Фиктивная помолвка
Шрифт:
— Вы понятия не имеете, о чем говорите! Келвин вовсе не проныра! — Одри покраснела от возмущения, услышав столь нелестное мнение о предмете своей тайной страсти.
— Он знает о твоей привязанности к нему и пользуется этим.
— Я не просила вас высказывать свое мнение и ничего не хочу слышать! — Стиснув кулаки, Одри отвернулась к окну и стала наблюдать за проносящимися рядом автомобилями. — А как вы узнали, что я помогала Келвину по дому?
—
Даже клеймо «бесплатной домработницы» не столь сильно унизило Одри, сколько последняя реплика Филиппа и тон, каким она была произнесена.
— Похоже, ты и понятия не имеешь об уловках, известных любой женщине с рождения. Мытьем посуды сердца мужчины не завоюешь! — язвительно бросил Филипп.
Одри резко повернулась и посмотрела на него. В ее голубых глазах застыл немой упрек.
— Знаете… я вас ненавижу.
— За то, что я сказал правду? Будь у тебя добрые друзья, они бы давно это сделали, да еще дали бы несколько полезных советов.
От его взгляда, в котором волшебным образом смешались грусть, жалость и что-то еще, трудноопределимое, Одри на мгновение утратила способность соображать. От смущения у нее задрожали ресницы, и она опустила глаза. Жадно хватая ртом воздух, девушка поспешно отвернулась, сердце было готово выскочить из груди. Взгляд Филиппа совершенно выбил ее из колеи, но она постаралась не показать этого и спокойно сказала:
— Вы совершенно не знаете Келвина, да и обо мне вам мало что известно. И что это за полезные советы, в которых я якобы нуждаюсь?
Филипп, давая понять, что ему смертельно наскучил этот разговор, демонстративно вздохнул и буркнул:
— Я вовсе не милая тетушка, с помощью которой можно разработать тактику захвата зазевавшегося парня.
— Максимилиан ужасно вас избаловал, — не удержалась от замечания Одри, раздосадованная отповедью. — Вот поэтому он так и беспокоится за вас: чувствует себя ответственным за то, кем вы стали.
Одри с запозданием поняла, что позволила себе непростительно откровенное высказывание, затронув весьма щекотливую тему, и виновато подняла на Филиппа глаза. Он был явно возмущен и в то же время недоумевал.
— Прошу прощения, — извинилась Одри. — Я вмешиваюсь не в свое дело, но лишь потому, что вы позволяете себе грубить и, похоже, вам плевать, что у других людей тоже есть чувства и их можно оскорбить.
— Да ну?
Филипп издевательски улыбнулся, показывая тем самым Одри, что ее красноречие пропало впустую. Однако ему не удалось ее провести, Одри знала, что задела этого самодовольного типа за живое.
Девушку смущало лишь то, что, пытаясь порицать Филиппа, она ненароком обмолвилась о беседах с его крестным отцом, носивших глубоко
Максимилиан рассказывал ей, что Филипп во всех отношениях был на голову выше своих сверстников. Благодаря блестящим способностям с самого раннего возраста он стоял особняком и проявлял нетерпимость к тем, кто был ниже его по уровню развития. Острый язык заставлял людей с опаской относиться к Филиппу. Если им не удавалось проявить крайнюю осмотрительность, они падали в его глазах, презрение становилось куда более унизительным, чем прямой упрек или критика.
— Мне не следовало этого говорить, — прошептала Одри, пытаясь исправить допущенный промах, способный нанести ущерб мнению Филиппа о крестном отце. — У вас не должно сложиться впечатление, что Максимилиан обсуждал со мной…
— А почему у меня должно сложиться иное впечатление? — возразил Филипп и с презрением посмотрел на нее.
— Все было совсем не так! — отчаянно запротестовала Одри. — Помните шумиху в прессе прошлым летом по поводу актрисы, с которой вы расстались? Ну, той, что попала в больницу, приняв чрезмерную дозу…
— И вовсе не дозу. У нее было алкогольное отравление.
— О-о-о… п-правда?
— Я бросил ее потому, что ни разу не видел трезвой, — ледяным тоном пояснил Филипп.
— Максимилиан ничего об этом не знал, его очень расстроила вся эта шумиха в газетах, — продолжала Одри. — Тогда-то он и сказал кое-что в сердцах по поводу того, каким воспитал вас, не будучи…
— Черт возьми! Я знал эту женщину всего несколько недель! Она начала пить задолго до того, как мы познакомились, и я постоянно уговаривал ее обратиться к врачу.
— Максимилиан испытал бы облегчение, узнав об этом, — пробормотала Одри.
Сейчас, не находя места от стыда за неуклюжую попытку осудить его поведение, Одри чувствовала себя еще хуже, чем раньше. Выбираясь из машины вслед за Филиппом, она в попытке вымолить прощение дрожащей рукой дотронулась до рукава его рубашки. С заоблачных высот он посмотрел на ее узкую ладонь с таким видом, будто Одри вторглась в святая святых принадлежащего ему одному пространства.
Словно обжегшись, Одри отдернула руку и с искренним раскаянием сказала:
— Я не хотела вас обидеть.
— Обидеть?! — недоуменно воскликнул Филипп. — С чего это ты, черт возьми, вообразила, что…
— Вы вовсе не тот человек, у которого легко просить прощения, не так ли? Я, похоже, все больше и больше роняю себя в ваших глазах. Стоит мне открыть рот, и я несу какую-то чепуху.
— Тогда тебе лучше дать обет молчания, — сухо посоветовал Филипп.