Филокалия. Любовь к Красоте
Шрифт:
Наш Творец знает, чего мы хотим, как мать понимает своё новорождённое дитя. Меня часто удивляло, когда я наблюдал молодых мам с ребёнком на руках. Ребёнок играл и в какой-то момент начинал плакать. Мать говорила: ясно, он голоден, и уходила кормить его. Вскоре ребёнок вновь плакал, а мать говорила: видно, у него что-то болит. Она переворачивает малыша, и он успокаивается. Затем, когда он снова плачет, мать говорит: а, он капризничает. О мать, откуда ты можешь это знать? Сейчас, когда я стал духовником, я лучше понимаю мать, потому что сам в каком-то смысле стал матерью. Господь даёт матери интуицию для понимания, т. к. ребёнок ничего другого, кроме плача, не скажет — и мать знает, что делать. Ей нет необходимости получать от ребёнка философские наставления к действию.
Господь, который
Я говорил вначале, что все службы, которые нам дала наша Церковь: каноны, акафисты, молебны — все прекрасны, и вершина нашей культуры — литургия, где мы встречаемся с самим Господом. Сам Христос в виде Тела и Крови, которые мы принесли в жертву и которые Он нам преподаёт, чтобы нам избавиться от греха принесения Его в жертву.
Все молитвы достойны, но в ракурсе Филокалии я хотел бы предложить вам самую простую молитву, которая может и должна стать нашим постоянным состоянием. Когда я сказал подобную фразу на одной встрече с молодёжью в Англии, одна женщина спросила: но как же мне молиться, я не знаю, как мне молиться? И мне пришёл этот ответ, который говорю и вам. Я сказал: так скажи об этом Господу и возьми от Него молитву. Не знаешь, как молиться? Скажи Господу: не знаю, как молиться, Ты сам мне об этом скажи. И на этом примере продолжайте и вы.
Вчера я говорил кому-то о разнице между молитвой и ропотом. В роптании мы оставляем Господа вовне, а если бы роптали, не говоря, почему так или эдак — это была бы уже молитва. Может, Господь умиротворит твоё болящее сердце, из-за которого ты ропщешь и грешишь и тогда сможешь сказать Господу: спасибо, Господи, прости, что роптал тогда, но благодарю, что умиротворил меня. И действуйте так. Нет, пожалуй, я закончу другим.
Вот что ещё хотел я рассказать вам в этот вечер. В одном слове, которое говорил отец Софроний в монастыре, он рассказывал об одной вещи, о которой и раньше много раз повествовал. Он был признателен Господу, что познал последний период Церкви, т. е. Великую Молитву в пустыне.
Встретив святого Силуана, он вошёл в то, что называется молитвой за весь мир, которая не является лишь фразой «Господи, спаси весь мир», но это состояние, в которое человек входит по мере своих возможностей и переживает то, что переживает Христос в Гефсимании. Он носит в своей молитве боль всего человечества от Адама до тех, кто будет после Непризнанного, которого возжелали Силуан, Софроний, Иосиф, Макарий Великий. Телесно они Его не познали, и мы не познаем никогда. Мы находимся в миру, о котором молились Силуан и Софроний и все неупомянутые отцы-филокалисты. Мы часть этого мира, и родились в окружении энергий этих молитв, которые тоже часть этого мира. Но, возвращаясь к молитве за весь мир…
Отец Софроний очень напряжённо переживал эту молитву, живя семь лет в пустыне в одной из пещер Афона во время второй мировой войны. Ему уже была знакома трагедия первой мировой войны, когда он был молодым художником, сейчас же это был духовно созревший монах. Сейчас его молитва была возжигаема отчаянием и болью мира, которые он знал и носил в своей пустыне. И рассказывал он нам ещё много подробностей о своей молитве за мир во время войны.
Сейчас же отец Софроний благодарил Господа, что познал и участвовал в этом последнем периоде Великой Молитвы Церкви, что Господь дал ему познать последние моменты филокалического периода Церкви. И я хотел бы передать вам эти его слова, потому что эти мысли отец Софроний высказывал и раньше, но никогда в подобной форме. Меня потряс и поразил этот взгляд.
История Церкви разделяется, насколько мы знаем, на три периода. Первый — период мученичества, который заканчивается Константином Великим. От Константина до последних отцов-филокалистов, которых я перечислил выше — второй, филокалический период, т. е. Великая Культура Адама, Великая Церковная Культура. Третий период, в котором находимся мы сейчас, — период конца, эсхатологический период.
В эпоху, в которой
Относительно сегодняшней реальности, если вы не можете овладеть этой молитвой, постоянной Иисусовой Молитвой, можно достигнуть её другим путём. В любой момент, где бы ты ни был, что бы с тобой ни случилось — ты можешь сказать: «Господи!» И будь уверен, что Господь не только слышит, но и принимает. Но пойми, что хочешь сказать более чем ты сам понимаешь. Хотел бы предложить вам и это как элемент филокалической культуры.
Самым важным для нас должно оставаться призывание Господа. Призывание Его Имени в любой форме, в любых условиях, даже в мелочах. Увидев трамвай, скажи: «Господи, дай мне на него успеть»; а сев в него, скажи: «Господи, спасибо». Не забывай благодарить Господа. Один отец говорил, что в минуту, когда человек благодарит Господа за дар, это становится его даром. Например, в один из дней ты почувствовал любовь к ближнему более, чем когда-либо, поблагодари Господа, и останешься с этой любовью. Если Господь, как мы сказали, вначале, в молитве к Духу Святому «везде Сый и вся исполняяй», то насколько далеко от нас сейчас этот Господь? И если «везде Сый и вся исполняяй», то давайте воспользуемся.
Чтобы повидать своего духовника, нужно прийти к нему или хотя бы позвонить. С Богом это ни к чему. Падая, не дай, Бог, с крыши, можешь сказать, не долетев до тротуара, «Господи» — и, возможно, останешься цел. Как в одной истории, возможно, реальной, когда один человек упал с небоскрёба в Америке. Пока он летел на землю, проезжал грузовик с матрацами, и он спасся. И даже если это неправдивая история, она типична для того, кто молится. Этим, вероятно, закончим сегодняшний вечер.
И когда говорите «Господи», вспоминая обо мне, я признателен, что вспоминаете меня. И даже если не называете моего имени, я тоже в числе тех, о ком вы молитесь. Я ношу боли, которые вы носите, а значит, молитесь и за меня, даже если не делаете это осознанно. Я же сознательно прошу оставить мне моё уединение, чтобы я мог поминать вас по имени или нет, как могу, как знаю, и да даст нам Господь, как говорил отец Клеопа, встретиться у ворот Рая. Потому что после этой встречи уже не будет никакого расставания. Там не будет ни боли, ни грусти, ни сожаления, как сказано в Апокалипсисе: «Се, творю всё новое» (Откр. 21:5). И то новое, что творит Господь, — вечно, потому что Его Царство вечное, и там да окажемся. Хочу добавить, так как не обладаю такой верой, как отец Клеопа: «Встретимся у ворот Рая, но по райскую сторону».
Вопросы
1. Каковы искушения для начинающего исихаста, практикующего такой образ жизни?
Если под словом «исихаст» подразумевается кто-то, живущий в одиночестве, может, самое большое искушение — это то, что известно каждому человеку, что называется тоска от одиночества. Все наши психологические представления в реальности являются душевным состоянием; если переживаем на психологическом уровне, то ещё не ясно наше душевное состояние. Что случается при этой тоске? То, что человек страдает тем, что филокалические отцы называют греческим «акидия». Я переведу это как нерадение (беззаботность), потому что «а» — это “не”, а «кидия» — это “забота”. Отец Софроний объяснял этот термин так: это отсутствие заботы, отсутствие ощущения вечного, и тогда без Бога, без надежды эта жизнь может стать настолько пустой, настолько страшно утомительной, что искушение может довести до самоубийства. Это нерадение, как его переживали пустынники, говорил отец Софроний, доходило до того, что казалось, солнце не передвигается по небу, а остановилось давно и никогда не сдвинется больше, что время остановилось. Филокалисты говорят, что «акидия» переводится по-разному: как скука, лень, праздность — но это состояние, когда нет ничего устрашающего, что бы тебя потрясло. Это — ничто, которое может привести к самоубийству.