Филе из палтуса (с иллюстрациями)

Даррелл Джеральд

К счастью, в гардеробе дежурила одна моя знакомая девушка.

— Привет, — сказала она. — Уже уходишь? Тебе не понравился концерт?

— Н-нет… меня… меня вынудили обстоятельства. — Я достал щенка из-под пиджака и показал ей. — Ты не присмотришь за ним для меня?

— Ой, какой миленький! — воскликнула она. — Надеюсь, ты не носил его в зал? У нас ведь строго запрещено приводить с собой собак.

— Знаю, знаю. Произошло недоразумение. Это не мой щенок, моего друга. Ты присмотришь за ним до конца концерта?

— Конечно, присмотрю. Он такой миленький!

— Совсем

не такой уж миленький, когда попадает на концерт, — ответил я.

Передав мопсика в заботливые руки гардеробщицы, я возвратился в зал и тихо постоял в тени, пока не кончилось исполнение очередного номера. После чего прошел вдоль рядов к Урсуле.

— Ты принес его, милый? — осведомилась она.

— Нет, я оставил его у гардеробщицы, мы с ней знакомы.

— Ты уверен, что с ним ничего не случится? — В представлении Урсулы, в гардеробах с щенками мопсов происходили какие-то ужасные вещи.

— Все будет в полном порядке, — ответил я. — Его будут нежить и лелеять до конца концерта. Ума не приложу, зачем тебе понадобилось приносить собаку в зал.

— Но, дорогой, это подарок одному моему другу. Я… я собиралась все объяснить тебе, но ты все время говорил, говорил, не давал мне слова вставить. Я отвезу его после концерта.

— Ладно, только, ради Бога, не повторяй больше этот номер. Концертный зал не предназначен для собак. А теперь давай посидим спокойно, постараемся наслаждаться музыкой, хорошо?

— Конечно, милый, — отозвалась Урсула.

Когда закончился концерт и Урсула, как она выразилась, поаплодировала до хрипоты, мы извлекли щенка из гардероба, вернули его в корзину и покинули зал вместе с толпой любителей музыки, оживленно обсуждавших достоинства Борнмутского симфонического оркестра.

— Дорогой, я так счастлива, — говорила Урсула. — Все эти архипелаги, у меня от них мурашки по спине. Никто не сравнится с Бетховеном, верно? — громко и отчетливо спросила она, вися на моей руке, точно хрупкая девственная тетушка, заглядывая мне в глаза и сжимая в одной руке программу, на которой большими буквами было написано: «Концерт из произведений Моцарта».

— Никто, — поспешил я согласиться. — Но ты собиралась рассказать про щенка.

— Так вот, — начала она. — Я хочу отвезти его моему другу, которая живет на окраине Пула. Ее зовут миссис Голайтли.

— Я нисколько не удивлен, — ответил я. — Только объясни мне, зачем ты везешь щенка миссис Голайтли.

— Он нужен ей. Страшно нужен. Понимаешь, она только что потеряла своего Бов-вов.

— Что она потеряла?

— Своего Бов-вов.

— Ты говоришь о собаке?

— Ну да. Это такая кличка была — Бов-вов.

— И теперь ей нужна другая собака?

— Конечно. Не то чтобы она сама этого хотела, но она нуждается в собаке.

— Другими словами, ты… гм… хочешь подарить ей щенка, потому что считаешь, что она в нем нуждается?

— Ну конечно! — воскликнула Урсула. — Это же сразу видно, как ей нужна собака!

— Сдается мне, большая часть твоего времени уходит на вмешательство в дела твоих друзей,

когда они этого вовсе не желают.

— Конечно, желают, — серьезно возразила Урсула. — Желают, хотя не отдают себе в этом отчета.

Я сдался.

— Ладно. Поехали в Пул.

И мы двинулись в путь. Когда мы добрались до Пула, Урсула повела меня по каким-то закоулкам, пока не остановилась перед крохотным домиком, отчужденно смотрящим на своего соседа через улицу. Бронзовая дверная ручка этого домика была тщательно отполирована, и я обратил внимание на удивительную белизну ступенек, свидетельство пристрастия хозяйки к чистоте. Урсула энергично постучала дверным молотком, наконец дверь отворилась, и я увидел маленькую, хрупкую седую старушку.

— Кого я вижу! — воскликнула она. — Мисс Урсула — это ты!

— Эмма, дорогая! — Урсула заключила в свои объятия эту пушинку. — Мы пришли навестить тебя. Это — Джерри.

— О, входите… входите же, — пригласила старушка. — Но почему вы не предупредили меня? Я не одета как следует, и в доме ужасный беспорядок.

Она провела нас в комнату, обставленную допотопной мебелью, заботливо отполированной и являющей собой образец безукоризненно дурного вкуса. С этой комнатой обращались как с дорогим музейным экспонатом. Все стояло на своих местах, все блестело и сверкало, и в воздухе слабо пахло политурой и антисептиком. На крышке пианино, которое выглядело так, словно им никогда не пользовались, выстроились фотографии. Две из них изображали стоящего очень прямо джентльмена с пышными усами, остальные — косматую собаку смешанной породы в самых различных позах. Большинство снимков — неясные, расплывчатые, однако было совершенно очевидно, что джентльмен играл второстепенную роль, главная отводилась собаке. Я предположил, что это и есть Бов-вов.

— Садитесь же, садитесь, — уговаривала старушка. — Сейчас я приготовлю чай. И у меня еще есть торт. К счастью, я испекла торт на днях. Вы не откажетесь от куска торта и чашки чая?

Мне в эту минуту больше всего на свете хотелось выпить несколько добрых кружек пива, но я ответил, что с удовольствием выпью чая.

За чаем и куском торта, таким же легким и воздушным, как слиток свинца, Урсула говорила без умолку. Я понял, что Эмма Голайтли одно время служила в доме ее отца и явно чтила его очень высоко. Было интересно наблюдать, как бурлящая энергия Урсулы воздействует на Эмму. Когда хозяйка открыла нам дверь, лицо ее казалось серым и изможденным, теперь же она порозовела и улыбалась, явно зараженная энтузиазмом гостьи.

— Да-да, — приговаривала она. — А помнишь…

— Конечно! — подхватывала Урсула.

— А помнишь еще тот раз…

Казалось, этому не будет конца. Право, старушка выглядела так, словно ей сделали переливание крови. Я был готов воочию убедиться, что Урсула, в свою очередь, совершенно обескровлена.

В конце концов она искусно перевела речь на Бов-вов.

— Понимаешь, Джерри совсем ничего не знает про Бов-вов, — Урсула сочувственно поглядела на Эмму. — Расскажи ему.

Глаза Эммы наполнились слезами.