Философия кошки
Шрифт:
Но, перечитывая эту ученую заумь, я не берусь сказать, что здесь понятно все (во всяком случае мне). Дело в том, что в природе решать какие-то новые для них задачи животным приходится не столь уж и часто; в то же время благодаря инстинктам и способности к обучению они хорошо приспособлены к стереотипным условиям существования. Какие-то необычные условия складываются лишь изредка, и вот тогда животное оказывается вынужденным изобретать что-то новое, чтобы выйти из положения. Но ведь и человек далеко не каждый день сталкивается с чем-то необычным для себя.
Почему же тогда все, что делается нами, людьми, – это разумная деятельность, а вот у животных к сфере сознательного относится только «нестереотипный подход к решению сложных задач»? Ведь, строго говоря, и о разумной деятельности человека справедливо говорить только там,
О наличии способности именно к тому «нестандартному» подходу к решению задач, который только и может быть отнесен к разумной деятельности животных, говорят внезапные озарения, посещающие их. Уже упомянутый Вольфганг Келер исследовал интеллект человекообразных обезьян (кстати, в отличие от многих, он не проводил принципиального различия между интеллектом человека и этих его ближайших «родственников», которые в научной литературе именуются антропоидами). В период между 1914—1920 годами им была установлена способность шимпанзе к так называемому «инсайту», то есть к решению новых задач за счет «разумного постижения их внутренней природы, за счет понимания связей между стимулами и событиями». Кстати, у человека (если перевести все это на русский язык) туманное слово «инсайт» означает не что иное, как творческое озарение.
Ученый обнаружил, что шимпанзе могут без подготовки решать впервые возникающие перед ними задачи – например, берут палку, чтобы сбить высоко подвешенный банан или строят для этого пирамиду из нескольких ящиков. По поводу таких решений наш соотечественник, Иван Петрович Павлов, повторивший опыты Келера у себя в лаборатории, позднее говорил: «А когда обезьяна строит вышку, чтобы достать плод, это условным рефлексом не назовешь, это есть случай образования знания, улавливания нормальной связи вещей. Это зачатки конкретного мышления, которым и мы орудуем».
Но умом и сообразительностью обладают не одни только обезьяны. Так, например, еще две с лишним тысячи лет тому назад было замечено (об этом упоминают Аристотель и Плиний), что вороны могут бросать камни в сосуд с небольшим количеством воды, чтобы приблизить ее уровень к краям и напиться. О том же писал и Френсис Бэкон.
К похожему решению прибегают птицы, относящиеся к семейству врановых (куда входят вороны, галки, грачи, и другие) и когда им нужно искупаться. В одной из американских лабораторий грачи любили плескаться в углублении цементного пола около отверстия для стока воды. Исследователям удалось наблюдать, что в жаркую погоду один из грачей после мытья вольеры затыкал отверстие пробкой, прежде чем вся вода успевала стечь.
Кстати, ворон вообще издавна считается особенно умной птицей; эпитет «вещий» – это устойчивое определение, которое постоянно сопровождает его не только в русском фольклоре, и мистика косвенно упомянутого здесь «Ворона» Эдгара По развивала именно эту традицию.
Ряд примеров разумного поведения ворон в новых ситуациях приводит американский исследователь Б.Хейнрих, который долгие годы наблюдал за этими птицами в отдаленных районах штата Мэн. Хейнрих предложил задачу на сообразительность птицам, жившим в неволе в больших вольерах. Двум голодным воронам предлагали куски мяса, подвешенные на ветке на длинных шнурах, так что просто достать их клювом было невозможно. Обе взрослые птицы с задачей справились сразу, не делая никаких предварительных проб, – но каждая по-своему. Одна, сидя на ветке на одном месте, подтягивала веревку клювом и перехватывала ее, придерживала лапой каждую новую петлю. Другая же, вытягивая веревку, прижимала ее лапой, а сама отходила на ветку на некоторое расстояние и тогда вытягивала следующую порцию. Интересно, что похожий способ достать недоступную приманку в 1970-е годы наблюдали на подмосковных водоемах: серые вороны вытягивали леску из лунок для подледного лова и добирались таким образом до рыбы.
Чем, как не творческим озарением, или, пользуясь этим «умным» словом, «инсайтом» объяснить тот факт, что некоторые городские вороны научились класть сушки, которые слишком тверды, чтобы быстро размокнуть в луже, на трамвайные рельсы? Да и тот откровенно бандитский налет, который мне довелось видеть своими собственными глазами в соседнем дворе на моей Ржевке, свидетельствует все о том же: для того,
Но, конечно же, самые многочисленные и убедительные доказательства того, что у животных есть зачатки мышления, получены благодаря исследованию наших ближайших родственников – человекообразных обезьян. Их способность решать неожиданно возникшие задачи неоднократно демонстрировалась и подтверждалась работами разных исследователей. Некоторые из результатов этих исследований здесь уже приводились.
Примеры, свидетельствующие о том, что многие (если вообще не все) живые существа способны учиться, овладевать какими-то орудиями и целеустремленно действовать в соответствии с заранее составленными планами, можно множить и множить. Поэтому сегодня настаивать на том, что они способны лишь механически подчиняться каким-то врожденным схемам стереотипного ответа на внешние раздражители, так называемым рефлексам (условным и безусловным), – значит, упорствовать против самой истины. У животных явно наличествует то, что помогает им успешно ориентироваться не только в стандартных ситуациях, но и находить достойный выход в стечении новых, никогда ранее не встречавшихся им обстоятельств. Наконец, способность к внезапному наитию обнаруживает в них то, что применительно к самим себе мы именуем красивыми словами, обычно обрамляющими контекст творчества: озарение, вдохновение, интуиция.
Так почему же моя кошка должна служить исключением из этого общего ряда?
Конечно же, кошка – не обезьяна, способности которой часто принимаются нами чуть ли не за эталонную вершину животного интеллекта. В отличие от волосатой карикатуры на человека, Господь не дал этому смышленому созданию ни сильной гибкой кисти, могущей прочно удержать какой-либо предмет, ни чутких пальцев, помогающих манипулировать им, – одни когти да и только. Но зато Он даровал этой давней любимице человека другое – талант незаметного управления своими хозяевами, а в дополнение к нему – еще и острое чувство такта и мягкую деликатность, которые позволяют ей никогда не переходить интуитивно осознаваемую меру.
Иное строение диктует совершенно иной состав базовых потребностей, вернее, впрочем, было бы сказать жизненных ценностей этого симпатичного пушистого зверька, ибо далеко не все в его жизни (да, наверное, и в жизни все той же человекообразной обезьяны) может быть ограничено лишь физиологическими отправлениями организма. Иные же ценности бытия, в свою очередь, формируют особенности усилий, направленных на их достижение, поэтому в алгоритме таких действий просто нет места тем средствам, которые способен использовать «ближайший родственник» человека. Так что мерить способность кошки к орудийной деятельности обращением к тому стандартному набору, который традиционно предлагается обезьяне, по меньшей мере неразумно. В достижении своих целей кошка пользуется совершенно иными средствами, и, как бы парадоксально это ни звучало, главными из них оказываемся мы сами. Здесь уже говорилось о том, что она отчетливо осознает и свое право, и свою возможность непосредственной апелляции к человеку; и тот факт, что ее обращения не остаются не услышанными нами, формирует всю ее психологию. Словом, ей остается только сформулировать свой запрос к нам и удостовериться в точности его исполнения; бремя же понимания, равно как и бремя самого исполнения возлагается ею на нас.
Конечно, можно упорствовать на том, что разум может быть исключительно там, где существует развитая орудийная деятельность, другими словами, только там, где наличествует владение широким спектром самых разнообразных инструментов, будь то предметы, «в готовом виде» находимые в окружающей среде, или искусственно изготавливаемые из подручного материала вещи. Но этому можно противопоставить не оспоренное еще никем наблюдение, которое касается самого человека.
Да, он способен использовать в качестве средств достижения своих целей едва ли не все что угодно – от простого камня до компьютера и космического челнока, но ведь это относится только ко всему человеческому роду в целом. Каждый же отдельный его представитель в действительности умеет управлять лишь очень ограниченной совокупностью вещей из того общего их массива, который и составляет единый арсенал всей современной цивилизации.