Фидель Кастро

Макарычев Максим Александрович

«„Какая вкусная водка! Какая вкусная икра! Нуньес, мне кажется, стоит установить с СССР торговые отношения“ <…> Это была первая бутылка советской водки, попавшая на Кубу после победы революции. Подняв рюмку, Фидель произнес тост: „Установление дипломатических отношений – сейчас не самое важное. Самое главное, что кубинцы и советские люди – друзья“» [348] .

На этой встрече случился еще один примечательный эпизод. Узнав, что Фидель родился 13 августа, Алексеев заметил, что их дни рождения совпадают, так как он сам родился 1 августа 1913 года, когда еще был старый календарный стиль. Фидель сказал, что в таком случае Алексеев родился не 13, а 14 августа. «Наш человек в Гаване» быстро сориентировался и тут же заявил, что Фидель не учитывает восьмичасовую разницу во времени между Гаваной и Москвой. Фидель громко рассмеялся.

348

Там

же.

Чуть позже настоящим ценителем русской водки станет брат Фиделя – Рауль. Один из советских специалистов, который в начале 1960–х годов совершил поездку по Кубе вместе с Фиделем, писал в отчете в Москву: «Рауль однажды на дне рождения администратора одного из никелевых заводов поинтересовался, есть ли у советских друзей московская водка, а когда узнал, что есть только кубинский ром, сказал, что московская водка лучше и он пьет только ее» [349] .

Фидель Кастро предложил Александру Алексееву привезти на Кубу советскую торгово–промышленную выставку, которую Нуньес Хименес видел в Нью–Йорке. Фидель был убежден, что эта выставка, которая в то время проходила в Мексике, помогла бы кубинскому народу избавиться от заблуждений в отношении СССР. Он также был заинтересован в приезде на Кубу первого заместителя председателя Совета министров СССР Анастаса Микояна, который в те дни находился в Мексике. На следующий день Александр Алексеев вылетел в Мехико, где встретился с Микояном. К его удивлению, Анастас Микоян без колебаний принял эту идею и в тот же день согласовал с Москвой вопрос о том, чтобы отправить выставку из Мексики на Кубу.

349

АВП МИД РФ. Ф. 104. Опись 18. Папка № 13, дело № 4, с. 73.

Алексеев вернулся в Гавану, но, добившись встречи с Кастро, был разочарован: тот попросил перенести выставку на начало следующего года, мотивировав это полученной информацией о том, что контрреволюционеры намереваются активизировать свою деятельность в конце года и могут сорвать выставку. Александр Алексеев снова вылетел в Мехико для встречи с Микояном, правда, не один, а с представителем МИДа Кубы Э. Родригесом Льомпартом. «Сначала я встретился с Микояном один. Рассказал ему всё, как было, думая, что сейчас он посчитает меня и кубинских руководителей несерьезными мальчишками. Но он слушал мой рассказ с большим вниманием, и я не заметил в нем какого–либо раздражения. Микоян сказал: „Они правильно делают, зачем раздражать врага. Ведь я могу приехать в Гавану позже на открытие выставки“» [350] . В качестве предварительной даты был намечен февраль 1960 года.

350

Из личных записей А. И. Алексеева.

Свою пользу от встречи с Микояном в Мехико извлекли и кубинцы. Э. Родригес Льомпарт попросил советского вице–премьера направить на Кубу представителя Министерства внешней торговли СССР для переговоров о закупке небольшого, хотя бы символического количества сахара, так как американцы уже начали чинить препятствия в торговле с Кубой.

В начале 1960 года представитель Министерства внешней торговли СССР А. Мальков, прибывший в Гавану, провел успешные переговоры с Че Геварой и Карлосом Рафаэлем Родригесом, итогом которых стал контракт о закупке Советским Союзом 100 тысяч тонн кубинского сахара. Это была первая советская коммерческая сделка с правительством Фиделя Кастро. Теперь особые надежды возлагались на открытие советской выставки делегацией во главе с Анастасом Микояном.

Просьба Фиделя об оказании помощи со стороны Москвы дошла лично до Никиты Хрущева. Как считают многие исследователи этого непростого периода мировой истории, увенчавшегося Карибским кризисом, решающая роль в установлении дружественных отношений между Москвой и Гаваной принадлежала Никите Сергеевичу Хрущеву.

«Когда Фидель Кастро добился победы и вступил со своими войсками в Гавану, мы в СССР, собственно говоря, еще не знали, какое политическое направление будет принято победителями. Знали, что в движении, возглавляемом Кастро, участвуют отдельные коммунисты–одиночки, но компартия Кубы в целом не контактировала с ним, и секретарь ЦК компартии Кубы даже вышел из партии, чтобы уйти партизанить в горы вместе с Кастро, – писал Никита Хрущев в своих „Воспоминаниях“. – Когда повстанцы заняли Гавану, мы пользовались материалами только газет и радио <… > Кроме того, Куба официально наше государство не признавала, и долгое время у нас с нею никаких дипломатических связей не существовало».

Впрочем, вскоре Хрущев, мечтавший «засунуть ежа в штаны американцам», понял, что Вашингтону можно легко утереть нос: США очень болезненно отреагируют на появление союзника Москвы

у своих берегов. В своем послании Фиделю Кастро от 12 марта советский лидер выразил симпатию революционному правительству. Решение о том, чтобы направить такое послание, безусловно, принималось коллегиально. Оно было утверждено в тот же день на заседании Президиума ЦК КПСС. Справедливости ради надо заметить, что и коммерческая сделка, и это письмо были не первым «контактом» Гаваны и Москвы. Фундамент для будущего сотрудничества закладывался еще осенью 1959 года. 30 сентября 1959 года Президиум ЦК КПСС проголосовал за то, чтобы одобрить решение Польши поставить на Кубу некоторые виды стрелкового оружия, которое изготавливалось на польских заводах по советским лицензиям. А чуть позже Политбюро ЦК КПСС приняло решение о предоставлении торговой и финансовой помощи Кубе.

Впоследствии Хрущев, очарованный «непосредственностью и романтизмом» кубинской революции, так проникся симпатией к Фиделю, что любой выпад в отношении него на международных форумах считал личным оскорблением. Никита Сергеевич и члены политбюро даже любовно называли его Федей. Однако кубинцам не очень нравилось, что советские руководители относятся к ним снисходительно, по–отечески, как бы свысока. Однажды во время приезда в Москву Карлоса Рафаэля Родригеса Хрущев спросил его, почему Фидель на него обижается, ведь он «относится к нему как к родному сыну». Родригес поставил Хрущева на место: «Фидель Кастро – не ваш сын. Он является руководителем кубинского государства. Поэтому относиться к нему, как к своему сыну, было бы неправильно. К нему необходимо относиться, как того заслуживает лидер суверенного государства. Во взаимоотношениях взрослых с детьми старшие, как правило, не интересуются мнением младших, принимая то или иное решение. Они считают естественным их беспрекословное выполнение младшими, в этом – суть ошибки» [351] .

351

Капто А. С. На перекрестках жизни. Приложение к «Социально–политическому журналу».

Итак, 4 февраля 1960 года в Гаване приземлился советский самолет. Это был бомбардировщик, переделанный под обычный гражданский лайнер. На его борту находилась советская делегация во главе с первым заместителем председателя Совета министров СССР Анастасом Ивановичем Микояном, прибывшая на открытие выставки. На ней были представлены макеты крупных советских заводов, станки, машины, копия первого советского спутника, промышленные и продовольственные товары, литература, изданная в СССР на испанском языке.

Как и предполагал Фидель Кастро, выставка сняла «пелену с глаз кубинцев», введенных в годы «охоты на ведьм» в заблуждение относительно достижений СССР. За три недели ее посетили 800 тысяч человек, почти каждый восьмой житель Кубы.

Контрреволюционные элементы пытались сорвать выставку. Они осквернили венок, возложенный Анастасом Микояном к памятнику Хосе Марти, начали стрельбу во время ее открытия. Но эти криминальные акции только усилили интерес кубинцев к выставке, параллельно с которой были проведены переговоры между Фиделем Кастро и Анастасом Микояном.

По воспоминанию Н. С. Леонова, работавшего переводчиком у Микояна и единственного из делегации знавшего до поездки братьев Кастро, Фидель буквально очаровал Микояна. Тот назвал Фиделя «настоящим революционером». Во время этого визита Микояну показали Кубу. Когда советская делегация в сопровождении Фиделя прибыла в провинцию Ориенте, тот предложил отправиться в горы Сьерра–Маэстра, где проходил славный путь Повстанческой армии.

Заночевали в недостроенном здании туристического комплекса, в котором не было не то что штор, но и окон, и кроватей. «Все ночевали, в том числе Фидель, на полу, завернувшись в шинели. Пили крепкий кофе, который приносили в ведре. Ели в столовой барачного типа то же, что и рабочие: маланга, картошка, горсть риса. Для Фиделя это было привычно, потому что он только что спустился с гор. Микоян все переносил стоически, – вспоминал Николай Леонов. – Всюду, где мы останавливались, мы сами себя обеспечивали пищей. Никакого государственного протокола не было. Когда мы на вертолете прилетели на какой–то островок в небольшую резиденцию Фиделя, он предложил Микояну: „Еды у нас больше нет, так что поехали ловить рыбу“. Микоян даже сначала подумал, что Фидель шутит. И Микоян, и Фидель, и я ловили рыбу спиннингами. Ее там было много, мы наловили штук 20—25. Эту рыбу мы зажарили и ели с солдатскими галетами, запивая минеральной водой. Такова была обстановка, в которой проходил визит. Абсолютно никакого комфорта. Хотя решались капитальные вопросы» [352] . Именно там на клочках бумаги Микоян и Кастро набросали текст будущего советско–кубинского соглашения о сотрудничестве.

352

Рыбалка с команданте // Российская газета. 2006. 30 августа.