Фиаско
Шрифт:
Мы поднялись еще на несколько ступенек, и я спросил:
– Так он, стало быть, старший Крематорий? Или, может, главный?
– Старший, – как-то опасливо произнес Шевченко, оглянувшись.
– А сколько старший Крематорий Годунов прослужил в милиции?
– Мы с ним были на одном курсе в МШМВД.
– Где? Где?
– В милицейской школе МВД.
– Ну тогда понятно, вы, стало быть, давние соперники.
Шевченко лишь пожал плечами.
– Он честолюбивый мужик?
– Змея подколодная, вот кто он.
– Как профессионал слабак?
– Еще какой.
– А много ли у вас вакансий на должности
– Да нет, маловато.
– Значит, если передать Годунову эти документы, он получит возможность продвинуться по службе, а вы по-прежнему будете иметь дело со всякими банальными убийствами и прочим дерьмом?
– Зарубите себе на носу: документы поступили ко мне из Министерства внутренних дел и я возвращаю их туда же. Ну а теперь, извините, я опаздываю на семинар.
– На семинар? Изучать новейшие орудия пыток и всякие подслушивающие устройства?
– К сожалению, нет, – сердито глянул он на меня. – Попробуйте высидеть целую лекцию на тему о том, как правоохранительным органам лучше информировать друг друга.
Шевченко выдавил из себя подобие улыбки и решительно зашагал к двустворчатым дверям в самом конце коридора.
– Об этом-то я как раз и говорю, – наступал я ему на пятки, видя, что он уже открывает двери. – Об обмене информацией. Эти документы являются…
– Нас стало на два человека больше… – послышался резкий голос, явно женский, сердитый и усиленный микрофоном. В нем слышался сильный американский акцент, хотя женщина говорила по-русски.
Я обомлел и, глянув, увидел, что, заговорившись с Шевченко, влетел в лекционный зал, где сидели сотрудники правоохранительных органов. Головы повернулись, и все уставились на нас.
– …если не ошибаюсь, – говорила женщина, сердито глядя на меня с кафедры. – А я эксперт в этой области.
– Вот вы-то мне как раз и нужны, – сказал я, и мы двинулись по проходу прямо к ней. – Может, вы сумеете убедить этого упрямца в необходимости сотрудничать.
– О, нет, увольте. Это ваша работа. Семинар проходит на другую тему, – ответила она, выходя из-за кафедры с микрофоном в руке.
Женщина оказалась высокой, поистине необъятной, с крупными формами, как у многих жительниц Средиземноморья, с огромной копкой жестких черных волос. И жестикулировала она размашисто – все в ней было крупным и основательным.
– У меня есть несколько научно-исследовательских лабораторий, где вы сможете претворить в практику свои обоюдные теоретические замыслы. Но сейчас было бы превосходно, если бы вы оба взяли свои…
– Если мы станем ждать, – остановил я ее, – то и делить ничего не придется. Он взял документы из одного ведомства и…
– Это вещдоки, – запротестовал Шевченко, обращаясь к присутствующим. – Видите ли, этот человек даже не….
– Вещдоки? – вскричал я, не дав ему договорить. – Вы же сами говорили, что их нет. Они – собственность погибшего.
– Не думаю, что погибший будет предъявлять на них права.
– Его дочь предъявит! А я буду бесконечно доволен, когда…
– Господа! Господа, пожалуйста, прекратите базар. Видимо, в данный момент нам лучше перейти от теории к практике. Если ваши коллеги не против, мы, может, и сумеем…
– Коллеги?! – выкрикнул Шевченко, и по залу прошел одобрительный гул. – Да этот фигляр даже не офицер милиции. Он… это… журналист!
– Ах, журналист! –
– В самую точку попали. Мы впитываем все, все, что под руку попадается. У нас просто неистребимый зуд на истину.
– Наверное, так оно и есть. Но вам присуща еще мерзкая привычка публиковать все, не задумываясь о последствиях. – Она внимательно оглядела слушателей. – Когда мы говорим о средствах массовой информации, то в отношении роста преступности и наркомании, исходящих из стран Восточной Европы, все более важным становится расширение сотрудничества между различными органами массовой информации и усиление контроля за процессами в обществе. Об этом мы поговорим завтра. Тему семинара я бы назвала так: «Развенчание мифа о могуществе прессы и других ложных представлений». Но все-таки обидно упустить возможности, которые наглядно представляет нам сейчас этот случай.
Она посмотрела на край сцены и кивнула. Тотчас же поднялись два милицейских офицера в форме, каждый с мой большой холодильник, и под одобрительный гул и жидкие аплодисменты зала затопали по проходу прямо ко мне.
6
– Тут не пробьешься, Коля. Шансов никаких, – заметила Вера, когда я рассказал ей о документах, найденных у Воронцова.
Мы обедали в ресторане «Макдональдс» на площади Пушкина – я, Вера и Юрий. Ресторан довольно вместительный, отделан стеклом и блестящим светлым пластиком, да и расположен удобно, недалеко от Главного управления московской милиции и Министерства внутренних дел. Длинная очередь, вытянувшаяся вдоль окон, москвичей не смущала – они привыкли стоять в очередях за чем угодно. Но после того как всю жизнь питаешься вареной картошкой и жареной говядиной, хрустящий картофель по-французски и чизбургеры кажутся необыкновенно вкусными. Принадлежащие к среднему классу скуповатые москвичи прежде не знали вкуса быстро приготовленной пищи, но быстро оценили ее достоинства, и на первых порах очереди к ресторану были поразительными, хотя большинство жителей не могли позволить себе подобной роскоши, при том что стоимость подобных блюд сравнительно невелика. Нас же троих больше раздражал нескончаемый людской гул в зале, чем цена блюд.
– Значит, не пробьешься? А ты давай, Верочка, попробуй, – попросил я. – Ведь на Петровке, 38, ты бываешь почти каждый день. Я должен подержать в руках эти документы. Попытайся достать их.
Она демонстративно поджала губы, что означало отказ.
– Ну, Верочка.
– Меня уже один раз застукали. В итоге я провела целую ночь в вытрезвителе для пьяниц и осталась без двухдневного заработка.
– Я что-то не совсем понимаю, – начал Юрий, но тут же замолк, смакуя шоколадное мороженое. Разделяя мою приверженность к политическим реформам, в отличие от меня, большого любителя водочки, он предпочитал мороженое, в поисках особого вкуса и качества которого обошел, наверное, все московские кафе-мороженое. – Если Воронцова убили, чтобы предотвратить скандал, зачем тогда унесли его медали? – недоумевал он.