Фиаско

Диналло Грег

Рафик подошел к группке дельцов, собравшихся у откидного борга грузовичка, и отрекомендовал меня.

– Так вы, стало быть, хотели бы написать про нас? – осторожно спросил молодой парень с длинными, до плеч, волосами. – А зачем?

– Да вот, чтобы заработать себе на хлеб с маслом.

– Ну что ж, дело стоящее. А что мы будем с этого иметь?

– Головную боль от милиции! – громко сказал кто-то.

– Вот-вот. Да они нас всех повяжут! – воскликнул другой, отчего некоторые сразу же стали откалываться и исчезать.

– Не задерживай их, пускай уходят! – бросил я Рафику, когда он стал их удерживать. – Так ты думаешь,

что милиция ничего не знает про ваши дела-делишки здесь?

– Ты что, смеешься над нами? – возмущенно зафыркал длинноволосый. – Да мы завсегда на стреме и разбежимся, лишь только менты появятся на подходе.

– Отстегни на лапу – и торгуй спокойненько, – самоуверенно произнес плотно сбитый паренек.

– Ну а если моя публикация привлечет не ментов, а покупателей, которые повалят к вам толпой?

– А ведь он прав, – нехотя процедил кто-то еще. – Да-да, прав, – подхватил другой.

Тут все начали совещаться, перешептываясь и с умным видом покачивая головами, как команды КВН.

– Ну ладно, – объявил общее решение длинноволосый, когда стихийное совещание закончилось. – Но только без упоминаний фамилий. Идет?

– Идет. Вопрос первый: где вы достаете товар?

– А у людей, которым нужны деньги.

– Пример какой-нибудь можете привести?

– Конечно, можем, – запищал один из подростков в теннисной куртке «Айрон мэйден». – Вот, к примеру, у моего дядьки была куча всяких орденов и медалей еще с войны. Когда он умер, родственники продали их за наличные и накупили всякой всячины для поминок, да еще купили на них автомашину, телевизор и видак, сестра сделала себе мост на зубы, а я приобрел вот что – он с гордостью показал на высокие баскетбольные кеды с воздушной подкачкой. – Потом и я втянулся в этот бизнес.

– Но это же, наверное, не единственный источник, откуда поступает товар? – предположил я.

– Что вы имеете в виду? – спросил длинноволосый, бросив на меня быстрый взгляд.

– Да слышал я, поскольку некоторые награды стоят больших денег, их воруют, все равно как драгоценности какие, верно ведь?

– Воруют? – обидевшись, резко бросил он, а торгаши угрожающе сдвинулись. – Так вы, значит, считаете, что мы скупаем и перепродаем краденое?

– Нет, да нет же, что вы! Я просто не так выразился! Как бы это сказать поточнее, ну, почему не предположить, что награды были… утеряны, а затем случайно найдены кем-то и проданы вам? – Я совсем запутался в поисках подходящих к случаю формулировок.

Они как-то неуверенно переглянулись, некоторые нехотя кивнули, а длинноволосый согласно подтвердил:

– Да, такое возможно.

– В таком случае можно ли определить, кому они принадлежали?

– Так вы хотите знать, можно ли установить, кому ранее принадлежал утерянный орден или несколько орденов, предлагаемые к продаже?

– Ага.

– Да это все зависит от… – Он нагнулся к лежащему рядом одеялу, выбрал несколько наград и стал объяснять: – Посмотрите, на одних орденах есть номера, на других выгравированы инициалы, а то и фамилии награжденных, есть же награды без всяких номеров пли надписей. А почему вас это интересует?

– Да просто любопытствую, – ушел я от ответа. Было бы глупо рассказывать им про убийство и украденные медали. Чтобы переменить тему, я задал другой вопрос:

– По вашим наблюдениям, кто покупает ордена и медали?

– Да самые разные люди. Коллекционеры, продавцы нумизматических

магазинчиков, пенсионеры, наконец.

– Многие ведь хотят пользоваться льготами, – уточнил другой торговец, – получать привилегии, покупать в магазине без очереди, проходить туда, куда простых смертных не пускают.

– Можно, кстати, пролезть без очереди в переполненный трамвай пли в автобус, – вступил в разговор третий торговец. – Я не говорю, что с их помощью легче достать билеты на рок-концерт или на финал футбольного кубка.

– Неплохие льготы. Жаль, что у меня нет таких. Торгаши весело заржали. Напряженность между нами спала, а тот, с писклявым голоском, преподнес мне даже набор значков – дешевых памятных сувенирчиков, прикалываемых к лацканам пиджаков, – их продают, почитай, в каждом киоске. Там и Святой Георгий на коне, поражающий змея, изображение Кремля, а на одном, в форме пятиконечной красной звезды, красовался в центре портрет Ленина в младенческом возрасте, что вызвало новый взрыв смеха. Постепенно атмосфера приобрела деловой характер, объявились несколько потенциальных покупателей, рыскавших по рядам. Настал удобный момент сматывать удочки.

Мы с Рафиком потопали прочь, по дороге он вдруг зажал рот ладонью, будто охраняя важную государственную тайну, и шепотом произнес:

– Национализм.

– Про что это вы?

– Он ширится и крепнет. Вот что вы сами-то думаете насчет этого повального психоза на ордена и медали? Когда дела идут плохо, людьми овладевает тоска по прошлому. Они готовы возродить прошлое – большевизм, Сталина, Великую Отечественную войну, спутники. Коммунисты вернутся к власти. Попомните мои слова.

– Вы забыли упомянуть ГУЛАГ.

– На то есть свои причины.

– Лагерь «Пермь-35»? – назвал я наугад, чувствуя, куда он клонит.

– Нет, Чистополь, – быстро поправил он. – Три года за…

– …антигосударственную деятельность, – сказали мы с ним в унисон и рассмеялись, вспомнив немыслимую абсурдность и широкое толкование обвинений, предъявляемых по этой статье. Но веселость мигом слетела с нас. Глаза у Рафика потускнели, да и у меня гоже, ибо память вернула нас к зловещим атрибутам тюрем: крошечные камеры из шершавого железобетона – два шага в ширину, три – в длину – на двоих мужиков, тусклая лампочка под потолком, неотгороженная параша в углу, деревянные нары. И ни окошка. Даже зарешеченного. Только глухая толстенная железная дверь. До сих пор слышу леденящий кровь лязг и противный визг отодвигаемой задвижки-кормушки, через которую в камеру подавали грубый черный хлеб, вареную картошку или капусту и жиденькую размазню, словно в насмешку называемую кашей. Все это бросали, словно последней скотине. В памяти мгновенно ожила монотонная, бездумная работа, изнуряющая жара, пробирающий до костей холод, повальные болезни. И никакой связи с внешним миром: ни посетителей, ни новостей с воли, ни почты.

– Чтоб никогда такое не повторилось, – произнес Рафик, выводя меня из этих воспоминаний.

Я с трудом заставил себя улыбнуться.

– Ну если мы затронули эту тему…

– Какую? Про тюрьмы и лагеря?

– Да нет. Про антигосударственные преступления. Поскольку все же есть случаи похищения наград, как по-вашему, можно ли проследить, у кого они исчезли?

– А что вы имеете в виду? Разыскать торговца, который их приобрел, и через него выйти на вора?

– Точно.

Рафик подозрительно глянул на меня.