Философия и религия Ф.М. Достоевского

Попович Иустин

Чтобы как можно успешнее осуществить свою заветную мысль, Достоевский посещает русские монастыри [292] , наведывает и изучает современных ему подвижников, духовных старцев, встречается с известным Оптинским старцем Амвросием. И ему удается в образе старца Зосимы представить нам настоящего святого, тип христоликого православного святого необычайной красоты и притягательности. Он очень напоминает св. Тихона и старца Амвросия, который вместе с другим Оптинским старцем, Макарием, послужил Достоевскому живым прототипом для образа старца Зосимы [293] .

292

«В том же письме Майкову Достоевский пишет: «В этом мире я знаток, и монастырь русский знаю с детства» (Там же. С. 182).

293

См.: Митрополит Антоний. Словарь к творениям Достоевского. София, 1921. С. 182.

Несомненно, старец Зосима — положительный образ Достоевского, в котором он представляет православное решение проблемы личности. Для него старец Зосима — святой, и как таковой «имеет истину,

является хранителем истины Божией». «…Он свят, в его сердце тайна обновления для всех, та мощь, которая установит, наконец, правду на земле, и будут все святы, и будут любить друг друга, и не будет ни богатых, ни бедных, а будут все как дети Божии, и наступит настоящее Царство Христово» [294] . Святой, духовный старец знает, что есть в человеке, знает тайну человека, опытно знает тайну возрождения каждой человеческой личности. Объясняя роль духовных старцев в Православной Церкви, Достоевский задает вопрос: «Что же такое старец?» и отвечает: «Старец — это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с полным самоотрешением. Этот искус, эту страшную школу жизни обрекающий себя принимает добровольно, в надежде после долгого искуса победить себя, овладеть собою до того, чтобы мог, наконец, достичь, чрез послушание всей жизни, уже совершенной свободы, то есть свободы от самого себя, избегнуть участи тех, которые всю жизнь прожили, а себя в себе не нашли. Изобретение это, то есть старчество, — не теоретическое, а выведено на Востоке из практики, в наше время уже тысячелетней.<…>Это испытанное и уже тысячелетнее орудие для нравственного перерождения человека от рабства к свободе и к нравственному совершенствованию…» [295] .

294

Братья Карамазовы. С. 39.

295

Там же. С. 35, 37.

Любимый герой Достоевского, двадцатилетний христоустремленный Алеша, очарованный христоликой личностью старца Зосимы, оставляет все, уходит к нему в монастырь и там находит идеальный выход для своей юной и нежной души, которая рвалась из мрака мирской злобы к свету любви [296] . Он живет в самой келии старца Зосимы, воспитывается у него, проходя подвиг абсолютного послушания. Старец Зосима постепенно преображает его личность, формирует ее по Образу Христову, наполняет ее христообразными добродетелями и с помощью их взращивает и развивает богообразную сущность Алешиной души. Тайна старца Зосимы в Образе Христовом. С помощью Его он открывает в душе каждого человека то, что христолюбиво и богообразно, что бессмертно и вечно, и на этом основывает перерождение человека. Сущность человеческой личности заключается в богообразном бессмертии души; соединить это бессмертие с бессмертным Богом — смысл и цель человеческой личности на земле. Это достигается христоустремленными подвигами, из которых первый — вера.

296

Там же. С. 24.

С веры начинается настоящая жизнь человеческой личности, жизнь бессмертной богообразной души. Вера вызывает полный переворот в сфере личности, полное изменение содержания и установок ее: человек отвергает все человеческое и смертное, что прежде считал смыслом и целью своей жизни, и Бессмертный, Богочеловеческий Лик Христов принимает как смысл и цель своей личности. Вера является весьма трудным подвигом, но, по Достоевскому — т. е. согласно православному пониманию, вера является ясно определенным христоустремленным подвигом, который всю человеческую личность приводит в движение, направляет к Лику Христа и побуждает безоговорочно ввериться Ему и полностью соединиться с Ним. В таком понимании веры Достоевский необычайно определенен и решителен. Это подтверждает и доказывает его схема веры. «Схема веры:«Православие заключает в себе Образ Иисуса Христа»» [297] . Следовательно, верить православно, быть православным — значит переживать Православие, то есть Образ Иисуса Христа как содержание, смысл и цель своей личности. В этом и состоит вся вера, одна только способная дать богочеловеческий смысл человеческой личности и всей твари. Либо такая вера в Образ Богочеловека Христа, либо всё нужно сжечь, потому что без Него всё до отчаяния бессмысленно и трагично. К такой категоричной дилемме пришел Достоевский, мученически борясь за смысл и цель жизни [298] .

297

Гроссман Л. Из Материалов к «Бесам» (Достоевского)// «Южное слово» (Одесса), 8 окт. 1919 года.

298

Material zum Roman «Die DSmonen». S. 523.

Православным подвигом веры человек воскрешает себя из гроба эгоизма: эгоцентризм своего разума, эгоцентризм своей воли и сердца он побеждает христоцентризмом подвига веры. Разум есть то, что нужно преодолеть; разум человеческий такой, какой он есть, ограничен, грешен, эгоистичен, надменен. Его нужно преодолеть и покорить Разуму чистому, безгрешному, безграничному, вечному — Разуму богочеловеческому, Христовому. Это первое требование православного подвига веры [299] . По убеждению Достоевского, самым главным является не наличие разума, познания, науки, а наличие веры в Богочеловека Христа и в загробную жизнь [300] . Безверие потому и свойственно человеку, что он ставит разум превыше всего, но поскольку разум свойственен только человеческому организму, то он не может и не будет понимать жизнь в некоей иной форме, то есть жизнь после смерти, и потому не верит, что это — жизнь высшая. С другой стороны, человеку уже от природы свойственно чувство сомнения и ущербности, ибо человеческий разум устроен так, что он постоянно не верит в себя, не удовлетворяется собой и потому склонен свое существование считать недостаточным. Отсюда возникает стремление к вере (Drang zum Glauben) в жизнь по

ту сторону гроба. Очевидно, что человек является переходным существом, и его существование на земле, несомненно, — это процесс, непрерывное существование куколки, которая превращается в бабочку [301] .

299

2 Kop. 10: 4–5.

300

Material zum Roman «Die Damonen». S, 529.

301

Там же. С. 530.

Человек — переходное существо, но он становится преходящим существом, если подвигом веры не пробьет кокон своего эгоизма и не соединится с Существом Непреходящим и Вечным. Иными словами, человек — это зерно, которое лишь тогда много плода принесет, когда умрет. Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода [302] . Тайна человека подобна тайне пшеничного зерна: если человек заключит себя в оболочку исключительного самолюбия и затворится в ней, то останется один, останется отделенным и одиноким, засохнет и погибнет; если же подвигом веры зерно существа своего посеет во Христе и умрет во Христе, тогда оживет и много плода принесет. Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную [303] . — Так объясняет тайну человеческого существа Христос, так объясняет ее и Достоевский. Весь его роман «Братья Карамазовы» есть не что иное, как пророчески прозорливое объяснение приведенных выше слов Христа из двадцать четвертого стиха двенадцатой главы Евангелия от Иоанна. Потому он эти слова и поставил эпиграфом к названному своему роману. В них ключ к тому, как объясняет Достоевский тайну человеческого существа.

302

Ин. 12: 24.

303

Там же. 12: 25.

В подвиге веры умирает весь человек, чтобы во Христе ожить к вечной жизни. Человек умирает, чтобы ожить — такова антиномия веры. В подвиге веры умирает и разум, но умирает, чтобы, уже перерожденным и преобразованным верой, получить свой бессмертный, свой вечный смысл во Христе. Первое требование веры: не верь, человек, разуму своему; ненавидь разум свой, душу свою, ненавидь самого себя, ибо пока не возненавидишь себя, не возлюбишь Христа [304] .

И человек, возненавидев себя, свою душу, свой разум, в крайнем отчаянии кричит всем своим существом: Credo, quia absurdum est. Ничего, ничего не хочу своего, — не хочу даже рассудка. Ты Один, — Ты только. Die animae meae: salus tua Ego sum! Впрочем, не моя, но Твоя воля да будет. Троице Единице, помилуй мя!.. Верю вопреки стонам рассудка, верю именно потому, что в самой враждебности рассудка к вере моей усматриваю залог чего-то нового, чего-то неслыханного и высшего. Я не спущусь в низины рассудка, какими бы страхами он ни запугивал меня. Я видел уже, что, оставаясь при рассудке, я гибну в сомнениях [], я хочу быть теперь безрассудным…

304

Ср.: Мф. 16: 25; Лк. 14: 26.

Затем, поднявшись на новую ступень, обеспечив себе невозможность соскользнуть в рассудочную плоскость, я говорю себе: теперь я верю и надеюсь понять то, во что я верю. Теперь бесконечное и вечное я не превращу в конечное и временное… Теперь я вижу, что вера моя есть источник высшего разумения и что в ней рассудок получает себе глубину. И, отдыхая от пережитой трудности, я спокойно повторяю за Ансельмом Кентерберийским: «Credo ut intelligam…» Теперь я знаю, потому что верю…

И, сказав, я перехожу на третью ступень. Я уразумеваю веру свою. Я вижу, что она есть поклонение «Ведомому Богу», что я не только верю, но и знаю. Границы знания и веры сливаются. Тают и текут рассудочные перегородки; весь рассудок претворяется в новую сущность. И я радостный взываю: «Intelligo ut credam!» Слава Богу за все! Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же — лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан [305] [306] .

305

1 Кор. 13: 12.

306

Флоренский П. А. Столп и утверждение истины. С. 61—62.

Православным подвигом веры человек всю личность отдает Христу; пред Пресветлый Ликом Его смиряет гордый ум свой и волю и сердце; жгуче чувствует нищенство духа своего пред безмерным богатством Духа Христова; освобождает себя от тиранства вещей; богоборческую и человекоборческую гордыню свою искореняет христоликой смиренностью. В таком подвиге смиренной веры Достоевский видел русское решение «проклятой проблемы» личности, поэтому в своей «Пушкинской речи» по–апостольски пламенно призывал русскую интеллигенцию к такому подвигу: «Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость. Смирись, праздный человек, и прежде всего потрудись на родной ниве…. Не вне тебя правда, а в тебе самом; найди себя в себе, подчини себя себе, овладей собой — и узришь правду. Не в вещах эта правда, не вне тебя и не за морем гденибудь, а прежде всего в твоем собственном труде над собою. Победишь себя, усмиришь себя — и станешь свободен как никогда и не воображал себе, и начнешь великое дело, и других свободными сделаешь, и узришь счастье, ибо наполнится жизнь твоя, и поймешь наконец народ свой и святую правду его» [307] .

307

Дневник писателя. Т. XI. С. 458.