Фигляр дьявола

Смит Мюррей

— Да, я заметил это.

— А занимая должность Хесуса Гарсиа, — Пабло обнажил зубы в улыбке, — он не будет претендовать на твою, Луис. Расскажи мне о последнем предложении. От этой женщины из Медельина…

Пабло не любил долго сосредоточиваться на одной проблеме, вот и сейчас он перевел разговор на переговоры с правительством Колумбии.

— Они говорят, вы можете сами выбрать место, где будете жить…

— За решеткой? Называй вещи своими именами.

— Пока будете находиться… в тюрьме. Если, конечно, решитесь на это.

— Я могу сесть только в такую

тюрьму, весь штат которой будет состоять из военных, а не из полицейских. Мы купили многих полицейских, но и у очень многих убили жен, детей и близких. Я знаю, скольких убили с 1982 года. Они хотят отомстить, поэтому и пытаются убить меня, Луис… именно поэтому. — Пабло заглянул в глаза Рестрепо, казалось, он вот-вот расплачется. — Они не хотят правосудия, и те, кого мы купили, тоже постараются заставить меня замолчать.

— Значит, только в такую тюрьму, Крестный. Но в каком месте? — спокойно поинтересовался Рестрепо с таким видом, словно не верил в вероятность подобного исхода. Задавая свой вопрос, он внимательно разглядывал тщательно наманикюренные ногти.

Оркестр заиграл старую песню «Лас Колондринас» о двух ласточках, которые встретились при перелете из Испании и погибли над полем боя во время битвы за Картахену между английскими пиратами и храбрыми защитниками города. В песне говорилось, что их души навсегда остались в Колумбии, став частью земли, частью неба.

— Сабанета, — ответил Пабло Энвигадо. — Если мы договоримся, то тюрьма должна стоять на горном склоне над моей любимой Сабанетой…

Рестрепо посмотрел на сверкающие на нижней террасе огоньки, качая головой в такт музыки. Каждый раз он делал Пабло Энвигадо небольшие новые предложения, и сейчас общая картина сводилась к следующему: если Энвигадо договорится с новым президентом Колумбии Гавириа о гарантиях того, что глава картеля не будет выдан США, не будет обвинен в серьезных преступлениях вроде убийства или заговора, если сам сможет выбрать себе место и условия содержания, имея при себе персональную охрану и семью, то тогда имеет прямой смысл прекратить объявленную властям войну, укротить излишнюю жестокость и насилие со стороны медельинского картеля, а через два или три года выйти на свободу абсолютно чистым, вернуться к дожидающимся миллионам и, кто знает?.. Почему бы и не место в конгрессе? Энвигадо и раньше с помощью денег прокладывал себе путь в конгресс, так почему бы не попытаться снова.

К невероятному удивлению Рестрепо Крестный, похоже, серьезно загорелся этой идеей.

А может, это просто проверка? Хочет посмотреть, не попытается ли Рестрепо устранить его?

— Я бы не стал им доверять, дон Пабло. Сейчас по крайней мере вы… свободны. И вы среди нас. А для нас это многое значит, Крестный.

Он повернул лицо к Энвигадо, на нем читались забота и преданность.

Пабло Энвигадо кивнул и положил ладонь на руку Рестрепо.

— Если бы все были такими, как ты, Луис… если бы. И этот парень, который спас мне жизнь. Нам бы несколько таких, как он, и как Мурильо и Бобби Сонсон. Тигры… ты бы видел их. Мой Бог, ведь это произошло сегодня утром. Черт побери, вот это драка. Мы сражались, как

тигры, жалко, тебя не было.

— Я благодарю святую Деву за ваше благополучное возвращение.

— Послушай, Луис. Мы действительно сделаем этого Карлоса Нельсона Аррижиада миллионером? — Пабло усмехнулся. — Или перережем ему горло, пока он спит, утомленный боем, перелетом, болью и страстью?..

Рестрепо понял, что держит жизнь Нельсона в своих руках. И, хотя он не совсем доверял Карлосу, после гибели Гарсиа среди алчного гангстерского окружения Энвигадо не было человека, которому он мог бы доверить этот пост. Правда, Карлос Нельсон не знаком со структурой картеля, с отделениями в Кали и Боготе, но это по зрелому размышлению не волновало Рестрепо.

— Давайте сделаем его миллионером и назначим вместо Хесуса Гарсиа, — высказал он свое мнение.

Пабло Энвигадо внимательно посмотрел на него, медленно улыбнулся и кивнул.

На следующее утро Гарри Форд проснулся в шесть часов, плечо и зашитая рана побаливали. Шестнадцатилетняя танцовщица посапывала рядом, во сне она походила на обиженного ребенка. Ее коротенькая юбочка висела на спинке кровати, а на полу возле кровати со стороны Гарри стоял раскрытый большой чемодан, набитый американскими долларами в купюрах по десять, пятьдесят и сто долларов.

Уставившись на него, Гарри услышал приглушенное хихиканье и, подняв голову, увидел Рестрепо в накрахмаленной белой льняной рубашке, джинсах и начищенных сапогах для верховой езды.

— Доброе утро, сеньор, — поздоровался Рестрепо.

— Доброе утро, как дела? — ответил Гарри, морщась от боли и садясь на кровати.

— Все хорошо, спасибо. Ну вот, Карлос, тут ваши два миллиона долларов.

«Черт возьми, — подумал Гарри Форд, — а как я передам эти деньги „фирме“? А как их посчитать? А что, если меня схватят и деньги исчезнут?»

— Я предпочел бы положить их в какой-нибудь банк, — сказал Гарри с таким видом, словно чемодан с двумя миллионами долларов для него — обычная картина.

— Послушайте совета, дружище, первые два миллиона всегда нужно хранить в наличных деньгах. Но, если желаете, я могу положить их на секретный счет в банк на Багамах.

— Пожалуй, я сам смогу это сделать. — Гарри улыбнулся, и Рестрепо тоже улыбнулся в ответ.

— Конечно.

И, налив Гарри йогурта, Рестрепо предложил ему должность покойного Хесуса Гарсиа, должность начальника службы безопасности медельинского картеля.

Поломавшись немного, пояснив, что он просто обычный торговец марихуаной, Карлос Нельсон согласился занять эту должность на несколько недель, пока Пабло Энвигадо не подберет кого-нибудь более опытного.

Остаток дня Гарри пролежал в комнате, к нему приходил доктор сменить повязку, явилась масса всяких визитеров с поздравлениями, а он мог думать только о чемодане с двумя миллионами долларов, который покоился под кроватью.

Если бы Бобби Сонсон не появился тогда на берегу ручья в горах Сьерра-Невады со своим ручным пулеметом М-60 и не помешал намерению Гарри убить Мурильо и Пабло Энвигадо, события могли бы принять менее трагичный оборот.