Философ
Шрифт:
Видно, я слишком втянулся в сюжет, если всерьёз размышляю об ощущениях фантомов. Правда, если это не фигуры, а персонажи, подобно инквизитору и королеве, да ещё и шлемы у них хорошие, хьюлет-паккардовские, то возможно… Нет, вряд ли. Персонажи — они на главные места рвутся, им трон подавай. Интересно, а этот дедушка, Генеральный судья, он кто? Фигура или персонаж?
— И принимая во внимание вышеизложенное, Верховный королевский суд рассмотрел имеющиеся свидетельства и установил несомненную виновность бродяги, прозывающегося Философом. Сей грешник смущал подданных королевства дерзкими и безумными идеями, пытаясь по диавольскому
Старец надолго замолчал, шелковым платочком утирая выступивший на лбу пот. Благородное общество замерло в ожидании. Впрочем, плевать мне было на благородное общества. Я видел сейчас лишь королеву и Верховного инквизитора. Первая сжимала подлокотник походного раскладного трона, второй задумчиво поигрывал висящим у пояса кинжалом. Приглядевшись, я заметил, что с синей его мантии исчезли черепа. Однако!
Разумеется, и суд, и приговор были условностью. Здесь, на костровой поляне, ждал уже меня высокий, обложенный штабелями дров столб, вокруг припасены вязанки хвороста. Вязанок почему-то оказалось неправдоподобно много.
Неожиданная мысль обожгла меня: а что, будь это всё по-настоящему? Куда бы делся ироничный Философ? Уж не ползал ли бы в монарших ногах, вымаливая хоть какую-никакую, а жизнишку?
— …к сожжению на костре. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Ну, ещё бы. Кому жаловаться? Держателю сервера?
…Оказывается, мне что-то говорят. Ах да, последнее слово. Смотри ты, как цепляются за традиции. Книжек, видно, начитались.
— Ну что ж, — оглядел я присутствующих. — В принципе, всё, что хотел я сказать, уже сказано. К сожалению, без толку. Не думал, что вы окажетесь такими трусами.
— Чего же мы боимся, наглец? — выкрикнул кто-то из толпы. Судя по ярости тона, персонаж.
— Жизни вы боитесь, дамы и господа. Той самой обычной жизни, где королева провалила вступительные экзамены на юрфак, где инквизитор забросил спорт и нахватал двоек, где каждый из вас, который настоящий — ну, вы понимаете, о чём я, где каждый настоящий кого-то любит, кому-то обязан, на что-то способен. Где надо жить напрягаясь. А вы не любите напрягаться, халявщики. Боитесь. Вот и слепили себе всё это, обвёл я рукой напрягшееся пространство. — Бездарно, кстати говоря, слепили. Хоть бы сперва книжки какие-никакие почитали. Вам, королева, тем более непростительно, — поклонился я в сторону трона. — Собираешься на юридический, так выучи историю. Как минимум в объёме школьной программы. Впрочем, ладно, я увлёкся. Мне больше нечего вам сказать.
— И это верно, — медленно протянула королева. — Ты и так уже наговорил на тысячу костров. Ты пришёл в этот мир незваный, ты своими злобными речами портишь всё, к чему прикасаешься, ты грузишь нас! Уходи же, откуда пришёл, и не пытайся вернуться — доступ тебе будет перекрыт навечно. Стража! — звонко вскричала она, — исполняйте же приговор суда!
Латники неторопливо двинулись ко мне, взяли за локти. Миг — и я оказался лицом в густой колкой
Вскоре стальные цепи охватили мою грудь, и голыми лопатками я ощутил тёплое смолистое дерево. На столб пошла сосна, из тех, что называют корабельными.
Королева махнула рукой с зажатым в ней белым платочком, и сейчас же Верховный инквизитор Ольвен де Брайен зашептал что-то людям в чёрных плащах.
Вскоре явился огонь — едва заметный сейчас, при свете утреннего солнца. Верховный инквизитор принял от черноплащного слуги факел. Красиво размахнулся и швырнул — далеко, через всю поляну, словно мяч на соревнованиях. Пламя тут же охватило хворост, затрещали, взбираясь по сухим веткам, рыжие язычки пламени.
Я поймал взгляд де Брайена — и вздрогнул. Он улыбался мне — свободно и открыто, как человек, что всё для себя уже решил, избавился от изнуряющих сомнений и навсегда выбрал свой путь.
А вот и королева неспешно поднялась с трона, величаво прошествовала к столбу и, взяв поданный лысым человечком в трико факел, весьма неизящно ткнула им в хворост.
Мне не надо было смотреть ей в глаза — я и так знал, что те у неё на мокром месте, что она, кажется, догадалась, кто пришёл в «Лотарингию» под видом юноши-философа. Но и она всё решила, хотя и не любит это дело, решать, предоставляя сие старшим. Конечно, если дело не касается развлечений.
А пламя уже коснулось моих ступней, обволокло их, облизало дымными языками и медленно заструилось выше. Я вновь улыбнулся — и тут пришла боль. Этого никак не могло быть, это какое-то злое волшебство, но — жадная, изголодавшаяся боль пронзила меня насквозь. Огонь брал своё, а я, слабый человек, не хотел отдавать. И потому, ругнувшись, нажал кнопку Reset.
4
Половина второго ночи. Фыркающий на газу чайник. За кухонным столом, возле пустой пока ещё чашки — я. Хлеб в украшенном мультяшными монстрами пакете. Сыр — в тёмной утробе холодильника.
— Ну что, сходил в «Лотарингию»? Понравилось?
— Да уж, ощущения незабываемые. Шкура, так сказать, в подпалинах.
— Только шкура?
— Ну ты спросил…
— Извини, я всегда отличался повышенной тактичностью.
— Впрочем, сюжет всё равно закрыт.
— Что так?
— Вход на сервер «Лотарингия» мне заблокирован. Точку коннекта они, надо полагать, отследили. Да и системные пароли поменяли.
— Тем более, ты и старые-то узнал случайно.
— Узнал? Слишком нейтральное слово. Сказать по правде, подглядел. Порылся вчера утром в Олежкиной машине, пока отпрыск штаны на занятиях просиживал.
— Ну так. Шпионим помаленьку. Скромно так, по-домашнему. Кто-то когда-то об искренности вещал, о доверии.
— А что мне оставалось делать, кроме как попробовать докричаться оттуда? Каждый день, понимаешь, каждый день видеть, как дети уходят от тебя. Да разве только от нас с Мариной? Вообще уходят — из реальности. Туда, в это кибернетическое непотребство.
— Так уж и непотребство? Там есть что-то, чего не нашлось бы и тут, в суконном нашем бытии?
— Не ври, оно не суконное. Не только суконное.