, ноги его подломились, и он упал на землю, схватившись за поврежденную конечность и дрыгая здоровой ногой.
— Ва-а-а… ты мне ногу сломал, сука-а-а!!
— И вторую сломаю, будь уверен, — холодно сказал Свиридов. — Что мне с тобой, целоваться взасос, если ты меня едва не пристрелил, козел?
— У-у-у, — продолжал выть бандит, кажется, совсем не осознавая ничего от сильнейшей боли: по всей видимости, Свиридов в самом деле сломал ему лучевую кость голени.
К месту этой трогательной сцены медленно приближался Берг. Он опасливо поглядывал на своих назойливых преследователей, которые сейчас находились в таком жалком состоянии: один был застрелен, второй корчился на земле, и его пронзительные вопли уже переходили в глухие хриплые стоны, которые вскоре смолкли — по всей видимости, он потерял сознание от болевого шока.
Третий стоял на подгибающихся ногах, тупо уставившись в асфальт, и даже боялся смотреть на Свиридова.
— Ты кто, — наконец выдавил он, — ФСБ?
— Какая разница, — отозвался Владимир. — Куда более плодотворной мне представляется другая тема для обсуждения. Кто вы такие и от кого?
— Да… бля…
— Только не надо говорить, что тебя пустят в расход в случае, если ты мне что-то капнешь. Будь уверен — я тоже неплохо читаю отходные. Твой дружок уже в этом убедился…
— Корнилов? — из-за спины своего новообретенного телохранителя спросил Иван Германович.
Предприниматель был бледен как полотно, редкие
— Корнилов? — повторил вопрос Берга Владимир, и, почувствовав в его голосе откровенно угрожающие, звонко-нетерпеливые металлические нотки, амбал поспешно мотнул головой и выдавил:
— Он… Крот. Но только… я больше ничего не знаю. Ничего.
— Велел убить или что?
— Да не… какое там… не мочить. Так, влегкую прессануть… для ума, как он сказал. А чтобы наглухо — нет… не было такого.
— А кто взорвал мой лимузин? — хрипло спросил Иван Германович.
— Я не знаю… не мы. Не знаю… но не будет Крот так тебе косорезить. Там Мика за тебя горой стоит.
— Какой такой Мика? — спросил Берг.
— Да есть там один… я его только не видел ни разу. Говорят, что он к тебе ничего… так…
— Очень хорошо, — холодно сказал Владимир. — Ты вот что, братец, давай поконкретнее… про этого Мику.
Тут гоблина прорвало, и из пепельно-серых от страха дрожащих губ посыпались выражения одно другого колоритнее.
Свиридов терпеливо дождался конца фейерверка, а потом сказал коротко:
— Ну.
…Информация полилась из гоблина, как некое природное вещество из человека, обожравшегося пургена. Очевидно, он перепугался ни на шутку, потому как просто выпаливал все, что знал, не делая пауз между предложениями.
Правда, восприятие этой информации затруднялось теми обстоятельствами, что поврежденная Свиридовым еще во дворе челюсть амбала отказывалась повиноваться своему хозяину, превращая дикцию в какой-то неудобоваримый кисель, в котором львиную долю составляли слова "типа", "бля", "ваще", "наглухо" и "ебть".
Поток подобной речи Владимир обычно называл "гоповской прачечной". Это в смысле, что "разведем, замочим и отожмем".
Впрочем, вскоре из "киселя" кротовского амбала удалось выкристаллизовать примерно следующее.
Никита Корнилов собрался наехать на Берга. Уж что у них были за разногласия, амбалу было неизвестно — он человек маленький. Но что-то достаточно серьезное, потому как Крот ходил сам не свой и просто рвал и метал, когда речь заходила о Берге.
Самый приближенный к Кроту человек, Микаэл Карапетян по прозвищу Мика, по отдельным сведениям, старался умиротворить босса. Говорил, что экстремальные меры ни к чему не приведут.
Благо Берг был известен в городе как человек, имеющий прихват в администрации и криминальных кругах.
За что с пристрастием расспрашиваемый бандит мог поручиться почти совершенно точно, так это за то, что он со своими ныне недееспособными компаньонами не взрывал лимузина Берга.
— А если типа кто отработал из наших, то я, это… типа, бля, знал бы, — скоропалительно выдал он. — А так нет… глухо. Не мы это ваще… наглухо.
И еще он утверждал: Никита Корнилов по прозвищу Крот никогда не стал бы говорить по телефону анонимно и тем более измененным гнусавым голосом.