Фидель. Футбол. Фолкленды: латиноамериканский дневник
Шрифт:
Собственно, и сами уругвайцы, когда наконец освободились от власти испанской короны и ешё не попали под бразильцев, были не против вернуться в «братскую семью» народов Ла-Платы. Уругвай ведь был даже не «блудным сыном», а сыном, которого насильно удерживали от воссоединения с остальной семьёй: это когда испанские колониальные власти бежали из Буэнос-Айреса в Монтевидео и пытались удержать хоть этот кусочек Южной Америки, перебрасывая туда солдат даже с Мальвин.
Но история действительно не терпит сослагательного наклонения. Потому что одно дело — если бы Уругвай был частью аргентинской революции с самого начала. И другое дело — когда у этой конкретной провинции путь к свободе случился в обход. Разница между освобождением от испанцев Буэнос-Айреса и Монтевидео — всего-то несколько лет. Но это оказались критически важные годы. За это время уругвайцам, чтобы догнать уже свободный Буэнос-Айрес, нужно было сплотиться. А вот революционеры
Тем большая ссора ждала их с «возвращением в семью» Восточного берега и его вождя, «протектора» Хосе Хервасио Артигаса. Это сегодня аргентинские делегации возлагают к его монументам венки. Но тогда, в начале XIX века, он встал им костью в горле. Только победив в войне за освобождение от Испании, он действительно был готов съесть столько суверенитета, сколько можно. И он вовсе не собирался немедленно опять ограничивать свою вольницу, делясь с очередным «центром» — не в Мадриде, так в Буэнос-Айресе. И он не просто буянил, а ещё и создал целую вольную Лигу, флаг которой представлял вроде бы и аргентинское бело-голубое знамя, но перечёркнутое по диагонали мятежной красной полосой «федералистов». К тому времени в мятежную Лигу вошли и сам Восточный берег, и несколько провинций с берега западного. То есть Артигас не только свою провинцию стал отдалять от Буэнос-Айреса, но начал расшатывать и собственно Аргентину. Из «брата» Артигас превратился в мятежника, искусителя и врага.
Для того чтобы понять, что это был за человек, приглядимся к странному сооружению в его честь, к которому теперь и возлагают венки. Сооружение это — мавзолей Артигаса на главной площади Монтевидео и Уругвая, площади Независимости. Внешне — мемориал и мемориал, каких в честь местных героев разбросано много по всему свету. Посреди площади — огромная конная статуя. Но в Монтевидео под статуей ещё и огромная подземная камера. Это и есть собственно «маусолео», мавзолей. Посредине камеры — подсвеченный постамент. А на постаменте — никакое не бальзамированное тело, а урна с прахом отца-основателя. Охраняют урну с прахом национального героя два солдата в форме времён войны за независимость.
Я не раз спускался в этот мавзолей как рядовой посетитель. И всегда хотел сделать про это необычное сооружение репортаж. И вот в марте 2000 года я в очередной раз отправился в Монтевидео, чтобы в канун тогдашних необычных президентских выборов в России именно в Уругвае завершить съёмки фильма о необычных и даже феноменальных формах президентского правления. Уругвай и в этом смысле — страна-феномен. Там, во-первых, поэкспериментировали с «коллективным президентством» (в середине XX века главой Восточной Республики очень демократично по очереди становились члены Совета сразу от нескольких партий). Во-вторых, выделяется Уругвай и тем обстоятельством, что задолго до Бушей и Клинтонов там без всяких переворотов, а через выборы, президентами стали четыре близких родственника из династии Батжже [68] .
68
В XIX веке это был президент Лоренсо Батжже Грау. Под самый закат века, в 1899 году, его сын Хосе Батжже-и-Ордоньес стал и. о. президента, а потом ещё дважды избирался президентом в более спокойных обстоятельствах: на 1903-1907 и 1911-1915 гг. К середине XX века президентом стал его племянник Луис Батжже Беррес. А на рубеже прошлого и нынешнего веков — его внучатый племянник Хорхе Батжже Ибаньес.
Естественно, не менее экзотическим эпизодом для такого фильма становился и рассказ о первом правителе страны Артигасе. А когда я заходил в его мавзолей ешё как обычный посетитель, то видел, как дотошно этот объект патрулируют военные [69] . «Партизанить» я не собирался. Но как добыть специальное разрешение на видеосъёмки на таком серьёзном военном объекте? Испрашивать такое разрешение нужно было на самом верху. Но мне в рамках съёмок фильма как раз предстояла аудиенция у тогдашнего президента Уругвая Хулио Мария Сангинетти. Невзначай выйти на тему съёмок «военного» мавзолея Артигаса было, по счастливому совпадению, легко.
69
Ими, кстати, в данном случае движет чувство не только обострённого патриотизма, но и обострённой «корпоративной солидарности». Дело в том, что именно военные этот объект и возвели. Сделали они это в рамках кампании по развитию патриотизма, который так потребовался, когда «забуксовала» и без того нелепая для Уругвая военная диктатура 1970-х, а традиционный способ нагнать патриотическую волну, победить в очередном мировом или континентальном чемпионате
Так совпало, что в уютный зал приёмов в резиденции Санги- нетти меня пригласили в тот момент, когда из него выходили главкомы уругвайских армии, флота и ВВС. Через приоткрытую дверь я видел, как они поднялись из мягких кресел и раскланивались с главой государства. Он из-под своих «брежневских» бровей смотрел любезно, но строго. Они, пожилые уже генералы, при всей внешней непринуждённости аудиенции, перед ним так и вытягивались. А при рукопожатии ещё и кланялись. И я прекрасно понимал, что это было больше чем чинопочитание по уставу. Именно Сангинетти, первый гражданский президент после падения диктатуры, в качестве символического жеста вселился после выборов не в классический президентский дворец на той самой площади Независимости, а в «бункер» на окраине, который на закате диктатуры под свой генеральный штаб соорудили военные. Зная о том, с каким пиететом относятся военные к Сангинетти, я понял, что момент для просьбы в отношении съёмок в мавзолее — тем более подходящий.
И Сангинетти действительно дал мне не просто «добро» на съёмки, но ещё и самого лучшего в таких случаях провожатого: военного адъютанта главы государства, целого подполковника, которому назавтра покорно козырял патруль на входе в мавзолей. Именно благодаря помощи президентского военного адъютанта нам и разрешили вести видеосъёмку внутри мавзолея ещё и при включённом накамерном свете. Среди прочего луч выхватил и вылитый на стене барельеф: латинскую цифру XIII. Это ещё одна знаковая цифра уругвайской истории. 1813 год. когда Артигас опубликовал свои «Инструкции XIII года»: революционно смелую для своего времени земельную реформу.
Откуда же была эта тяга к свободе у отца-основателя Уругвая? Биографы утверждают, что от вольнолюбивых пастухов-гаучо, с которыми Артигас завёл дружбу, когда его семья переехала из Монтевидео в своё имение «в поле». Несколько лет назад у таких гаучо в глубинке решили взять кровь на ДНК, и выяснилось, что в крови некоторых граждан этой, казалось бы, тотально «белой» страны всё-таки есть следы и индейской «предыстории», есть кровь индейцев чарруа. Так анализы медиков подтвердили предположения историков и социальных психологов. А они предполагали, что всё-таки не фантазия — поэма «Табаре». Вот и получается, что эта любовь белых и индейцев сохранилась не только в названиях (индейским является и слово «Уру-гуай», что в переводе значит «река птиц») и не только в охоте за страусами-нанду с помощью хитрого лассо с шарами. Эта предыстория обострённого вольнолюбия — и в крови гаучо, которые пришли на эти просторы вслед за чарруа. Про Артигаса достоверно известно, что он был чистым белым, сыном переселенцев из Испании. Но в его кровь попал дух свободы. Как гласит легенда, будучи при смерти, он и тогда просил привести себе лошадь. Чтобы умереть в седле. Как гаучо.
А ещё про Артигаса рассказывают, что его настольной книгой была Конституция США. Да, в Латинской Америке к США относятся по-разному. Великий латиноамериканский писатель, автор хотя бы такого замечательного произведения, как «Сто лет одиночества», Габриель Гарсия Маркес как-то даже назвал США «страной без имени и без фамилии». Логика в его рассуждениях есть. Стран под названием «Соединённые Штаты» — много. А слово «Америка» в испанском языке означает всё, что расположено от Аляски до Огненной Земли. Поэтому, с точки зрения человека испаноязычного, само по себе выражение «Соединённые Штаты Америки» — почти бессмыслица. И тем не менее именно в США нашли «золотую середину». Не говоря уже о статье про право американца на «стремление к счастью», Конституция Соединённых Штатов определила и уникальный баланс прав и полномочий регионов, штатов и «центра». Более того: нет ни одного другого народа в мире, который смог бы вместить в свой основной закон столько идеалов и суметь их так здорово воплотить. К этому идеалу и стремился Артигас. Но когда он увидел, что Монтевидео никогда не станет для Буэнос-Айреса тем, чем, скажем, Массачусетс является для Нью-Йорка, он понял, что вместо автономии надо добиваться независимости. Нет, не мог Артигас, так раздвинув границы вольницы на своём берегу Ла-Платы, согласиться с тем, чтобы его земля вновь с кем-то делилась свободой. Пусть даже и с братьями с соседнего берега, отношения с которыми наиболее лаконично, с уругвайской точки зрения, давеча сформулировал журналист из Монтевидео Атилио Гаридо: «Мы с аргентинцами одинаковы, но разные. Очень разные».
Но, сам того не зная, Артигас заложил первый камень в историю не только новой независимой страны, но и... мирового футбола. О чём с придыханием мне и рассказывал президент уругвайского футбольного клуба «Насьональ» адвокат Виктор де ла Балле, когда вывел меня на поле клубного стадиона «Гран Парке Сентраль»:
— Вот вы сейчас стоите в центральном круге, который священен для мирового футбола! Именно здесь его «нулевой километр»! Именно здесь был сыгран первый матч первого чемпионата мира!